Мы из Конторы - Ильин Андрей. Страница 48
Herr Kuznezov были принесены официальные извинения, и он был отпущен под подписку о выезде. Незамедлительно, в течение ближайших двадцати четырех часов, — на свою новую Родину в Германию.
Herr Kuznezov сел на самолет, помахав на прощание провожавшим его следователям.
— Auf Wiedersehen!
«Боинг» компании Люфтганза разбежался по взлетной полосе и оторвался от бетонки.
Ну вот и все…
Хотя это еще как сказать?..
В Германии Кузнецова встречали официальные лица.
— Ваш аусвайс, пожалуйста.
Кузнецов предъявил справку об освобождении, по которой запросто улетел из Москвы, по протекции следователей. Других документов у него при себе не было, так как вообще не было, потому что его аусвайс пропал!
— Nein! — сказали ему немцы. — Вы не можете въехать в Германию по такой бумаге!
Бумага и впрямь выглядела сомнительно — какие-то размазанные, синие печати и корявые подписи.
— Вы должны вернуться назад. Туда, откуда явились!
— Да кто меня туда пустит! Я гражданин Германии! — нервничал Кузнецов, который устал доказывать, что он не насильник, не убийца, а теперь, что он немец.
— Я немец!
— Тогда предъявите ваш аусвайс!
Чтоб вас всех!
— Я же вам как людям объясняю — меня обокрали, а после посадили!
Herr Kuznezov кричал так громко, что пограничники вынуждены были пригласить полицейских. Которые вбили имя Кузнецова в компьютер.
— Herr Kuznezov?
— Я!..
Не в смысле — я, а в смысле — да!
— О!.. Gut-gut! — обрадованно закричали немецкие полицейские, надевая на него наручники. — Вам надо пройти с нами!
Они ухватили Кузнецова за руки и потащили к машине. Полицейской.
— За что?! — кричал, упирался что было сил Herr Kuznezov.
Оказалось, было за что! Оказалось, что Herr Kuznezov такого в Германии понатворил!..
Во-первых, взял напрокат машины, которые до сих пор не вернул.
Во-вторых, снял квартиры, за которые до конца не расплатился.
В-третьих, многократно нарушал правила дорожного движения, превышая скорость, проскакивая на красный свет, паркуясь в неположенных местах, игнорируя запрещающие знаки и разворачиваясь на встречной полосе. В общей сложности он нарушил правила семьдесят пять раз, за что ему были выписаны штрафы на двадцать четыре тысячи евро, плюс начисленные за несвоевременное внесение платежа пени.
Итого…
— Да вы что — это не я! — благим матом орал Herr Kuznezov.
— Но машина была ваша!
И ему показали три десятка фотографий номеров его машины, сфотографированных автоматическими камерами.
— Но это не моя машина!
У меня вообще нет машины!
— Но вы купили ее, согласно купчей, оформленной…
— Я ничего не покупал! И никуда не ездил! Я сидел в Матросской Тишине. В СИЗО. В тюрьме. В России.
— Почему вы сидели в России в тюрьме? Вы совершили какие-то противоправные действия? В чем вас обвиняли?
— В грабежах, изнасиловании и убийстве, — тихо ответил Herr Kuznezov.
— О! Я-я!.. — воскликнули полицейские, подумав, что поймали крупную рыбу из русской мафии. — Мы задержим вас до установления вашей сомнительной личности. Мы пошлем в Россию запрос…
Тут Кузнецов вовсе сник, поняв, что сидеть ему теперь минимум полгода, потому что раньше бумага из России ни за что не придет…
И Herr Kuznezov сел в тюрьму. На этот раз в немецкую.
Не повезло Herr Kuznezov…
А все потому, что вначале сильно повезло!..
Послесловие
Радость была нежданная и несказанная — блудное дитя вернулось в свой дом!
Хотя давно уж не дитя.
И вернулось не в свой дом — а в чужой.
Но — вернулось!
Анна Михайловна была счастлива до слез. Вернее, до рыданий. Точнее — до истерики!
— Где… где ты был?
— Ну что ты в самом деле, ну был и был. Вернулся ведь, — успокаивал ее как мог Николай Петрович. — Вот он я.
Но Анну Михайловну все равно грыз червь сомнения. Чисто женский.
— Скажи… Признайся… Ты был не один, ты был с бабой? Только честно!
— Ну с какой бабой? Я был с мужиками!
— Но почему ты не позвонил, не написал?
— Потому что оттуда, где я был, — не позвонить! — загадочно отвечал Николай Петрович.
— А где ты был? — вновь начинала подозревать худшее Анна Михайловна.
— А ты никому не скажешь? — понижал тон до шепота Николай Петрович.
— Ну конечно — нет, — так же шепотом отвечала Анна Михайловна.
Значит, скажет!.. И пусть скажет. Лучше пусть скажет она, чем он сам. Ей поверят больше, чем ему. Сплетням всегда верят больше, чем признаниям.
— Я был в тюрьме.
— Где?!
— В тюрьме. Вернее, в следственном изоляторе.
— Ты кого-то изнасиловал? Бабу?! Ты с ней жил, а она написала на тебя заявление?
Ну вот, опять она про свое! Про одно и то же!
— Никого я не насиловал. И не грабил! И не убивал! Хотя на меня хотели повесить пару дел. Ты ведь знаешь, как это у нас делается — взяли по пустяку, по пьянке и стали крутить, добиваясь признаний.
— Бедный ты мой! — всплеснула руками Анна Михайловна. — Тебя, наверное, били?
Он промолчал. Видно, ему не хотелось вспоминать о том, что он пережил. Тем более рассказывать. Чтобы не сбиться. И не сказать лишнего. Лучше уж ему оставаться молчуном.
— Ой, прости меня, дуру! Я ведь, грешным делом думала, что это она, разлучница, что баба!..
— Нет — не баба…
Не баба — мужик — офицер — полковник Городец!
— Ну все, все, пошли спать…
Но только что-то не спалось Николаю Петровичу — лежал он, обняв спящую Анну Михайловну, да все думал.
О чем?
О разном — о Германии, о полковнике Городце, о себе…
Почему ему разрешили вернуться назад, сюда? Почему не послали куда-нибудь в тридевятые края на Камчатку или Сахалин?.. Непонятно! Не должны были!.. Не по правилам это… Не по их правилам…
А ему вдруг сделали поблажку!..
Как все это понять? Или не понимать — даже не пытаться? Потому что все равно — не понять!.. А просто жить до следующего в местной газете объявления. Жить и ни о чем не думать, как живут миллионы сограждан.
Счастливо живут, хоть о том не догадываются.
Жить и надеяться, что его оставили в покое, что о нем забыли!
Просто жить!
В полное свое удовольствие.
Радуясь каждому новому дню.
А там…
А там — будь что будет!.. Потому что то, что он прожил — у него уже не отнять. Никому!..