Марион: история ведьмы (СИ) - Крыж Эллин. Страница 12
— Большое спасибо, — сказала Марион, взяла сына за руку и пошла домой.
Огюстен догнал их в районе тюрьмы Сен-Лазар. Они еще почти не говорили после возвращения Марион, да и сейчас не поговорили. Он проводил их, пока ему было по пути, потом свернул к зданиям Парижского университета, расположенным на правом берегу Сены, совсем не там, где старая Сорбонна, соседствующая с Люксембургом.
Вернувшись домой, Марион уловила недовольный ропот соседей, надеявшихся, что она вовсе тут не появится больше. Рене объяснил, что почти неделю они жили исключительно у мамаши Фарду, а квартиру закрыли.
— В общем, всё было хорошо, только мы очень скучали без тебя, мама.
— Вы оба скучали?
— Конечно.
Марион усмехнулась с сомнением:
— Что-то незаметно, чтобы он сильно соскучился. Сбежал, будто за ним снова кто-то гонится.
Она говорила вполголоса, как бы сама с собой, но Рене услышал.
— Мам, ну он же на работу. Сейчас — сезон. Экзамены скоро, он мотается целыми днями.
— А… Хорошо, давай хоть присядем, я устала ужасно. Так давно тебя не видела.
Вечером, лежа в кровати, мальчик наблюдал, как тень матери движется по комнате, а сама она разбирает вещи из дорожной сумки и тоже собирается лечь спать.
— Мама…
— Что, мой дорогой?
— Ма, вы поженитесь? С Огюстеном…
Марион медленно выпрямилась:
— Новость. Это он тебе такое говорил?
Рене снисходительно засмеялся:
— Нет, конечно. Что я сам не понимаю? Ты его любишь, мама?
— Ой, я не знаю, честное слово, — отмахнулась она, укладываясь в постель. — Спи лучше.
Чуть позже Рене шепотом спросил:
— Ну, скажи по секрету, любишь?
Мать поцеловала его в лоб и так же таинственно шепнула в ответ:
— Да. Кажется, да. Спи, маленький.
Жизнь снова вернулась в привычное уже парижское русло. Марион была рада, что приехала домой. В первую очередь из-за сына, да и здесь она всё же была в собственном доме, а в разъездах должна была прятаться от людей, как суфлер в театре спрятан от зрителей в полукруглой будке. Здесь она была в постоянной опасности, но всё же свободна. Даже себе она не признавалась в том, что разлука с Огюстеном была для неё очень чувствительна. И сейчас ей хотелось, чтоб он пришел, и они оба никуда не спешили.
Он появился неожиданно быстро, на следующий день после обеда. Рене гулял во дворе и вовремя предупредил мать, "чтобы она не упала в обморок от счастья", как иронично заметил Огюстен после доклада появившийся на пороге. Рене остался на улице играть в мяч.
— Теперь здравствуй по-настоящему. Позволишь тебя поцеловать?
— Попробуй, — предложила Марион, лукаво поведя бровью.
— Как у тебя успехи? — спросила она после приветствия. — Слышала, много работы.
— Да, есть. Но это лучше, чем когда ее нет совсем. Как ты? Поездка, надеюсь, была успешной?
Марион поморщилась:
— Не знаю. Во всяком случае прибыльной. И, хвала Богу, пока всё обошлось. Я ужасно устала.
— Понимаю, — кивнул он. Сбросил плащ, оставшись только в рубашке, достал из кармана бутылку вина и поставил на стол. — В честь возвращения дамы моего сердца.
Марион польщенно улыбнулась:
— Благодарю, месье. Не слишком ли вы торопитесь?
— Ну, знаешь… — внушительно сказал Огюстен. Но, снова улыбнувшись, перешел на шутливо-грустный тон положенный влюбленному: — Увы, мадам, я не ошибаюсь относительно своих чувств. Не хмурьтесь, не заблуждаюсь и относительно вашего ко мне отношения. Просто, дама сердца вы для меня или нет, решать волен ваш покорный слуга, а не та жестокая, которую он любит.
— Огюстен, вы — поэт.
— Наверняка. Влюбленные — все поэты. — Он усмехнулся: — Не вздыхайте с таким видом ангельской покорности. Вы так ясно сказали в мыслях: "Как мне надоели ваши сумасбродства, месье", — что я услышал, хоть и не колдун, и обычно не читаю мысли. Как некоторые, — подчеркнул он, пристально глядя на молодую женщину.
Марион равнодушно пожала плечами, мол, говорите что хотите, мне всё равно.
— Больше не буду, — пообещал он, по-хозяйски доставая из шкафчика для посуды два стакана и разливая вино. Себе и ей. — Давай поговорим серьезно.
— Давай.
— Нет, ты сначала выпей, а то уронишь.
Марион засмеялась и, отпив вино, спросила:
— Хочешь вторично сделать мне предложение?
— Хм, в такой момент чтение мыслей просто благо. Да, хочу.
— Я уже просила не возвращаться больше к этой теме.
— А я также неоднократно просил сказать почему.
— Потому что это просто глупо.
— Объяснение не принято. Попытайтесь еще раз, мадам, более убедительно.
Он растянулся на кровати, давая ей время подумать. Оттуда он спокойно мог достать рукой до стола. Взяв свой стакан, он медленно пил, ожидая ответа.
— Что ж, — сказала Марион, — представь, что я согласилась. Где мы будем жить и, простите, на что?
— Ну, эта проблема в сущности не стоит, — флегматично ответил Огюстен, возвращая стакан на стол. — Жили ведь мы до сих пор. Но ты права, я, конечно, хочу чтоб ты оставила своё ремесло, и мы вместе уехали из Парижа.
— Куда? К тебе в имение? Может, ты внебрачный сын герцога или у тебя есть богатые родственники, замок, и всё прочее?
— Так, — Огюстен повел ладонью, словно отрезая достаточную порцию вопросов на один раз: — Родственников, как ты знаешь, уже нет, наследства и имения тоже, но это не главное.
— Подожди, а где жили твои родители?
— А… У нас был дом возле Сен-Жерменской заставы, то ли за городом, то ли в черте города, вечно пропуск надо было выписывать, если в Париже волнения. Я и жил-то в Пасси, чтоб к своим ближе. Только сейчас домой нельзя, нам с тобой по крайней мере. Там сестра моя хозяйничает с мужем и кучей детей, а она — мегера будь здоров, таких поискать. Лучше уедем, я поступлю на службу в какой-нибудь замок, в библиотеку. Только хозяина надо отыскать постарше, годов восьмидесяти, чтобы к тебе не приставал. Ну, старик, ясно, скоро помрет, оставив нам за преданную службу маленькое наследство. Что ж, мы пойдем искать следующего. И так по всей стране. А захотим — через пару лет купим собственный домик, лучше на Юге, у моря, и будем жить. Так что, согласна?
Он говорил с легкостью не то серьезно, не то шутя. Посмотрев ему в глаза, Марион улыбнулась:
— Очень заманчиво, но нереально. Я боюсь, нам не повезет.
— А жить, как ты живешь — реально? — возмутился он. — Чем ты зарабатываешь, подумать страшно! Нет, если б это не кончилось тюрьмой и костром, я бы не так возражал, но ты же…
— Это мое дело, — отрезала Марион.
— Не только твоё.
— А что мне, по-твоему, остается?
— Могла бы работать у Марселы на кухне. Она бы тебя взяла.
— Нет, этого не будет.
— Что так, дворянская кровь мешает? Может она и есть причина, что тебя не устраивает брак с бедняком?
— С чего ты взял, — удивилась Марион.
— Вижу!
Она развела руками, мимоходом задев его по щеке:
— Глупый. Самолюбив до ужаса, как все мужчины. Я же не поэтому. С радостью пошла бы работать к Марселе, да дело в том, что другую квартиру нам уже не снять, с моей славой. А жить у неё… Я не могу позволить, чтоб мой сын рос в компании ее красоток. Думаю, понимаешь?
Огюстен закатил глаза:
— Да, хорошо, ты показала свою высокую нравственность, но есть и другой вариант. Выйди замуж за богатого. За пожилого герцога, а лучше за палача. Станешь хозяйкой рыбного ряда на Рынке,* твой сын будет в полном порядке, а такой муж и тебя, и меня защитит в случае чего. А я стану твоим любовником и успокоюсь, согласна?
Марион уронила руки:
— Господи, ну что ты говоришь, Огюстен?
— То, что для тебя будет реальным выходом.
— Замолчи. — Она устало переместилась поближе и теперь сидела на кровати, положив одну руку Огюстену на грудь. Он снизу, лежа, смотрел на неё.