Однажды я выберу тебя - Скотт Эмма. Страница 6

Я молча осмысливал слова доктора. Прошло всего несколько недель с того момента, как у отца за ужином начали дрожать руки. На следующее утро появились проблемы с речью, и он жаловался на онемение и зуд в ногах. МРТ выявила повреждения спинного и головного мозга, и ему поставили диагноз. Я сразу же занялся изучением темы первично-прогрессирующего рассеянного склероза, и чем дальше читал, тем сильнее у меня сжималось все внутри. Эта форма заболевания являлась наихудшей и труднее всего поддавалась лечению.

– Ему станет лучше? – спросил я.

– Трудно сказать. Возможны временные улучшения, когда будут неактивны признаки болезни. Мы даем ему самые лучшие и новейшие лекарства…

– Само собой, – фыркнул я. – Мы сами их и производим.

Доктор Уэбб кивнул.

– Да, конечно. А через неделю сделаем еще МРТ, посмотрим, нет ли новых повреждений. И тогда сможем точно оценить распространение болезни. Так что подождем и увидим.

«Подождем и увидим». В словаре Марша не было подобных выражений. Отец никогда в жизни ничего не ждал. Он действовал. Как и в случае со мной. Быстро. Жестко. Безжалостно.

Я выпрямился.

– А кто ухаживает за ним сегодня?

Доктор неуверенно взглянул на Сезара.

– Сейчас с ним Нина и Роберто…

– Они здесь уже два дня, – бросил я. – А где остальные?

– На это нужно время, – пояснил доктор Уэбб, – учитывая секретность и юридические препятствия, что приходится обходить.

Сезар прочистил горло.

– Доктор Уэбб сообщил, что на сегодня назначено два собеседования.

– Хорошо, – проговорил я. – Убедитесь, что ребята не из болтливых. И внесите все условия в соглашение. Потом пусть работают.

Доктор Уэбб, кажется, обиделся. Сертифицированный невролог, впервые применивший возможности секвенирования генома при лечении болезни Альцгеймера, он явно не привык, чтобы с ним обращались как со слугой. Однако удивительно, с чем готовы мириться люди, когда речь идет о больших деньгах вроде наших. Таких, по сравнению с которыми жалованье невролога мирового класса кажется минимальной зарплатой.

– Я лично беседую с кандидатами, – проговорил доктор Уэбб. – Двое перспективных ребят. Одного из них настоятельно рекомендовала подруга из Вирджинии Мейсон…

– Отлично. Займитесь этим. – Я повернулся к Сезару; того явно смутило мое поведение. – Хочу повидаться с папой перед тем, как ехать в офис. Попытаюсь сдержать гиен, чтоб поменьше тявкали. Он проснулся?

– Пару минут назад.

Больше не сказав ни слова, я вошел в гостиную отцовских апартаментов и прошагал мимо ревущего камина в спальню, где пахло дезинфицирующим средством и мочой.

Женщина-медсестра – должно быть, Нина – делала заметки на айпаде. Когда я вошел, она чуть улыбнулась.

– А я собиралась вас искать, – прошептала она. – Он о вас спрашивал.

Я кивнул и подошел ближе, все еще удивляясь, что отец лежит в кровати. Всего несколько недель назад он был полон жизни. Высокий – рост я унаследовал от него, – внушительный, он стегал голосом, словно кнутом, заставляя окружающих стремглав нестись исполнять свои распоряжения.

«Марш Фарма», в конце двадцатого века торговавшая лишь настойками и укрепляющими средствами, за несколько десятилетий превратилась в семейную корпорацию, специализирующуюся на диабетических препаратах. Но именно Эдвард Грейсон Марш III, благодаря лабораторным разработкам ОксиПро, вывел компанию на высший уровень. За последние десять лет миллионы долларов превратились в миллиарды прибыли, и отец в своих кругах стал выдающейся личностью.

«Теперь он похож на пугало, которое кто-то забыл убрать на зиму».

Я пододвинул стул. На нем сидела бы мама, будь она еще жива. Седые волосы отца казались тонкими и ломкими, борода вокруг носа и рта пожелтела. Даже во сне он хмурился, неодобрительно поджав губы.

– Мне сказали, что он проснулся, – раздраженно бросил я, пытаясь скрыть неуверенность в том, что не разбудил его. Даже сейчас, несмотря на болезнь отца, я тщательно обдумывал каждое сказанное слово, принятое решение, сделанный в его присутствии жест.

Я кашлянул в кулак, и отец пошевелился. Открыл глаза, такие же ясные и голубые, как мои, все еще пронизывающие насквозь, и впился в меня взглядом. Повернул лежащую на подушке голову на судорожно дергающейся шее.

– Привет, пап, – тихо проговорил я. – Как ты?

– Н-н-не строй ч-ч-чертова идиота, – прошипел он, с трудом выговаривая каждое слово. – Не трать… время зря…

Я сел ровнее.

– Я поеду в офис, как обычно. Разберусь с Брэдли и чем-нибудь отвлеку Веру. И последнее: ты взял пару выходных…

Он покачал головой и пробормотал нечто, похожее на «бред». На простыни брызнула слюна.

– Я н-не беру в‑выходных.

– Отлично. Ты на встрече с инвесторами в… Ну, не знаю. В нашем комплексе в Токио? Или Нью-Йорке? Пап, выбери место. Мы не сможем скрывать это вечно. Болезнь никуда не денется.

– Г-говорят, она п-приходит и у-уходит, – выдавил он. – Б-болезнь отступит. В-веди себя по-прежнему.

– Этого не хватит.

– Веди… себя… п-по-прежнему.

– Сделаю все, что смогу, – проговорил я, поднимаясь со стула.

С удивительной силой он резко выбросил руку вверх и схватил меня за запястье.

– Т-тебе ведь это н-нравится? Видеть, как с-сдает старик.

– Нет, пап, не нравится.

Он словно бы и не слышал меня. Или не поверил.

– В-все это не т-твое. П-пока еще нет. Н-не вздумай н-напортачить.

– Конечно, нет.

Я вскочил на ноги как раз в тот момент, когда дверь распахнулась и в комнату ворвался Эдвард Грейсон Марш IV. Эдди был старше меня на два года, но выглядел лет на десять моложе. Тощий, с волосами темнее моих, уложенными в идеальную прическу. Сегодня он надел твидовый костюм, галстук-бабочку, жилет и ботинки с гетрами. И выглядел так, словно участвовал в празднике, посвященном Чарльзу Диккенсу. Сезар, Нина и другой медбрат ввалились в комнату вслед за Эдди, пытаясь его успокоить.

– Что за дела, добрый друг!

Высокий, гнусавый голос Эдди заполнил огромную спальню. Руки отца, несмотря на дрожь, стиснули покрывало, и он поморщился от шума.

– Сайлас! – прогудел Эдди. – Какие новости, старина? Навещаете нашего милого папочку?

– Привет, Эдди, – проговорил я, быстро подходя к нему и приобнимая за плечи. – Давай чуть потише. Папа приболел.

– Согласен, – все так же громко пробасил Эдди, быстро высвобождаясь из моих объятий. Он обратился к отцу, не глядя ни на него, ни на кого-либо еще: – Дражайший отец, как ваши дела? Насколько понимаю, не блестяще. Прискорбно.

Я стиснул зубы и осторожно положил руку на плечо Эдди. Брат страдал синдромом Аспергера [8], так что, когда чем-то увлекался, терял связь с реальностью. На несколько месяцев. Последней страстью братца стала Викторианская эпоха. Он одевался, говорил и вел себя так, будто мы находились в Англии восьмидесятых годов XIX века.

Предполагалось, что Эдди станет преемником отца. Подобно тому, как современные монархи наследуют трон, брат был следующим в роду, чтоб получить управление компанией. Однако не вышло, и все свалилось на меня.

Но и я по-своему разочаровал отца.

– Кажется, похоже на дождь, – проговорил Эдди, глядя в пол. – Думаю, приличного ливня не было уже пару недель.

У отца дернулась челюсть, и он крепко зажмурился. Я тщетно искал Марджори, личную компаньонку Эдди, пытаясь осторожно вывести брата из спальни, пока ситуация не обострилась до предела.

Слишком поздно.

– Уберите отсюда этого убогого придурка, – проорал отец без малейшей запинки.

Эдди замер, потом начал раскачиваться взад-вперед. Я резко обернулся к отцу, почувствовав, как внутри поднимается ярость.

– Не надо так с ним разговаривать.

Отец покачал головой и пробормотал, глядя в потолок:

– В чем я в‑виноват? Почему п-проклят? Двое неполноценных сыновей…

Ярость сменилась унижением. Медработники, конечно, понятия не имели, о чем говорил отец. Но Сезар-то знал меня с самого детства. И он старательно отводил взгляд в сторону.