Ровельхейм: Право на жизнь (СИ) - Ледова Анна. Страница 46

Не оглядывались, не говорили. Кто-то часто и горько плакал, я подходила, утешала. Не плачь, говорила, я дальше сама пойду, сколько понадобится. Не неси меня больше, я ведь большая уже. И плача становилось еще больше.

— Нельзя больше ждать, — убеждал строгий голос плачущих. — Отпусти ребенка, дай сделать, что нужно, пока это еще в моих силах.

Не дали. Взвыли в два голоса, прижали к вымокшим подолам. В лица смотреть не хочется — там паника, страх, усталость. Лучше спрятаться между двух юбок, они пахнут домом. Но меня силой вырвали из уютного многослойного укрытия, цепкие костлявые пальцы впились в плечи.

— Сейчас, Эйслинн, — неумолимо грянуло сверху. — Он уже близко.

Полились быстро незнакомые слова, завихрилась магия, сковала разом грудь, причиняя жгучую муку. Больно! Глянула на прадеда с великой обидой: деда, за что? Косматый старик посерел лицом, пошатнулся.

— А теперь уходи, слышишь? Беги отсюда, поняла?!

Никогда он так грубо со мной не разговаривал. В груди боль утихла, зато от неожиданных злых слов все застило мокрой пеленой. Куда бежать? А вы?

— Прочь! — выкрикнул он в отчаянном бессилии и толкнул от себя. Спасительные юбки расступились, не поддержали.

— Мама? Тетя Катрайна? — в отчаянии вцепилась я в них.

Даже в лица заглянуть не удалось — отвернулись обе, вырвали подолы из детских ручонок. Что я не так сделала? Почему дед прогоняет? Почему вы от меня лица прячете?

— Уходи, Ардинаэль, — сухим ровным голосом произнесла та, роднее кого на свете не было.

Лучше бы заругала, шлепнула по задней части, значит, есть за что! Да ведь раньше, какие проказы не учини, не было такого чужого голоса! Расстроенный звучал, огорченный — было. Хоть одна нотка родная, привычная — и кинусь в ноги, а никуда не пойду! Волоком вслед тащиться буду!

— Уходи, — повторила она, не дрогнув.

И с ревом, заглушающим воющий ветер, я бросилась прочь, не разбирая дороги…

Рев и пронзительные визги вырвали из сна, возвращая к реальности. За дверью слышался невообразимый гвалт. Я резко села в кровати, с головы кубарем скатился манс, зашипел, негодуя. Выжидающе уставился в оба зеленых глаза — ну, что скажешь?

Это не сон, шарахнуло позднее понимание.

— Ведь так все и было, Греттен, да? Это мое собственное воспоминание?

Манс прикрыл один глаз, повел длинным ухом — надо же, соображает хозяйка.

— Это ты мне его вернул?

— Гхр-ретч, — заворчало чудище.

— И остальную память вернуть сможешь?

Но Греттен уже не слушал, деловито отправился в уборную по своим мансовским делам, гордо задрав тонкий хвост.

Что было дальше я и сама вспомнила, без наведенных сновидений. Я много часов плутала среди промозглых серых гор, пока не вышла к покосившимся воротам. Грязную, замерзшую и оголодавшую девочку приютили в Обители святых мучениц Майстры и Верены, узнав от меня лишь имя и оставив прочие расспросы на потом. Трое суток я металась в горячке, не сумев принять дикие и невозможные события, и детский разум рассудил по-своему, предпочтя вообще забыть, как я очутилась здесь совершенно одна.

Эйслинн и Катрайна, прошептала я, пробуя забытые имена на вкус. Мама и тетя. Вот бы лица еще вспомнить! И прадед-маг. Осмыслить все это толком не удалось, хлопнула входная дверь. Умное убежище только двоих беспрепятственно пускало в любое время — Мексу да Хельме, последний и ворвался с воплями:

— Спишь еще?! — возмущенно, а в глазах дикий восторг плещется. — Едем же! О-ооо, и как едем!

Подскочил к окну спальни, дернул штору:

— А? Видела?!

Мексу за последние несколько дней мы извели расспросами — что, когда да как. Хельме прыгал вокруг нее в нетерпении степным хьортом, вопрошая каждый час:

— Мы уже едем, да? А сейчас? А скоро поедем? А когда?

Немногословная дочь Леса отвечала односложно: «Скоро»; «Увидите».

Аландес еще вчера вечером отбыл с помпой, хотя что уж там эффектного — в портал шагнуть в специальном зале перемещений. Впрочем, для первокурсников и порталы пока предел мечтаний, если только сам на портальщика не учишься. А так до третьего курса — ни-ни, в соседний Ровель и то трястись пару часов по заезженной дороге.

Я думала, мы тоже порталами воспользуемся, все-таки, И-Н-Келата — путь неблизкий, а съезд высоких гостей уже на вечер назначен.

Замоталась в одеяло, подошла к окну и остолбенела. В небе кружили невиданные твари. Ящеры, не ящеры? Тела длинные, гибкие, чешуйчатые. Черные, болотные, коричневые. С головы на холку переползают костяные выросты, такие же на поджатых к брюху небольших лапах. А крылья-то! Кожистые, плотные, тень от одного такого все общежитие накроет! Два, четыре, семь… Не менее пятнадцати!

— Это что… драконы? — вырвалась мысль вслух. — Я думала, сказки… Только не говори, что за нами…

Вещи с вечера были собраны, своенравный балахон-невидимка тоже упакован, вот и пакет от чудесной госпожи Скарты с надписью «в дорогу» дождался своего часа. Там оказались широченные темно-синие брюки-обманки с поясом-кушаком — в брюках вообще на людях ходить невместно, это на тренировках девушки могут себе такую вольность позволить, а в этих поди угадай секрет! Юбка и юбка, так сразу и не подумаешь. Там же обнаружилась свободная белая рубаха мужского кроя, шерстяной тяжелый плащ алого цвета и мягкие кожаные сапожки с невысоким квадратным каблуком. Ай да швея, вот кому смелости не занимать! Необычно, скорее для парня наряд, зато как удобно в дороге будет!

Вся Академия высыпала наружу, преподаватели только рукой махнули на сорванные занятия. Когда еще такое увидишь? Все с криками бежали к каретному двору у южных ворот, тыча вверх на невиданных тварей. А на просторной площадке, где обычно по воскресеньям не протолкнуться от лошадей и экипажей, развалился черный ящер, исходя паром. Водил лениво змеиным глазом по замершей толпе, топорщил шипастый гребень, но не двигался.

— Поехали? — самым будничным тоном спросила Мекса, незаметно подойдя сзади.

Отделилась от ошарашенных студентов, подошла вплотную к чудищу, дунула тому в ноздри — толпа так и ахнула. И ловко забралась ящеру на спину, махая приглашающе рукой. Под брюхом ящера два крепких унварта уже подвязывали ремнями наши вещи.

Я растерянно схватила Анхельма за руку — что, вот так, серьезно?.. Хельме, кажется, тоже такого не ожидал. Первым, презрительно фыркнув, пошел манс. Обнюхал подозрительно громадину, попробовал толстую броню на зуб. Ящер повернул страшную морду — что еще за букашка? Греттен не сконфузился, тихонько рыкнул. Вот же козявка самоуверенная, никак главнее даже такого монстра себя мнит?

Ящер мягко обдал того белым паром из ноздрей и отвернулся, уставился выжидающе на нас. Разумные они, что-ли? А, была не была…

Вскарабкались, цепляясь за грозные шипы, между ними и устроились, примостившись на широкой спине позади Мексы. Жестковато, но ремни крепко держат, не свалишься. С высоты огляделась еще раз — народ замер в восхищении. Да уж, пересудов на пару месяцев хватит.

Ящер тяжело перевалился с лапы на лапу, неуклюже поднялся, распахнул крылья. Мамочки, страшно-то как!

Обдало теплым ветром, толпа бросилась врассыпную с визгами и в одну секунду осталась внизу, на земле. А мы уже стремительно набирали высоту. Дух захватило от восторга! Восхитительное чувство полета перебило все страхи, Хельме орал во весь голос — не от ужаса, от счастья! Греттен вцепился в меня когтями, шерсть дыбом, на морде одни только глаза-плошки и остались.

Ящер вильнул всем телом, резко развернулся, оставляя далеко под собой Ровельхейм, и устремился к стае сородичей.

— Мекса, это драконы? Настоящие? Они разумные? — старалась я перекричать ветер.

Первые восторги улеглись, зато осталось ликование от пьянящего простора и скорости. Внизу стремительно проносились поля, леса, мелькали деревушки. Земля черная; снег уже сошел, вот-вот пробьется почва первой зеленью.

— Это теммедраги! — откликнулась Мекса. — Драконы ушли.

— А в чем разница? Выглядят как драконы в сказках!