Я тебе не ровня (СИ) - Шубникова Лариса. Страница 13
Вот и ночью приснился боярин Андрей, да не просто так, а с улыбкой на лице. Аринка в ответ ему тоже улыбалась, а Шумской возьми, да отвернись. И пошел себе, пошел по дороге … И так горько стало рыжей, что слеза покатилась по белой щеке. С того проснулась утром и уселась на лавке. И к чему сон-то такой, а? Вот ведь, чудно.
Пока косу чесала, пока умывалась водой прозрачной, все думала об Андрее — давно не видала, почитай с того дня, как вернулись ратники с похода на ляхов и то, мельком. А тому уж недели три, не меньше.
Пошла Аринка по своему малому двору, все приметила, как и учила боярыня, урок холопкам дала, проглотила вкусной каши с маслом, и отправилась к боярскому дому, уж свой урок выполнять.
Не шла, летела будто. День-то солнечный, листья на деревах уж совсем раскрылись, дороги сухие и воздух сладкий, да прозрачный. С того Аринке и было весело, даже не пугало просо то, окаянное.
На подворье Аришку-то все уж знали, отвечали симпатичной девахе на приветствие утрешнее, кто кивком, кто улыбкой, а кто и шуткой. Ратники молодые, что толклись у боярского крыльца, те так и посвистом проводили — и девка была хороша и день погожий, так чего ж не побалагурить, а?
У Макара в амбаре Ариша сделалась милой и скромной, памятуя о словах Ксении — не болтать. Получила туес с просом и направилась опричь конюшен к сарайкам. Уселась на деревянный настил под крышей, разложила холстину и высыпала просяную горку, начала повинность свою несть.
— Никак работы перепало, а, Ариша? — голос Фаддея, медовый, застал рыжую врасплох.
Девушка подкинулась слегка, и углядела боярича, что смотрел на нее из-за угла крепкого сарая. Вот как не заладилось у нее с Фаддеем, так и пошло. Он то разговорами донимал, то шутить пытался, да все не впрок. Глаза его змеиные Аринке не нравились, пугали аж. А он, не замечая ее неприятия, все лез, да навязывался.
— Здрав будь, боярич Фаддей, — Арина глаза опустила, вроде как занялась просом.
— Что смурная? Никак, наказали? Так за дело. Матушка говорила, что вы с сестрицей моей озоровали и урока не выполнили. Так чего ты куксишься? — И слова правильные, а все одно — злит.
Фаддей меж тем, подобрался ближе и присел на ступеньку рядом с Аринкой.
— Боярич, я не злюсь вовсе. Работаю, — и как намекнуть-то, чтоб шел своей дорогой?
— А что ж не смотришь на меня? Али не хорош? — приосанился, хвастаясь новым кафтаном и сапогами.
— Так на просо смотрю, боярич, — и сказала скромно, да урядно, а он осерчал.
— У тебя тьма дел находится, когда я с тобой говорю. Что, не мил? — голос злобой звенит. — Нос воротишь? Боярич подошел, так знай место свое и отвечай, как должно.
Пришлось взглянуть на Фаддея — тот буравил взглядом змеиным. И не понятно было, чего ему надобно? Просил говорить с ним, и тут же похвалялся чином. Аришка и решила, что нужно уважить боярича. Поднялась, поклонилась и голову опустила, будто приказов ждала. А Фаддей еще больше озлился.
— Глумишься?! — вскочил со ступеньки, подлетел в Арине и схватил за плечи, будто железом прихватил. — Играть со мной вздумала? Кто ты есть-то? Не холопка, не боярышня! И смотреть в мою сторону не хочешь. Ариша…так не люб? Неужто так противен, тебе, золотая?
Голос Фаддея дрогнул, взвился и осел. Аринка мигом тем и поняла — нравится бояричу, и с того ознобом окатило.
— Фаддей Акимыч, не противен, но и не люб. Отпусти, Христа ради. Не к добру все это, — Арина попыталась руки его крепкие скинуть, да куда там?
Сжал, словно клещами.
— Сама не ведаешь, от чего отказываешься. Ариша, озолочу. В парче ходить будешь! Ничего для тебя не пожалею, слышишь?! — ухватил рукой за шею и к себе тянет, ирод.
Аринка затрепыхалась, уперлась обеими ручонками тому в плечи, от себя толкает, да откуль силы-то с таким бугаем сладить?
— Пусти! Пусти, боярич!! — заскулила, запищала рыжая.
— Эва как! Братка, ты чего-то тут удумал, а? — бодрый голос Демьяна для Аришки показался песней светлой. — Девку пусти. Нешто не слыхал, не хочет она.
Фаддей руки разжал, шагнул в сторону и угрюмо на брата уставился.
— Твоя какая забота? Иди куда шел.
— Ой ли? — Демьян подошел к крыльцу сарайки, оглядел Аришку, которая поправляла запону и тряслась, как зайчишка загнанный. — А если я про то бате расскажу? Или матери? Ты выбери, от кого тебе получать на орехи сподручнее, я тебя уважу. А то и сам могу раскатать, надо?
Фаддей ничего не сказал брату, сплюнул в сердцах и ушел, стараясь спины не гнуть. А Дёмка к Аришке.
— Все, не трясись, дурёха рыжая, — потянулся было по макушке золотой погладить, да руку одернул, небось, понял, боится сейчас всех. — Давно он тебя донимает? Не обидел?
— Спаси тя Бог, Демьян, — Аринка старалась не плакать, но слезина здоровущая по щеке все ж скользнула. — Не обидел…Не успел. Кабы не ты… Видно опять придется тебе пряники печь.
Попыталась улыбнуться сквозь слезы, а Демка ей в ответ:
— За то награды не возьму. Я боярич и мне глядеть, кого в моем дому забижают. Это долг мой, Арина. А на Фаддея не серчай уж слишком. Я с ним сам разговор держать буду, уйму. Не бойся тут ничего, язва рыжая. И слезы утри! Вот чего-чего, а бабьих слез мне еще не хватало, — вроде серчал, а в голосе-то тепло да жалость.
— Не буду, Дёма, — всхипнула Аришка.
— О, как. Дёма, — хохотнул боярич. — А раньше так нельзя было? Арина, хватит слезы-то лить. Нос распухнет, кому ты тогда нужна будешь? Только деду Мартынке. Слыхала о нем? Он уж дюже любит девах молодых, да справных. Вот возьмет и посватается.
— Так ты же меня не отдашь, так? Сам сказал, боярич и следишь, чтоб никого не забижали. А что для девушки самая горестная обида? Идти за нелюбого. Вот и защищай, Дём.
— Тьфу. С тобой и не поспоришь! Погоди-ка, а ежели ты сама того? В деда-то Мартынку втрескаешься? Тогда как?
— А тогда, Дём, я тебя на свадьбу позову, и будешь ты главный гость вроде как. Сядешь, напыжишься, как всегда, и бражничать будешь из позолоченной чашки, — Аринка уж не плакала, а веселилась и по своей привычке выдумывать, сочинила и высказала.
— Напыжусь? Это когда я пыжился, а? — у Дёмки аж щека дернулась. — Будет врать-то!
— Я вру? А кто намедни перед Наталкой Мельниковой гоголем выхаживал? Я думала, у тебя кафтан лопнет. Грудь колесом!
Дёмка ей в ответ слово, она ему десяток, так и спорили, пока не захохотали оба, да не уселись на крыльце перебирать просо то злосчастное.
А Фаддей злобу-то затаил. Не на брата, на Аринку. Он, может, и спустил бы ей, но уж дюже нравилась. А если подумать, то и люба была. С того Фадя глядел мрачнее тучи. По дороге к конюшням, злобно пнул холопа, задел короб, что стоял у хоромины, развалил добро, да не оглянулся. Пометался малёхо на подворье, кликнул ближника и пошел зло унимать — валяться на бережку реки, да в небо глядеть.
Дорога-то вела мимо Аришкиного дома, а в ту минуту из ворот вышла старая псица — Аринка ее приветила недели три тому. Все потешались над рыжей, мол, зачем тебе такой кабыздох? А та отвечала.
— Так что ж теперь, дать ей сдохнуть? Стариков-то проще всего обидеть. Много ли старой писце надо? Приласкать, да молока плеснуть. Мне не трудно, а ей облегчение.
И возилась со старой сукой Мавкой, будто с бабкой немощной. Любила, да голубила. Фаддей того не понимал, но псице иной раз, завидовал. Ишь как…милуется с собакой, а чтоб ему улыбнуться — ни разу!
Фаддей остановился возле суки, взвил в себе злость, да и пнул старую под дых кованым сапогом. Псица отлетела, ударилась о столб заборный и заскулила так, как дети плачут — горько, неуемно, беспомощно. Еще с малое мгновение слышен был тот крик горький, псиный, а потом затихло все. Псица глазами потухла, да и сдохла, не дождавшись помощи.
Боярич улыбнулся, радуясь мести своей, и пошел довольный. Ближник его только щекой дернул, да что тут скажешь? Боярич — ему и власть безнаказанная.
Глава 7
Андрей поднялся ранехонько, даром, что в Савиново вернулся накануне поздней ночью. Ездил к отцу в городище — дела решить, повидаться. А нынешним днем собирался в Берестово. Боярин Аким давно уж ждал: два отряда ляхов все еще гуляли по его землям, с того и надо было думать, что делать.