Испытание - Алексеев Николай Иванович. Страница 54

– Как же это так? – прервал его Железнов. – Ведь это шоссе – опасное направление!.. Кто же в этом виноват?..

– На войне, товарищ Железнов, всякое бывает.

– Бывает, – повторил Яков Иванович. – Но скверно, что этакое бывает! – Он взглянул прямо в глаза полковнику. – Ведь за Апрелевкой сразу – Москва!..

– Хорошо знаю, товарищ Железнов! – ответил полковник, стараясь подавить в себе волнение и говорить спокойно. – Всем нам Москва так же дорога, как и вам… Мы прибыли сюда не по приказу, а по доброй воле, – он бросил взгляд на командиров штаба армии, выпрыгивавших из грузовиков, на которых они приехали, – и просили командарма поставить нас на самое опасное направление…

Яков Иванович почувствовал горечь в словах полковника и виновато сказал:

– Не обижайтесь, пожалуйста! Я не вас виню и даже не командармов Говорова и Ефремова – мне известно положение их войск, – а тех, кто стоит над ними!.. Разве можно было оставить такое направление – два главных пути на Москву – без прикрытия!.. Это преступление!..

– Никакого здесь преступления нет, – перебил Железнова полковник. – Вы сами знаете, что сейчас войска сосредотачиваются на флангах фронта, и знаете, для чего… – Губы полковника дрогнули. – Ведь там будет решаться судьба Родины. А сейчас нашего командарма и, наверное, командарма тридцать третьей волнует дивизия полковника Лелюкова…

– Александра Ильича? – встрепенулся Яков Иванович. – Что с ним?

– Сейчас не знаю, связи нет. – Полковник взглянул на часы. – Через полчаса я его вызову по своей рации.

– Он отошел?

– Нет, на месте… Дерется в окружении. Два часа назад вел бой на прежнем рубеже – на Наре, прорываясь к Брянскому шоссе. Гитлеровцы рассчитывали одним махом сбить бронированным кулаком его дивизию и прямиком ринуться по Брянскому шоссе на Москву. Но стойкость дивизии Лелюкова сорвала их план. Они вынуждены были раздвоить удар и нанести его в обход дивизии, в стыки между нею и соседними дивизиями.

– Узнаю Александра Ильича! – обрадовался Яков Иванович. – Молодец!

Радиостанция полковника развернулась в саду, невдалеке от НП Железнова. Поднявшись в кузов автомашины, полковник пропустил Якова Ивановича к станции и глазами показал радисту, чтобы тот передал ему наушники. Охваченный волнением, Железнов неуклюже натянул наушники.

– Александр Ильич! – срывающимся голосом крикнул он в микрофон. – Это я… Железнов! Как ты там, дружище? Перехожу на прием…

Сквозь шум, свист и треск немецких голосов Яков Иванович услышал родной ему голос:

– Чертушка, здравствуй! У нас, как на Соловьевской переправе, – бока трещат, грудью закрываю родную Москву!..

– Держи, дорогой! – еще с большим волнением продолжал Яков Иванович. – Мы скоро вас выручим!.. Будь здоров! Жму руку, дорогой!

– Спасибо за доброе слово, – дрогнувшим голосом ответил Лелюков. Сильный треск и завывание в эфире прервали их разговор. Яков Иванович уступил место у рации полковнику, который, пользуясь кодом, повел с Лелюковым непонятный разговор. Яков Иванович тем временем направился к себе на НП. У порога его встретили Бойко и Хватов.

– Ну, как Лелюков? – с тревогой спросил Хватов.

– Крепко стоит на прежних позициях, – ответил Железнов.

Он подошел к столу и положил карандаш на карту – тупым концом на Акулово, а острым – туда, где Брянское шоссе перекрещивалось с рекой Нарой и где насмерть стояла дивизия Лелюкова.

– Вот направление нашего удара! – показал он Хватову и Бойко.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Второй час подряд возились немецкие врачи с Трошиным, стараясь привести его в чувство.

Это нужно было для немецкой разведки. Она возлагала надежды на то, что допрос пленного Трошина поможет установить, какое соединение, какие части дерутся за Акулово и сколько их там. Никаких документов при Трошине не оказалось, не было даже красноармейской книжки.

– Он контужен. Часа через два заговорит, – успокаивал врач капитана разведки.

А в соседней избе другой разведчик через переводчика допрашивал Стропилкина. Тот, согнувшись, сидел на табуретке и смотрел в глаза узколицему белобрысому немецкому офицеру, изо всех сил стараясь произвести впечатление человека искреннего. Кстати, он действительно ничего не знал о боях в районе Акулова. Стропилкин служил в инженерной части, устанавливавшей фугасы на Брянском шоссе, и его признания ничего разведчику не давали. Поэтому разведчик довольно быстро изменил свой любезный тон. Он забрал со стола портсигар, из которого только что угощал пленного сигаретами, и сказал:

– Наши войска завтра будут в Москве, следовательно… – играя пистолетом, он посмотрел на Стропилкина, – ваше запирательство бесполезно. Выбирайте: смерть или свободная жизнь!

– Почему смерть?.. – в испуге залепетал Стропилкин. – Ведь я ничего от вас не скрываю. Я состоял в резерве Московской зоны обороны и работал на Брянском шоссе. А что творится в Акулове и вообще севернее шоссе, ей-богу, не знаю!.. – Он молитвенно сложил руки и умоляюще смотрел то на офицера, то на переводчика. – Господин капитан!.. Господин переводчик!.. Поверьте в искренность моих слов… Я устал от войны и сдался в плен добровольно… Я хочу только покоя, который вы обещаете в своей листовке… Ведь это правда, что здесь написано? – Офицер утвердительно кивнул головой. – Я честно буду у вас работать, буду восстанавливать разрушенные войной дома, там, где вы укажете…

Выслушав перевод того, что говорил Стропилкин, капитан презрительно скривился.

– Оссъёл! – крикнул он заученное еще в Смоленске слово и по-немецки приказал солдатам: – Увести его! – Когда Стропилкина увели, офицер сказал переводчику: – Это не русский!.. Настоящие русские так себя не ведут!

– Он просто дурак, господин капитан! – ответил переводчик. – Сильно перепугался. Его нужно расположить к себе и что-нибудь пообещать.

Полуденное солнце пробилось сквозь облака, оно осветило деревню Головеньки и заиграло в замерзших окнах домов.

Филипп открыл глаза. Увидев вокруг чужих людей, которые говорили на непонятном ему языке, он понял, что попал в плен. Филипп стиснул зубы и снова прикрыл глаза, но так, чтобы оставалась маленькая щелка.

Переводчик низко склонился к Филиппу и взял его руку.

– Здравствуйте!.. Как вас зовут? – спросил он.

Филипп не шелохнулся.

– Как ваша фамилия?

Филипп видел, как из-за спины переводчика, нетерпеливо пощипывая усики, злобно смотрел на него офицер. Он вдруг оттеснил переводчика плечом и слащаво улыбнулся:

– Ваш фамилий, битте?

– Иванов, – сквозь зубы процедил Филипп.

– Имя? – спросил переводчик.

– Иван.

– Ну, вот и хорошо! – На лице офицера появилось выражение самодовольства, он сел рядом с Филиппом и, постукивая карандашом по книжечке, которую достал из кармана, приготовился записывать.

– Какой части? – спросил переводчик.

Филипп молчал.

– Я вас спрашиваю, какой части?

Пауза продолжалась не больше секунды.

– Нумер тшаст? – вмешался офицер. И старательно протянул: – Тша-аст?

Филипп не проронил ни звука.

Офицер кивнул врачу. Тот пощупал у Филиппа пульс, холодными пальцами раздвинул его веки и по-немецки сказал:

– Все в порядке.

– Битте, тшаст! – неожиданно гаркнул офицер.

Филипп невольно вздрогнул. Врач улыбнулся и подмигнул офицеру.

Филипп открыл глаза, обвел всех взглядом и приподнялся на локтях. Страшная ломота во всем теле и шум в голове валили его обратно на носилки, но он заставил себя удержаться.

– Вы из Акулова? – спросил переводчик.

– Из Акулова, – ответил Трошин.

– Тшаст! Тшаст! – снова заорал офицер.

– Я – воин Красной Армии. Что хотите делайте, ничего не скажу…

– Повешайт! – прохрипел офицер.

– Вешайте! Для меня один конец…

– Завтра мы будем в Москве. Поэтому зря упрямствуешь! Подумай и выбирай: смерть или свобода? – сказал переводчик.

– В Москве вам не бывать. Наши не пустят…