Скандерия (СИ) - Моденская Алёна. Страница 3

— Даже имени нет. — Агнесса, пытаясь оттереть ладонь салфеткой, кивнула на дверцу с пустой табличкой.

— Я знаю, кто хозяин, — чётко проговорила Ева и коротко кивнула на вопросительный взгляд Агнессы.

Держа смятый комок промокашки в одной руке, Агнесса достала чистую салфетку и, обернув ей вторую, осторожно потянулась к безымянному ящичку.

— Может, не надо? — испуганно прошептала Ева.

— Отойди подальше.

Когда Ева отступила на пару шагов, Агнесса резко дёрнула за ручку и отскочила. Каблук, разумеется, подвернулся, и она под визг подруги повалилась на пол. Подняться сразу никак не получалось, и поэтому она просто перебирала руками за спиной, отползая от огромной алой лужи, растекающейся по мраморной мозаике.

— Это ещё что? — раздался где-то рядом грозный голос завхоза Пал Палыча.

— Это не мы! Это как-то само случилось, — тараторила Ева, пока Агнесса поднималась на ноги. Ева мастерски умела использовать наивно-плаксивое выражение лица, хлопая длинными ресницами, что играло ей на руку — такой вид мог очаровать кого угодно. Поэтому оправдания, выдуманные Агнессой, озвучивала обычно Ева. Разумеется, ей верили охотнее, чем подруге, взиравшей на собеседников слегка отстранённо. Взгляд больших чёрных глаз Агнессы одновременно приковывал и вызывал отторжение. Она смотрела человеку не прямо в глаза, а как будто сквозь, на его затылок.

Только выпрямившись, Агнесса наконец увидела полную картину — забрызганные алыми каплями стены, испачканные ошмётками дверцы шкафчиков и пузырящееся багровое озеро на полу. По зеркалу в сверкающей раме медленно сползал бесформенный сгусток, оставляющий за собой мокрый красный след.

Шлёпая прямо по вязкой луже, Пал Палыч подошёл к шкафчику, где взорвалось жидкое красное нечто, и осторожно подвинул дверцу, чтобы рассмотреть имя.

— Ясно, — коротко произнёс завхоз. — Идите в зал.

— Но… — подала голос Ева.

— Идите, я сказал.

Девочки двинулись в сторону Зала, но свернули в туалет.

— Это шкафчик Леры, — прошептала Ева, поближе наклонившись к Агнессе, запястьем нажавшей на дозатор бутылочки с жидким мылом. Розовые струи, смешанные с душистой пеной, исчезали в сливе белоснежной раковины.

— Но ведь она…

— Пойдём. — Агнесса, отмыв руки, с тяжким вздохом снова подняла свои туфли за пятники и босиком направилась к выходу.

Проскользнув в Зал, девочки добрались до свободных мест, занятых для них друзьями. Речи директора и остальных уже закончились, и теперь шёл концерт: умильно улыбающиеся родители аплодировали и снимали выступления своих отпрысков на камеры.

— Где вы были? — шёпотом спросила Тоня, но Агнесса только отмахнулась.

А вот Ева уже переключилась (свойство, которому Агнесса никак не могла научиться). Она кивком указала на мужчину, что пробежал мимо них в коридоре. Он занял самое дальнее место на скамье для педагогов, в углу, и казалось, старался выглядеть как можно незаметнее, что ему, разумеется, не удавалось.

— Даниил Юрьевич Истомин, двадцати шести лет, не женат. — Астра, устроившаяся в переднем ряду, развернулась на все сто восемьдесят градусов, при этом сохранив идеальную балетную осанку.

— Откуда информация? — быстро спросила Ева.

— Мама рассказала, — пожала плечами Астра и отвернулась к сцене. Центральное место, предназначенное для председателя Родительского комитета, заняла Жюстина Викторовна МакГрайв. В идеально скроенном костюме цвета бордо и изящной миниатюрной шляпке в тон, она с грацией античной статуи восседала в ложе, бросая внимательные взгляды на дочь. Время от времени недовольно поджимала губы, очевидно, заметив, что Астра опять ссутулилась, говорит слишком громко или её коленка открыта.

— М-м-м, симпатичный, — улыбнулась Ева, сузив глаза.

— У него в предыдущей школе какая-то история случилась, — шёпотом сказала Астра, повернув голову в профиль и откинувшись назад.

— Наверное, что-то неприличное, — хихикнула Ева. — Первое сентября начинает удаваться.

В это время хор младшей ступени закончил петь «Прекрасное далёко», и зал взорвался аплодисментами.

Даниил Юрьевич заменил ушедшего на пенсию Мячикова, преподававшего валеологию десять лет. Бывший заместитель Мячикова Апрель Вениаминович Федотов стал заведующим кафедрой, а младшим педагогом — Истомин, который упрямо не хотел замечать заинтересованных взглядов и неподвижно смотрел на сцену.

— Всем привет! — голос Хуберта Подпорожского прозвучал чуть громче, чем следовало бы — на сцене как раз разыгрывали отрывок из «Вишнёвого сада». Но Хуберт, не обращая ни малейшего внимания на грозные шипения, спросил: — Слышали про Леру Вавилонову?

— А что с ней? — спросила Агнесса, одновременно с ахами и охами других девочек.

— Ты что, не знаешь? — Астра снова развернулась, чем вызвала грозный взгляд Жюстины Викторовны.

— Нет, не знаю, — солгала Агнесса. Ева, уже набравшая воздух, чтобы рассказать про Лерин шкафчик, длинно выдохнула.

— Она спрыгнула с крыши дома в «Монолите», прямо на эстакаду. Ужас. — Астра покачала головой.

— Говорят, это из-за того, что её отчислили, — произнесла Тоня, перебирая свои разнообразные фенечки.

— А не надо было в пошлых пьяных позах сниматься, — хмыкнул Хуберт.

— Не надо было палиться, — хихикнула Ева и звонко шлёпнула ладонью по подставленной пятерне Хуберта.

Вокруг снова раздалось шипение и злобные просьбы не мешать смотреть концерт.

— Вам не стыдно? Человек погиб. — Астра хмуро глянула на ребят через плечо. — Она ещё писала какие-то письма в администрацию, угрожала, что если её не восстановят, она покончит с собой.

Раздался кашель профессора Грибницкого, заглушивший музыку для фрагмента из балета «Спящая красавица». Все взгляды разом обратились на ложу для педагогов. Гриб виновато кашлянул, сбив с ритма фуэте юную балерину. Его толкнула в бок Магдалена Оскаровна Третьякова, прямая и высокая, как жердь, возглавляющая кафедру лингвистики и прозванная Мышьяком за строгий нрав. Грибницкий и Третьякова были старыми друзьями, работавшими в Гимназии больше тридцати лет, с самого её основания. Кроме них со «времён Потопа» в школе оставалась лишь сидевшая в центре ложи директор — милая седая семидесятилетняя Тамара Александровна Михайловская, доктор педагогических наук, заслуженный учитель, учитель года, трижды лучший педагог десятилетия и так далее, и так далее.

Балет закончился, и на сцену вышли студенты университетской ступени с отрывком из «Горя от ума». Тоня приложила палец к губам и произнесла довольно громкое «Тс-с!». Ясное дело, её бойфренд Тимур исполнял роль Чацкого, а Тоня, встав в полный рост и не обращая ни малейшего внимания на возмущённые реплики окружающих, снимала спектакль на камеру коммуникатора.

— А этот новенький ничего, — прошептала Ева на ухо Агнессе.

— Ты кого имеешь в виду? — спросила Агнесса, стараясь производить как можно меньше звуков.

— Валеолога, кого же ещё, — скучающе вздохнула Ева. Она достала пудреницу и поправляла макияж. — Других новеньких вроде нет.

Сцена из Грибоедова подходила к кульминации, когда из-за сцены отчётливо послышались резкие возгласы. Как обычно, спорили хореограф Марк Андреевич Линник (о нетрадиционной ориентации которого знали все, но вслух не говорил никто) и Лев Артёмович Штоцкий, преподаватель вокала и руководитель хора Гимназии (на его занятиях трижды происходили диверсии, но Лёва, как его между собой называли студенты, как-то умудрялся всё замять и своего места не покидал). Номера этих двоих будто специально ставили в программу друг за другом, что неизбежно приводило к шумным конфликтам между факультетами музыки и танца.

— Может, они когда-нибудь подерутся, — улыбнулась Лиза Сухарева, смуглая танцовщица-стипендиатка, которую хореограф Линник недолюбливал, потому что современный танец ей удавался куда лучше классического.

— Было бы круто, особенно если это будет битва стенки на стенку, — подал голос Арнольд Степной, потомственный режиссёр с театрального факультета. В прошлом году на первое сентября он поставил «Грозу», которую потом выдвинули на премию для молодых деятелей искусства. Критики высоко оценили Катерину в образе яблони, Кабаниху, в роли которой выступала живая свинья, и Варвару в набедренной повязке, гремевшую цепями. Особенно значимым символом было признано место действия — системный блок старого компьютера. Но в этом году Арнольд остался на «скамейке запасных», потому что правила Гимназии не позволяли студентам участвовать в концерте-открытии два года подряд.