Благословенный (СИ) - Сербинова Марина. Страница 79

— Это… это Мэтт. Мне нужно уехать. Я скоро вернусь.

— Ты плакала? Что-то случилось? Я с тобой поеду.

— Нет, Тим. Побудь с детьми, раз пришел, я не хочу оставлять их одних. Патрик сам присмотрит за лисятами, просто побудь тут, хорошо? Я скоро вернусь.

— Ну, ладно…

Тим проводил ее недоуменным взглядом, наблюдая, как она села в машину и, осторожно поставив свою странную ношу на сиденье рядом, завела мотор, прогревая. Когда она уехала, он закрыл дверь и, скинув ботинки, прошел в гостиную.

— Куда это она? — спросил он у Патрика.

— На набережную.

— Зачем?

— Отпустить Мэтта, — мальчик отвернулся, но Тим успел заметить слезы в его глазах. Это его поразило. Это был не мальчишка, а настоящий дьяволенок. Что же могло его заставить заплакать?

— А почему вы плачете? Я ничего не понимаю.

— Я так привык к нему, мне будет его не хватать. И маме тоже. Но мы должны его отпустить. Так надо.

— Но это всего лишь пепел. Его давно нет.

— Нет, он здесь. Он с нами был все время. Мама не может его видеть, а я могу. Я с ним общаюсь. И мне его будет не хватать. Он стал моим другом. Он мне всегда подсказывал, предупреждал об опасности, если я сам ее не видел. Без него будет плохо.

Тим не отрывал от него неподвижного взгляда, пытаясь понять, прикалывается над ним этот хулиган или говорит серьезно.

— Он больше не хочет быть с нами. Ему нужно уйти.

— Какой он, этот Мэтт? — осторожно спросил Тим.

— Он хороший. Добрый. В нем нет совсем никакого зла, ничего плохого. После смерти он очистился, от своей болезни, от безумия. От крови. Он больше не сумасшедший.

— Он был сумасшедшим?

— Да. Но его душа чиста. Она такая светлая. Я вижу. Это несправедливо, что он здесь застрял. Не справедливо, что не может попасть на небеса. Он проклят. Проклят людьми, и родственниками убитых девочек. Проклят сам собой. И, ко всему, еще и самоубийца. Те убийства он совершал в безумии, он не виноват, но себя он убил в здравом рассудке. Этот грех ему не простят. Как не может простить моя мама.

— Разве он не погиб в аварии?

— Нет. Он застрелился после того, как напал на маму. Думал, что убил ее. То, что он с ней сделал… было ужасно, конечно. Он любил ее, и не смог себе этого простить. Он обещал ей, что убьет любого, кто причинит ей вред. Вот и сдержал слово. Только мама не сердилась на него, она его простила. А вот того, что он себя убил — не может простить. Она не понимает, что у него все равно не было выбора. Мой папа любил ее, он бы все равно ее отобрал. А его бы отправил в психушку.

— Вот как. Я этого не знал. Даяна мне не рассказывала.

— Потому что она сама ничего не знала. Мама не захотела ей ничего рассказывать, и правильно сделала. Она была плохой подругой. Предательницей, — Патрик зло поджал губы. — Мама ее любила.

— Не надо винить ее одну. Да, она плохо поступила. Я ее не оправдываю. Но твой папа поступил еще хуже. Даяна в него влюбилась. Когда человек сильно кого-то любит, он может терять голову. Я понимаю, это плохое оправдание, но все-таки оно есть, это любовь. Любовь может быть сильнее самого человека. Может заставлять его совершать плохие поступки, которые он бы не хотел совершать. А вот какое оправдание у твоего отца? Он-то Даяну не любил. Она ничего для него не значила. Он любил твою маму, как я понимаю. Каково было твоей маме, когда она узнала, что он изменяет ей с единственной подругой? Он ее предал, сделал очень больно. Просто так, забавы ради.

— Знаю! — резко ответил Патрик, зло поджав губы. — Я… сердит на него за это. Но он мой папа, и я все равно его люблю. И мама его любит. И она простила бы его, мы бы могли жить дальше все вместе.

— Но ведь вы сбежали от него. И не хотите к нему возвращаться.

— Да, но не поэтому! Не из-за тети Даяны, конечно! Мы бы его простили, потому что он нас все равно любит.

— Тогда почему?

— Так надо. Мы не можем жить с ним. Нам нельзя.

— Почему?

— Это наша тайна. Я не могу тебе ее открыть, извини. Хоть ты и наш друг. Я могу тебе рассказать обо всем, что попросишь. Но не об этом. Никогда не спрашивай. Ни у меня, ни у мамы. Да ты и не хочешь об этом знать. Потому что если узнаешь, ты захочешь от нас уйти. Бросишь нас. И мы опять останемся одни.

В голосе мальчика послышалась такая печаль, что Тим расчувствовался.

— Нет, Рик. Я не брошу вас, никогда.

— Тебе придется. Чтобы сохранить свою жизнь.

Тим ничего не понял, в замешательстве смотря на него.

— Мы с мамой всегда будем одни. Мы обречены на это.

— Что за ерунду ты говоришь? Объясни мне. Я ничего не понимаю.

— Я не могу. Я не хочу, чтобы ты ушел. И Исса. Я скажу потом, когда придет время. Когда оно начнет к вам подбираться. А пока еще вы можете быть с нами. Не переживай. Я обязательно скажу, когда придет время. Я не хочу, чтобы вы умерли. Может, к тому времени я разберусь, как вас защитить, как с этим справиться. И вам не придется от нас бежать.

Кэрол стояла у воды и с тоской разглядывала спокойную гладь океана, прижимая урну к груди. Холодный ветер трепал ее волосы, и она дрожала от холода. Сердце ее болело, но она заставила себя открыть урну дрожащими руками и медленно перевернуть ее вверх дном. Ветер мгновенно подхватил легкий пепел, унеся его прочь от берега, куда-то в море.

— Я отпускаю тебя, — прошептала она. — Я прощаю тебя. Иди, Мэтт, мой любимый, ты свободен. Я позабочусь о твоей Дженни.

— Не грусти обо мне, котенок. Мы еще свидимся. И будем вместе. Прости меня. Прости за боль, которую тебе причинил.

Ошеломленная, Кэрол повернула голову. И увидела его. Он стоял рядом, молодой и красивый, такой, каким она увидела его впервые.

— Мэ-этт, — тихо завыла она.

— Не плачь, не надо больше. Отпусти свою боль. Отпусти ее вместе со мной. Позволь мне ее забрать. Помни обо мне, но без слез, без боли. Помни только о том, как мы были счастливы, как любили друг друга. Только о хорошем. Мы не вместе, но это только в этом мире. Когда-нибудь ты придешь ко мне снова. Я буду тебя ждать. Я люблю тебя, мой котеночек. До встречи.

— Я приду. Я обязательно приду. До встречи, любимый. Я тоже тебя люблю. Всегда буду любить.

— Я знаю. Всегда знал.

Он исчез. А Кэрол, опустившись на корточки, уткнулась лицом в урну и безутешно разрыдалась.

— Это в последний раз. Обещаю, последний, — шептала она. — Я больше не буду плакать. Я отпускаю тебя. Отпускаю.

Домой она вернулась опустошенная и обессиленная.

— Мам, получилось? — подскочив к ней, Патик взял ее за руку и заглянул в покрасневшие от слез глаза.

— Да. Я думаю, что да, — присев, она обняла его, прижав к груди. — Я увидела его. Я говорила с ним. Он ушел.

— Это хорошо. Все теперь хорошо, мам. Не грусти. Так надо было. Ему так лучше.

Кэрол кивнула и подняла взгляд на подошедшего Тима.

— Все в порядке? — спросил он, разглядывая ее заплаканное лицо.

— Да. Все хорошо, — она улыбнулась ему. — Пойдемте, я вас покормлю. Вы, наверное, проголодались. А Исса придет на ужин?

— Нет, у него сегодня свидание.

— Тогда пошли, — взяв за руку Патрика, она другой ладонью стиснула кисть Тима и повела их на кухню.

— Я не буду есть, мне на тренировку. Я принесу лисят! — мальчик вырвался и побежал в детскую, где малыши играли в манеже.

— Я могу отвезти его, — предложил Тим. — А потом приду и поужинаем.

— Хорошо, спасибо, — Кэрол нежно ему улыбнулась. — Тогда я пока покормлю лисят.

Тим отвез Патрика на тренировку и вернулся. Малыши сидели в манеже, смотря мультики на экране телевизора, пока Кэрол накрывала на стол. Тим задумчиво наблюдал за ней, расположившись на диване. Близнецы вдруг задрались, не поделив игрушку. Кэрол подбежала к манежу и наклонилась.

— А ну-ка, нельзя драться! Вам что, игрушек мало? Вот, на тебе, эту — тебе. Вот так, играйте.