Скандерия (СИ) - Моденская Алёна. Страница 7

Агнесса, быстро пробежав под дождём через задний двор, прошла в левое крыло школы, где находилась кафедра литературы. Гриб задал сочинение ещё на втором занятии семестра, сдать его полагалось три дня назад, но Агнесса из-за непрекращающихся переговоров с издательством и творческого ступора к назначенному сроку не успела.

Гриба она застала за проверкой тех самых сочинений. Он сидел в удобном кресле за массивным деревянным столом (тоже один из раритетных даров от благодарных выпускников). Рядом стояла чашка чая и горка домашнего печенья на блюдце.

— Пришли бы на час позже, я бы вашу работу не принял, — сказал Гриб, водя ручкой по строчкам, исписанным мелким круглым почерком.

— Прошу прощения, профессор. Больше не повторится, — улыбнулась Агнесса. Она знала, что он принял бы её сочинение, даже сели бы оно было сдано с опозданием в месяц. Гриб, как и многие, Агнессу втайне побаивался, но никогда бы этого не признал, а Агнесса слишком хорошо к относилась к профессору, чтобы злоупотреблять его слабостями.

— Раз уж вы провинились, сделайте полезное дело. Повесьте это на доску объявлений. — Гриб протянул Агнессе листок с сообщением о записи на традиционный осенний пикник.

Каждый курс Гимназии ежегодно устраивал осенний пикник, выпадавший на один из выходных дней октября или ноября, в Дубовом парке рекреационного кластера. В программе значились спортивные игры и здоровая пища. Агнесса вписала своё имя и прикрепила листок к доске объявлений.

В холле она увидела Еву, сидевшую на скамейке и рассматривающую цветные фотографии.

— Что это у тебя? — спросила Агнесса, усаживаясь рядом с подругой.

Ева протянула Агнессе несколько фото, на которых Самсон на фоне лазурного моря счастливо улыбался, обнимая миниатюрную блондинку кукольного вида.

— Это девочка с музыкального факультета?

— Да, на курс младше, — сказала Ева. Она выглядела подозрительно спокойно для девушки, только что узнавшей об измене бойфренда.

— А вы с ней чем-то похожи, — проговорила Агнесса, рассматривая фотографию.

— Что? Я и эта? Похожи? — Ева возмущённо округлила глаза.

— Ну, чисто внешне, — осторожно сказала Агнесса. — Наверное, она тебя копирует.

— Может быть. — Ева полезла в сумку за зеркальцем.

Моника Джелато (Марина Дрынкина) действительно походила на Еву, только внешность Евы лишь чуть-чуть подправили косметологи, а Моника была практически ожившей куклой. Процесс превращения девочки в манекена в своё время побил все рекорды популярности в Сети. Мама Моники снимала и выкладывала каждый свой шаг — фотографии до и после операций и визитов к косметологам, видео с выбором платья, нанесением макияжа, эпиляцией и всеми остальными «заботами матери о будущем девочки». И, разумеется, фотосессии, конкурсы красоты, милые чудачества маленькой куколки (тщательно отрепетированные и снятые с нескольких дублей).

Фото и видео набирали сотни тысяч лайков, члены Ассоциации Матерей «Жи́ва» были в ярости и даже пытались протолкнуть закон, запрещающий родителям делать пластические операции детям до пятнадцати лет. Закон отклонили, но он вызвал ожесточённые споры и шумиху, принесшую Монике, чьи фотографии активно тиражировались сторонниками и противниками, дополнительную славу и тысячи новых подписчиков.

В Гимназии Моника оказалась опять же благодаря стараниям мамы, решившей, что дочке подобает учиться в одной их самых элитных школ. А так как девочка никакими особенными талантами, кроме хлопанья ресницами и умения красиво ходить по сцене, не обладала, её записали в музыкальную школу и объявили талантливейшей певицей. Разумеется, девочку приняли, но, к великому разочарованию её мамы, без стипендии.

И теперь Моника разрушила личную жизнь Евы.

— Это они на Кипре? — спросила Агнесса, разглядывая очередную фотографию.

— Да. Она там в каком-то конкурсе участвовала. Ничего не выиграла, зато снялась в рекламе. — Ева презрительно фыркнула. — Как будто кому-то нужна ерунда, разрекламированная ходячим манекеном.

— А откуда у тебя эти фотографии?

— Представляешь, — оживилась Ева, — кто-то подбросил их в мой шкафчик.

— Кто и зачем? — пробормотала Агнесса, вспомнив о своей фотографии с пририсованным прицелом.

— О, писательские рассуждения о мотивах. Понятия не имею.

— У тебя завёлся доброжелатель.

— И прекрасно. — Ева изучала своё лицо в зеркальце.

— И ведь не поскупился на распечатку, — задумчиво проговорила Агнесса. — Да, ты знаешь, открыта запись на пикник.

— И ты молчала? — Ева вскочила и, забыв про фотографии Самсона и Моники, побежала к доске объявлений.

Агнесса собрала карточки и отправилась вслед за подругой.

В это время в Профессорской шла подготовка к внеочередному собранию педагогов Гимназии. Известно о нём стало только вечером предыдущего дня, и многим пришлось пересмотреть свои планы. Однако, учитывая срочность, пришли все.

— Я собиралась начать проверку контрольных работ шестого курса, теперь придётся сидеть до полуночи, — жаловалась Калерия Марковна Тяпкина Виктору Семёновичу Мозгову, преподавателю скульптуры.

Мозг, как его называли ученики, с выбритыми висками и светлыми волосами, забранными на затылке в узелок, и с шеей, покрытой татуировками, не очень вписывался в общий портрет преподавателей. Он получил место, потому что был выпускником Гимназии.

Мозг вежливо слушал Тяпку Большую, иногда кивал, а сам листал что-то в своём планшете.

Тяпка Маленькая сидела в углу Профессорской, бросая быстрые взгляды то на Мозгова, то на Истомина, примостившегося у окна. Грибницкий листал бумажную книгу в старинном переплёте, Федотов с заинтересованным видом слушал рассуждения Москвиной-Котовой о среднеазиатской живописи.

— О, я не опоздал, — радостно прокричал запыхавшийся Лёва, врываясь в Профессорскую. Он плюхнулся на стул и, бросив перед собой папку с нотами, взъерошил густые тёмные кудри.

— Да, вы как раз вовремя, — сказал хореограф Линник, сбрасывая невидимую пылинку со своего идеального костюма. — Кстати, кто-нибудь в курсе, что у нас на повестке?

— Ничего не знаю про повестку, — выдохнул Лёва, — но я только что видел мадам МакГрайв.

В этот момент дверь открылась, и в Профессорскую вошла Тамара Александровна в сопровождении Жюстины Викторовны. Все преподаватели расселись вокруг длинного стола, который использовался только для общих собраний. Почему-то, несмотря на его удобство, в обычные дни никто за ним не сидел, даже если места больше не было. Многие предпочитали проверять контрольные, расположившись на подоконниках, а не сидя за «столом демагогии».

— Итак, коллеги, — официальным тоном произнесла Тамара Александровна, — сегодня мы вынуждены собраться на срочное совещание, чтобы обсудить ряд острых вопросов, о которых нам сообщит Жюстина Викторовна. Надеюсь, это не займёт много времени.

Тамара Александровна уступила место во главе стола мадам МакГрайв.

— Добрый день, уважаемые профессора, — начала Жюстина Викторовна. На слове «профессора» кто-то не то хмыкнул, не то фыркнул. — Итак, Комитет поручил мне обсудить с вами некоторые обстоятельства. Во-первых, Ассоциация «Жи́ва» снова пытается протолкнуть так называемый «закон о защите детей от произвола родителей». Как вы понимаете, шум вокруг закона связан с одной из студенток — Моникой Джелато. Дамы из Ассоциации хотят заручиться поддержкой преподавателей и родителей гимназистов.

Жюстина Викторовна сделала паузу, ожидая реакции.

— Моника — это ведь девочка, похожая на куколку? — спросила Изольда Петровна Москвина-Котова.

— Да, с музыкального факультета, — отозвалась Тамара Александровна. — Сложный случай.

— Ещё какой, — усмехнулся Лёва. — Миллионы просмотров — это вам не глухота Бетховена.

— Вы сами-то поняли, что сказали? — спросила Тяпкина-старшая под смешок своей дочери.

— А что по этому поводу думает Родительский комитет? — громко спросил Грибницкий.

— Комитет против, — ответила Жюстина Викторовна. — Единогласно. За жизнь и здоровье ребёнка до восемнадцати лет отвечают родители, соответственно, нельзя им запрещать обращаться к врачам. Пластические операции — это личное дело каждого родителя и ребёнка.