Если у нас будет завтра - Скотт Эмма. Страница 14

Через семь лет, после десятков звонков и нескольких неудачных попыток я наконец-то уговорил маму поужинать со мной сегодня вечером. Нужно расставить все по местам. Если и эта встреча пойдет псу под хвост, мир перевернется дважды за день.

«Спасибо, на сегодня достаточно и одного эмоционального потрясения».

Я очень долго стоял под холодным душем, затем надел джинсы и полусапоги, рубашку на пуговицах и кожаную куртку. Правило в доме Маршей гласило, что такси придется ждать на задней подъездной дороге. Жалованье обещали приличное, так что, вероятно, стоило подумать о покупке машины, но, черт… Смогу ли я сохранить эту работу? Спускаясь вниз, я за каждым углом ожидал наткнуться на Сайласа, и живот сводило от предвкушения. Или от страха. А может, и того и другого.

«Учитывая, как давно я здесь живу».

И все же мысль о столь скорой смене работы вызывала неприятный привкус во рту. Нужно оставаться профессионалом, а не сбегать из-за симпатичной мордашки.

«Да уж, Сайлас «симпатичный», – усмехнулся я про себя. – А Джейсон Момоа лишь «слегка привлекателен».

Я фыркнул и немного пришел в себя. Вызванное Сайласом потрясение проходило. И пока «Убер» вез меня через озеро Вашингтон в город, живот скрутило от нервного напряжения. Вся эта суматоха с переездом и новой работой не оставила даже времени, чтобы осознать – мама действительно согласилась со мной встретиться.

Я заказал столик в итальянском ресторане неподалеку от рынка «Пайк-Плейс». Из маленького бистро открывался вид на залив, где в темной воде золотыми огнями светились лодки.

Мама еще не пришла.

Я занял столик на двоих. Сердце колотилось в груди, а пальцы постукивали по телефону, ожидая сообщения, что она передумала. Она уже откладывала и переносила встречу десяток раз, и чем дальше, тем более уязвимым становилось сердце. Почему сегодня должно быть иначе?

Но она все же появилась. Я увидел, как Барбара Кауфман нервно шагала за метрдотелем. Крепко вцепившись в сумочку обеими руками, она держала ее перед собой на манер щита.

Я поднялся на ноги и часто заморгал, когда глаза зажгло от внезапно нахлынувших слез. Я не видел ее почти десять лет. Но, несмотря на прошедшие годы и обстоятельства прошлого, она по-прежнему оставалась моей мамой.

Сейчас ей было уже за шестьдесят – они с отцом не особо со мной торопились. В некогда каштановых волосах преобладали седые пряди. Мама надела брючный костюм из полиэстера; подобные она любила носить еще во времена моего детства. Длинные волосы, большие очки и красная матовая помада. Словно видение прямиком из 1983 года.

«Она прекрасна».

– О, мой мальчик, – воскликнула мама, когда метрдотель ушел. Она бросила сумочку на стол и протянула ко мне руки. – Посмотри на себя. О, Макс…

Я крепко обнял ее, борясь с желанием полностью сдаться. Я не мог доверять материнским объятиям, хотя они и должны быть безопасными и безоговорочными.

Она хмыкнула.

– Столько времени прошло.

«Не по моей воле».

Я пододвинул ей стул, чтобы сесть.

– Но теперь мы здесь, – проговорил я и устроился напротив.

– Да, – согласилась она, слабо улыбнувшись.

Семь лет неприятия, боли и одиночества. Я попытался их проглотить. Нужно попробовать еще раз, иначе для чего все это?

– Мама, – проговорил я, взяв ее за руку. – Спасибо, что пришла.

– Я… да. Конечно. – Голос ее задрожал. – Ты такой красивый. Боже, как говорится, просто загляденье. И здоровый. Такой подтянутый и сильный…

– Да, со мной все хорошо, мам.

Она кивнула, натянуто улыбаясь и сдерживая слезы. Наконец, она убрала руку и схватила меню, закрыв им лицо. Плечи ее задрожали.

– Мама…

– Все хорошо. Я в полном порядке, правда.

Через пару минут она прочистила горло, отложила меню и промокнула глаза льняной салфеткой.

– Ты выбрал очень красивое место, – проговорила она, шмыгая носом. – Похоже, неплохо устроился. Ты ведь работаешь в больнице?

– Я на время ушел из отделения «Скорой помощи», – признался я. – Может, и навсегда. Пока не знаю. У меня новая работа.

– Правда?

– Я личный медбрат одного богатого бизнесмена из Белвью.

– Белвью? Билла Гейтса? Он живет вон там, на озере.

Я усмехнулся.

– Если бы мне давали по доллару… Но нет. Кое-кого другого. Хотя и не могу сказать, о ком речь, иначе меня засудят по полной.

– Звучит важно, кем бы он ни был, – проговорила мама. – Это просто замечательно. Я рада, что у тебя все в порядке.

Я покрутил в пальцах стакан с водой.

– Так было не всегда.

– Я знаю, и я…

Но прежде чем момент стал напряженным, нас прервал официант. Он подошел, чтобы принять заказ на напитки.

– Содовую с лаймом, – сказал я парню.

Мама взглянула на карту вин широко раскрытыми глазами.

– Так ты не выпьешь? Мне тоже не стоит?

– Заказывай, что хочешь.

– Бокал домашнего каберне, – попросила она официанта. Потом обратилась ко мне: – Ты на дежурстве? В этом причина?

Все, чего пока не знала мама, тяжестью повисло в воздухе между нами. Я говорил медленно, понимая, что каждое сказанное слово для нее подобно пощечине.

– Я не пью, потому что я – исцеляющийся наркоман и предпочитаю сохранять ясную голову.

– Исцеляющийся. – Она сделала глоток из стакана с водой. – Да, кажется, твоя сестра упоминала…

Слова повисли в воздухе. Мама выглядела так, словно ее признали виновной и допрашивали на слушаниях в Конгрессе. Я вовсе не хотел причинять ей боль, но обещал себе быть честным.

– Да, – мрачно улыбнулся я. – Когда тебя вы- гоняют из дома и семьи, это не так весело, как кажется.

– Господи, Макс, не шути. – Она со стуком поставила на стол стакан с водой. – Я знала, что будет нелегко. Тогда все случилось так быстро, и я… не принимала в расчет всю картину. И не осознавала, чем для тебя это может обернуться. Случившееся меня потрясло. Ты и тот мальчик… А потом ты ушел. И вот уже семь лет пролетели, будто миг. И теперь мы здесь.

Она беспомощно пожала плечами, словно бы это все объясняло.

Я поерзал на стуле, удивляясь, как люди способны оправдать что угодно, порой даже не пытаясь признать свою неправоту. Во мне вскипели гнев и боль, в любой момент готовые вырваться наружу. Вернулся официант, принеся заказанную содовую и бокал вина для мамы. Я сделал большой глоток, чтобы остыть.

– Я здесь не для того, чтобы искать виноватых или копаться в старых ранах, – проговорил я через минуту, больше для себя, чем для нее. – Но я не собираюсь лгать или что-то приукрашивать. Мне пришлось нелегко. Чертовски тяжело. Мне эти семь лет не показались мигом. А последствия… Просто я каждый день боролся, чтобы выжить.

– Перестань. Пожалуйста. Не думаю, что мне хочется знать остальное, – почти прошептала мама. – Думаю, это меня погубит. – Она промокнула глаза под очками салфеткой и посмотрела на меня. – Но теперь-то все в порядке? Тебе лучше?

Я подвигал челюстью из стороны в сторону. Потом, наконец, кивнул.

– Ага. Мне уже лучше.

– Замечательно.

– Нет, не замечательно, – отрезал я. – Я семь лет прожил без семьи. Я заслуживаю быть с вами, но умолять не стану. Да и не должен. – Я на миг закусил щеку изнутри. – Ребенок не должен просить о родительской любви.

Она быстро кивнула.

– Ты прав. Я скучала по тебе. Очень сильно. И Моррис с Рэйчел тоже. Но ты ведь говорил с ними?

Я кивнул. Брат был старше меня на двенадцать лет, сестра – на четырнадцать. Я же, по словам мамы, оказался «счастливой случайностью». Хотя Моррис и шутил, что так она просто называла «ошибку». Из-за разницы в возрасте мы никогда не были близки. Нас разделяли и время, и расстояние. Моррис жил на Манхэттене, а Рэйчел – в Северной Каролине. На протяжении этих лет я порой общался с ними. Обычно, чтобы попросить денег, когда жил на улице.

– Мы переписываемся время от времени. Но уже давно не общались, – признался я. – Как они?

– Очень хорошо, – проговорила мама. – Моррис работает в большом банке на Манхэттене. Рэйчел только что назначили редактором журнала. Оба состоят в браке, думаю, ты знаешь. Близнецам Рэйчел сейчас шесть лет, а Эми, дочке Морриса, – два. – Она закашлялась и отхлебнула вина. – А как же ты? Есть кто-нибудь значимый?