Ровельхейм: Право на жизнь (СИ) - Ледова Анна. Страница 58

Хельме так и застыл в немом восхищении.

— Какая ты красивая… Я это… вот… за ними днем бегал… подумал, к этому балу в самый раз…

В протянутой коробочке две чуть вытянутые капли жемчуга с крохотными застежками.

— Хельме, с ума сошел! Какие чудесные…

А ведь у меня даже уши не проколоты, о чем вспоминаю в ту же секунду. Анхельм снова замирает, теперь уже в легком ужасе, хватается за голову и немедленно краснеет.

— Хельме, Хельме! Завтра же лекаря найду, все сделает! Это прекрасный подарок, я с огромным удовольствием буду их носить! Ну же, перестань… Совсем меня разбалуешь скоро…

Бальный зал слепит белизной. Шифон, шелка, бархат, кисея, парча, блонды… словно грандиозная свадьба на десятки пар, да отчасти смысл тот же — белый сегодня символизирует чистоту помыслов. Ирония, однако. На дамах не первой молодости и стареющих мужчинах белый смотрится особенно чужеродно. Да и не всем молодым идет. Мекса с кислой миной изучает тонкие кружева на манжетах собеседника, словно сомневаясь в молодом человеке, точно ли это мужчина?

Взгляд невольно к головам и лицам устремляется — хоть какое-то разнообразие в этом белом море. Греттен увязался за мной, запрыгнул на плечи и категорически отказался слезать. Так и появились, все вокруг в белом, одна я с черным меховым воротником вокруг шеи. А его светлость, интересно, тоже в этой вакханалии чистоты участвует, неужели привычному черному изменит?

Раскланялись, вежливо поулыбались. Манса я без зазрения совести сгрузила на дальний стол с закусками, пусть попасется. Все равно к ним никто не подходит, народ все больше по напиткам. Меня гнетет эта обстановка, незнакомые лица, слащавые улыбки, липкие взгляды, сомнительные комплименты. Мне дела нет до всего этого, в моей голове совсем другие мысли, нарастают тревога и волнение.

— Хельме, минут десять и уходим. Перед «ближним кругом» помелькали, вопросов не будет. Мекса, если что, скажет, что у меня голова разболелась, а ты проводить пошел.

— Без танца с тобой не уйду, — подмигивает Анхельм, протягивая руку.

Но, видя, что я совсем к веселью не расположена, шепчет:

— На тебя и так ползала смотрит — стоишь в сторонке, не улыбаешься, не танцуешь. Потанцуем немного, глаза отведем, да и выскользнем. Ты что-то совсем без настроения, я же вижу.

Согласилась с доводами, тем более, и музыка зазвучала совсем простая — сменный вальс. Кружись себе поизящнее и все дела, кто там видит под длинной юбкой, что ноги невпопад?

Сменный вальс несложный, особенность только в том, что по мелодичному сигналу дамы меняют партнера, чтобы за один танец одарить вниманием сразу нескольких кавалеров. Вроде как на тот случай, чтобы никто обиженным не остался, если потом дама весь оставшийся вечер предпочтет танцевать с кем-то одним.

Считаю такты, пытаюсь не сбиться с ритма. Колокольчики-сигналы звучат каждые пятнадцать-двадцать секунд. Меняются лица напротив, ложатся все новые руки на талию — кто деликатно едва придерживает пальцами, кто нагло мнет спину. Морщусь от этого снежного вихря. И каждый считает своим долгом что-то сказать за короткое время.

— Ах, Вы сегодня просто очаровательны!

Сегодня? Я лично Вас впервые вижу.

— Благодарю, господин…

***

— Я буду счастлив представить благородную арнаи Рен своей матушке! Ваша светлость, Вы ведь не замужем? А что Вы делаете завтра?

Потрошу имперский архив и пытаюсь выжить. А, да, Вы в курсе, что арнаи Рен и двух суток еще не существует?

— Передавайте матушке привет…

***

— Кючюк-азгын-ханим! А брат хороший у тебя! На охоту поедем завтра!

Хоть одно приятное лицо! Хельме мне не брат, но объяснять долго.

— Я рада, что вы подружились, Джааль-надим! Он, правда, больше по рыбалке…

***

— Думаешь, самая умная, раз императора очаровала?

О, боги-многие, дайте мне терпения…

— Аландес, да катись ты ко всем гроршам, не до тебя сейчас…

***

— Ах, дорогая, какие же видные мужчины эти унварты! Глаз не оторвать… О, а эти сильные руки, мускулистые торсы, рубашки так и лопаются на груди…

Э-эээ?…

— Э-эээ… господин?

***

— Тебя что-то тревожит?

Как же утомили все эти люди… Еще и тыкают. Хотя, очередной самаконец, наверно.

— С чего Вы взяли, господин? О, простите, ваша… — умолкаю на полуслове, узнав нового партнера.

Непривычно видеть Шентию в белом. Еще ярче оттого выделяются пронзительные темно-серые глаза на лице. Смотрю в них и вдруг проносится перед глазами непристойный сон. Предательское тело среагировало быстрее мысли, подалось вперед, пальцы судорожно сжали подставленное плечо и чужую ладонь, вспоминая, как делали это ночью. Осознав свой непроизвольный порыв, вспыхнула, залилась румянцем.

— Простите… оступилась…

И это тоже зря. «Неуклюжую» партнершу лишь перехватили покрепче, ловко увернули от нового претендента после сигнала.

— Смена партнера, — взмолилась без особой надежды. Шентия лишь отрицательно качает головой, сдерживая весело ползущий вверх уголок рта.

Но и музыка уже подходит к концу, наконец пары останавливаются, мужчины кланяются, заведя руку за спину, дамы чуть приседают. С изящными приседаниями у меня плохо, зато отлично получается обманка-изворот с последующим бегством в лучших традициях Эвины Вэй, кафедра боевой защиты.

Среди сливающейся одежды не могу высмотреть Анхельма, но тот вскоре сам меня находит.

— Хельме, прошу тебя, валим отсюда!

Какая-то чопорная дама округляет глаза и хватается за сердце, заслышав жаргонный лексикон, недостойный ее, несомненно, уважаемых ушей.

Нет, ну до чего же глупая идея этот белый бал! Самое то, конечно, в ослепительно белых нарядах красться по закоулкам дворца. Хотя, умей мы левитировать, может за парочку привидений и сошли бы. Особенно с необычным животным на руках. У Греттена за последние пару дней на макушке проклюнулся небольшой костяной шип, а вот редкие ласки с его стороны оставались прежними — боднуть хорошенечко хозяйку башкой. Мало мне было дырочек от когтей на одежде, теперь еще синяки добавились.

— Ну, собственно, вот, — мы остановились перед массивными дверьми в отдаленной части замка. — Åpne!*

Анхельм вместе с заклинанием выпустил синюю волну магии. Двери не шелохнулись.

— Не, погоди, так грубо только на обычных замках работает. На магических поделикатнее надо, не прямым приказом, а завуалировано. Помнишь, Мекса объясняла, как Праязык работает? Ну-ка…

— Det er ingen lukket dører for meg!**

Ни Тьма, ни Свет, наложенные на слова, не сработали. Попробовала без заклинаний — и сырым черным пламенем, и скимитаром. Велела тени-двойнику просочиться под дверью — тоже бесполезно. И с чего мы взяли, что двое первокурсников так запросто справятся с работой имперских магов?

Манс презрительно смотрел на наши потуги, сидя под дверью.

— Гхр-ретч, — пробурчал он, когда мы наконец исчерпали все варианты.

Толкнул лапой створку и беспрепятственно вошел в архив. Мы с Хельме обалдело переглянулись.

— Да как он так?.. Я же явственно защиту вижу!

— И я вижу. Но он проводник, Хельме, у него своя магия. Вспомнил наконец об этом.

Манс обернулся — долго вас ждать-то? Пошли за ним.

Стеллажи под потолок, по четыре метра в высоту. Стройными рядами уходят далеко вглубь помещения. Сухо и довольно прохладно. Окон здесь нет, зато магических светильников предостаточно.

— Что ищем, Дин?

— Пятьдесят третий. Сот-Кангама, Нит-Истр, Ровель. Хроники, метрики, донесения — все тащи сюда на стол. Не знаю, по какому оно тут принципу хранится…

— Ага, понял. Это год, когда ты в приют попала? А Сот-Кангама и Ровель тогда причем?

— Да так, тоже кое-что проверить надо…

Я пока разместила на столе копирку, чистые листы, налила чернил из припасенного пузырька. Балахон накинула на плечи, прохладно тут. А Хельме уже тащил стопку толстенных амбарных книг. Все перечисленные вампиром даты, названия и имена я не запомнила, только первые. Вот, донесения из Сот-Кангамы. Мельком глянула на принцип изложения — сухие факты короткими строчками, разбитые по дням. Это хорошо, что не пространные сплошные тексты летописцев. Те любят, чтобы поэпичнее, да еще своим мнением обязательно с читателем поделятся. А в хрониках все четко: