Тщеславие (ЛП) - Фишер Амели. Страница 10
Служащая вышла и прерывисто кивнула.
— Дайте мне полчаса, — сказала она.
Спенсер привел меня к соседнему обувному магазину, и мы внимательно рассмотрели витрины, после чего прошли мимо.
— Что ты собираешься дать мне за то, что я куплю тебе их?
— Пинок под зад?
Он искренне рассеялся.
— Я должен был попытаться.
— Да-да, — я поддразнила.
Внутри, я тотчас заметила пару из маслянисто-мягкой кожи в углу.
— Эти, — коротко сказала ему.
— Черт, ты времени не теряешь.
— Я знаю, чего хочу, когда я хочу этого.
— Можно надеяться… — он замолчал.
— Неужели, Спенс?
— Мне жаль, но я продолжаю вспоминать вчерашнюю ночь. Ты была чертовски горячей в нижнем белье.
Я громко вздохнула.
— Нет, нет. Я знаю. Я просто расстроен и все.
— Я так сожалею об этом, — сказала я ему искренне.
— Не так, как я, но сойдет. Может, что-нибудь еще? Кошелек, шарф, безумный побег через южную границу?
— Пожалуйста, Спенсер, если бы я хотела убежать, я бы улетела. Я не в розыске, ради всего святого.
— А, но ты была бы такой горячей на плакатах. Охотники за головами по всем штатам закладывали бы свои дома, только чтобы поймать тебя.
— Ты начинаешь раздражать меня. Я нервничаю, когда это происходит.
— Прости, — сказал он, целуя меня в висок. Я почувствовала его улыбку. — Может, ты хочешь, чтобы я поехал с тобой?
— Это будет достаточно унизительно. Не думаю, что твое присутствие будет успокаивающим.
— Черт, Соф.
— Я извиняюсь, старые привычки исчезают с трудом.
— Хорошо, но как только все закончится, позвонишь мне?
Я прикусила нижнюю губу, чтобы она не дрожала.
— Сразу же.
Семь часов утра созданы для людей, которые ничего кроме смерти не заслуживают. Если бы я была судьей, то запланировала бы все свои суды на время после одиннадцати и заканчивала бы их в три часа дня.
Я имею в виду, Господи, они ходили в школу практически всю подростковую и взрослую жизни, возможно, поднимаясь засветло только для того, чтобы выпуститься и работать в семейной юридической фирме или политическом офисе, им пришлось прожить не менее пятнадцати лет, засоряя жизни, только чтобы просыпаться на рассвете и справляться с нижайшими из низших? Нет, спасибо.
Но все мы на самом деле знаем, зачем они делали это. Престиж и власть. Вот зачем. И кто может винить их в этом?
— Ты выглядишь великолепно, Соф. Не осуждающе.
— Спасибо, наверное.
Спенсер подъехал ко входу, и я вышла, чертовски нервничая.
Он опустил свое окно, когда я начала подниматься в здание суда.
— Не забудь позвонить мне!
Я повернулась и кивнула, перед тем как заметила Пэмбрука наверху лестницы.
— Вовремя. Благодарю.
— Из-за отца, собирающегося на суд, я чувствую себя не очень комфортно. Так я подумала, что быть вовремя — это, не знаю, мудро?
— А, так сегодня я получаю шутливую Софи. Как восхитительно.
— Мне жаль, Пэмми.
— Все хорошо. Иди за мной.
Пэмбрук повел меня через контрольно-пропускные пункты в пустой мраморный вестибюль к лифтам. Я считала этажи, когда мы проезжали их.
Один… Несомненно, урок в угрозе… Два… Он не пошел бы на гласность… Три… Он делает это потому, что любит меня… Четыре… Он любит меня… Пять… Я знаю, он любит меня… Шесть…
Он должен… Семь… Не так ли?
Колокольный звон, объявивший наш этаж, испугал меня, напрягая все мышцы, как будто во время драки. Именно это обещало мне то утро. И я знала это. Короткие ответы Пэмми и минимальный сарказм говорили мне об этом лучше, чем слова.
— Сюда, — я едва могла слышать бормотанье Пэмбрука.
Он открыл мне дверь, и я вошла в пустую комнату.
Малейшие звуки резонировались отовсюду. Скрип двери, стук обуви по мраморному полу, дыхание каждого работающего.
— Садись здесь, — сказал он, указывая на скамью, напоминающую лавочку в церкви, как раз за огражденной камерой в публичной галерее.
Я села, и дерево запротестовало подо мной, предупреждая, умоляя действовать, бежать. Пэмбрук легко распахнул вращающиеся двери, которые отделяли зал суда, и подошел к столу прокурора. Я огляделась и заметила, что не была единственным подсудимым в зале суда, что смущало. Единственный мужчина сидел в углу на противоположной стороне от меня.
Это было типично для большинства незначительных судебных дел, но по некоторым причинам, я думала, что мой отец не захочет возможного представления, не рискнет тем, что меня увидят, и устроит частное слушание.
— Вы, — сказал здоровенный охранник с рыжими волосами, указывая на одинокого мужчину. — Ваше слушание было перенесено. Вы должны быть в Зале Суда «С» сейчас.
Конечно.
— О, очень жаль, — сказал мужчина.
Он встал и ухмыльнулся мне.
Мне хотелось блевать от бабочек, которые кружили в моем животе. Беспокойство. Это можно было видеть в его глазах. Сильное напряжение, казалось, переполняло стены. Оно ползало по моему телу и тяжело расположилось в моем сердце.
Пэмбрук позвал меня к своему столу и посадил в кожаное вращающееся кресло. Кожа животного терлась об мою кожу, холодная и жесткая на ощупь. Громоздкий вес беспокойства в комнате воцарился во мне с законченностью, которая душила.
— Всем встать, — сказал судебный пристав, отвлекая меня от своих мыслей. Я подняла голову как раз в тот момент, когда Рейнхольд зашел в зал. Обречена. — Слушается дело, председатель почетный судья Френсис Рейнхольд.
Судья Рейнхольд отказывался смотреть на меня.
— Что сегодня на реестр, Сэм? — спросил он судебного пристава.
Он имел в виду «плаху». Рейнхольд знал.
— Ваша Честь, сегодняшний случай — Прайс из Лос-Анджелеса.
Рейнхольд наконец посмотрел на меня с отсутствующим выражением, но его глаза вычисляли, измеряли, оценивали.
— Вы готовы? — спросил Рейнхольд моего адвоката и прокурора.
— Да, Ваша Честь, — сказал Пэмбрук.
Прокурор кивнула головой, сказав только «Да».
В этот момент дверь заскрипела, и в зал суда вошли три человека, я бы многое отдала ради того, чтобы они не приходили. Мои родители прошли, чтобы сесть на скамью, на которой я сидела минутой раньше, создавая впечатление, что им нужно быть в каком-то другом месте, где они были действительно необходимы. Но настоящим приколом, казалось, был офицер Кейси во всем своем молодом, привлекательном великолепии, и его выражение лица говорило красноречивее всяких слов ненависти, похоти, гнева и желания.
Я посмотрела на него беглым взглядом и получила в ответ жесткую улыбку. Продолжая смотреть на него, я незаметно наклонилась в его направлении, слегка коснулась кончиком языка верхней части зубов, улыбнулась и подмигнула без особых усилий. Это поразило его, и его собственная улыбка дрогнула, заикнулась и упала с его лица.
— Я так понимаю, договоренность была достигнута? — спросил Рейнхольд адвокатов.
Договоренность?
— Да, Ваша Честь, — сказали юристы в унисон.
— Мисс Прайс, пожалуйста, встаньте, — приказал он.
Я подчинилась, мое стучащее сердце требовало успокоиться, и встала с кресла.
— Я обещал Вам, что в следующий раз, когда увижу Вас в своем зале суда, Вы так легко не отделаетесь, и вот Вы здесь. Теперь, я согласился с этой сделкой о признании вины только потому, что я думаю, это научит Вас ценностям жизни гораздо лучше, чем любое количество заключений, реабилитации и общественных работ.
Я положила руки друг на друга, чтобы унять дрожь. И не осмелилась злить Рейнхольда еще больше, спрашивая, о какой сделке он говорит. Вместо этого я уставилась на Пэмбрука, который стоял рядом со мной, но он не взглянул на меня. Я снова повернулась к Рейнхольду.
— Софи Прайс, — сказал он наконец, заставляя мой желудок сжаться. Мои глаза крепко зажмурились в ожидании. — Таким образом, Вы приговорены к шести месяцам в Масего. — И с этим, Рейнхольд ударил молотком, отправив ледяную дрожь по моему телу.