Бунт Хаус (ЛП) - Харт Калли. Страница 45

— Рэн…

— Если ты мне позволишь, — повторяю я. — Я тебя тоже удивлю. Просто подожди и увидишь.

Она закрывает глаза, и одинокая слеза скатывается по ее щеке. Ни с того ни с сего она словно распадается на части в моих руках.

— Пожалуйста. Пожалуйста. Пожалуйста, — шепчет она.

Онемевший до самых костей, я отпускаю ее, и горько-едкий вкус растекается по моему языку. Я вовсе не пытался ее напугать. Не пытался сломать ее. Я... черт возьми... Откидываюсь назад, готовый сделать что-то монументальное, чего не делал уже много лет... извиниться... когда она качает головой и бросается вперед, ко мне на грудь.

— Пожалуйста, — повторяет она.

На этот раз это звучит так, будто она умоляет меня сделать что-то, а не убираться к чертовой матери подальше от нее. Отчаяние на ее лице заставляет мою кровь реветь в голове, затуманивая мое зрение и заставляя мой пульс учащаться.

— Все в порядке. Все хорошо. Я держу тебя.

Она в моих объятиях. Я прижимаю ее к себе так сильно, что даже не могу дышать. Мои губы встречаются с ее губами, и этот поцелуй совсем не похож на тот, чем должен был быть. Да, я все это спланировал. С таким же скрупулезным вниманием к деталям, которое я вкладываю во все свои действия. Я должен был дразнить ее, мой рот нависал бы над ее губами, мой язык скользил бы по ее пухлой нижней губе, мои руки были бы в ее волосах, заставляя ее дыхание учащаться, пока она не впала бы в безумие и не могла больше выносить любое пространство между нами. Но в этом поцелуе нет никакого терпения. Никаких поддразниваний ни с моей стороны, ни с её. Только нужда, желание и некая форма паники, которая разгорается в нас обоих и распространяется, как лесной пожар. Как легко все это может закончиться катастрофой. Как быстро я могу потерять себя, и как легко я могу сломать ее.

Я чувствую это в ней, как и она должна чувствовать это во мне.

Мы оба так боимся конца еще до того, как по-настоящему доберемся до самого начала, но ни один из нас не может остановить это прямо сейчас. Мы слишком разогнались, и никто из нас не знает, где тормоза.

Сердце Элоди бешено колотится. Я чувствую, как ее пульс бьется о мою грудь, и она такая живая и чертовски реальная, что я не могу поверить, что это происходит на самом деле. Она целует меня в ответ, тянет руки, хватается за мои волосы, и моя кровь превращается в нитроглицерин в моих венах. Достаточно одной маленькой искры, и я взорвусь, как гребаная водородная бомба. Она отстраняется, не более чем на долю секунды, чтобы сделать отчаянный вдох, и мой мир раскалывается на части.

Предполагалось, что я буду кукловодом в этом спектакле. Все это должно было происходить в определенном порядке, и я ни в коем случае не должен был терять свой чертов рассудок.

Когда я в последний раз испытывал нечто подобное?

Когда вообще я испытывал нечто подобное?

Элоди издает тихий скулящий звук, когда ее губы снова встречаются с моими, она пальцами крепко сжимает мои волосы, и все замирает и расплывается.

На вкус она как солнечный свет и мед.

Пахнет так же, как в последний раз, когда я был чертовски счастлив.

В моих руках ее маленькая фигурка кажется мне самой важной и ценной вещью, которую я когда-либо держал.

Оторвавшись от её губ, я ныряю вниз, целуя ее шею, зарывшись в её ключицу, и она начинает дрожать так сильно, что мне приходится прижаться лбом к ее щеке, чтобы не пойти дальше.

— Рэн. Рэн. О боже... — она произносит мое имя, задыхаясь, все еще выгибая спину и прижимаясь ко мне так, что становится очень трудно думать здраво. — Какого хрена мы делаем? Что происходит? — стонет она.

— Не знаю. Думал, что знаю, но... — я качаю головой, кладя свои руки так осторожно на ее бедра, что едва чувствую материал ее джинсов на своих ладонях.

Я отстраняюсь, оставляя между нами некоторое пространство.

Мы смотрим друг на друга, ни один из нас не двигается ни на дюйм, пытаясь понять, что же, черт возьми, только что произошло.

Что-то невероятное.

Какой-то сдвиг в нас обоих, который не имеет никакого чертова смысла.

Одно мгновение.

Как может так много измениться в одно мгновение?

Элоди сглатывает.

— Я... я думаю, мне пора идти. — В отчаянии она вскакивает на ноги, полная энергии и электричества, и начинает кружиться по кругу, придерживая волосы, пока осматривает окрестности в поисках...

— Где, черт возьми, мои ботинки?!

— Ты пришла без них, — спокойно напоминаю я ей. Но я не чувствую себя спокойно. Я чувствую себя... дезориентированным. Как будто я плыву по течению, и больше ничего не имеет смысла.

— Вот дерьмо! — Элоди поворачивается еще раз, все еще ища свои туфли, которых там нет, а затем поворачивается ко мне, глядя сердито, как демоница. — Ты не должен был этого делать, — шипит она.

— Я ничего такого не делал. Это ты меня поцеловала.

— Ладно, как скажешь. Нет смысла перекладывать вину на других. Это все еще твоя вина!

— Ха! Я думал, что нет смысла перекладывать вину на других.

— Как ты можешь вот так сидеть? — кричит она. — Как ты можешь не... я не знаю! Реагировать!

Она ведет себя откровенно нелепо, но я знаю, что лучше не говорить ей об этом в лицо. Во всяком случае, не думаю, что смогу произнести эти слова. Элоди рычит, как дикая кошка, бросаясь к лазу, который приведет ее обратно в девичье крыло на четвертом этаже. Я смотрю, как она исчезает в темноте, зная, что должен был рассказать ей о крошечной двери на другой стороне чердака, которая ведет в крыло мальчиков, но мое горло слишком сжалось, чтобы справиться с этим. Я неподвижно сижу на одеяле, глядя на недопитый бокал вина, оставленный Элоди, и пошатываюсь. Проходит час, потом еще один, и свечи гаснут одна за другой.

Когда я наконец встаю и ухожу, мне холодно и больно.

Обратный путь к Бунт-Хаусу, мягко говоря, вызывает во мне недоумение.

Мне нужно было трахнуть её. Это была единственная мысль, которая занимала меня в течение многих недель.

Я хотел разрушить её, но там, на чердаке, стоя на коленях в темноте, я увидел все гораздо яснее, чем раньше. Я пришел к резкому и ужасающему осознанию, которое перевернуло все мое существование с ног на голову.

Я не буду тем, кто разрушит Элоди.

Она будет единственной, кто разрушит меня.

Это знание крепко закрепляется, когда я возвращаюсь в свою комнату и вижу там конверт из манильской бумаги, ожидающий меня на краю кровати. Я разрываюсь по швам, когда читаю полицейский отчет внутри него, ярость, невиданная ранее, сжимает меня между острыми стальными зубами.

Глава 19.

ЭЛОДИ

— ГДЕ, ЧЁРТ ВОЗЬМИ, ты спала прошлой ночью?

— Что? — Я открываю глаза и вижу только небо — пушечное, злое, капризное небо, затянутое тучами, обещающими дождь. Карина появляется секундой позже, ее перевернутое лицо материализуется прямо над моим. Ее волосы собраны сзади в пушистый хвост. Все ее лицо — сплошная гримаса. Я сразу же думаю, что она узнала о том, что произошло прошлой ночью, и приехала, чтобы отвезти меня в сумасшедший дом. — Что ты имеешь в виду?

— Я пришла к тебе в половине седьмого, а тебя там не было, — говорит она. —Твоя кровать не выглядела так, будто в ней кто-то спал.

Это одна из многих вещей, которые люди без военных родителей никогда не поймут.

— Я рано встала, чтобы побегать. А если я встала, то немедленно застилаю постель, — объясняю я. — Для меня физически невозможно не сделать этого.

Карина издает возмущенный звук, переступает через меня и садится рядом.

— Звучит так, будто ты жила под диктатурой до того, как приехала в Штаты, — говорит она. Если бы она только знала, черт возьми. — Бег тоже звучит ужасно. Измотала себя? Поэтому ты распласталась на лужайке, совсем одна, в мокрой траве?

Я не могу сказать ей, что бежала, пока не почувствовала, что действительно умру, а потом рухнула здесь, не в силах пошевелиться, потому что было слишком погружена в воспоминания о попытке взобраться на гребаного Рэна Джейкоби, как на дерево. Поэтому вместо этого я киваю, стону очень громко и очень несчастно.