Беспринципный (ЛП) - Корте Белла Ди. Страница 70

Я: Ты будешь у меня в долгу.

Ваша жена: Таков был мой план.

Затем она послала мне подмигивающую улыбку.

Некоторое время я сидел на холоде, уставившись на телефон. Я нажал на фотографию, которую она сохранила. Мы сидели в увитой виноградом беседке, и я растирал Марипосе ноги. Фотограф поймал нас в откровенный момент. Марипосе он так понравился, что она его распечатала и повесила над нашим камином. Я пальцем прокручивал другие фото. Некоторые из них я наснимал в Греции.

В тот момент я был лжецом. В своей жизни я однажды сделал то, что не входило в мои планы.

Она.

Она моя жена.

Она изменила весь ход моей дальнейшей жизни.

В первый раз Марипоса стала для меня сюрпризом, и еще раз, когда вернулась в мою жизнь. Нужно быть дураком, чтобы думать, что судьбы не существует, что некоторые вещи в этой жизни вне нашего контроля, как бы мы с ними ни боролись.

Марипоса Маккиавелло была моей во всех отношениях. Она была моей с того момента, как я нашел ее в такую же ночь. Темную. Холодную. Тогда шел снег. А воздух почти наэлектризовался от холода. Беззвездное небо. Тогда ей было всего пять. Всего пять. Ее невинность была ударом по моему сердцу.

Большая сумка ее матери была прижата к маленькой груди Марипосы, когда мы отъезжали от места, где Палермо прятал их.

— Куда мы идем? — спросила она меня по-итальянски.

— Ты едешь домой, Марипоса, — ответил я на том же языке. Это было почти все, что она сказала. Дома отец говорил в основном по-итальянски, а на улице — по-английски. Ее мать покинула Сицилию и отправилась прямиком в Америку. Она плохо говорила по-английски.

Ее брови поползли вверх.

— К тебе домой.

Я не ответил, и Марипоса продолжала смотреть на меня, ее ноги были такими короткими, что едва доставали до конца сиденья.

— Ты знаешь, что значит «Марипоса»? — спросил я ее.

Она покачала головой.

— Non⁵⁰.

Non ho capito⁵¹. Она ничего не понимала.

— Это значит «бабочка», — сказал я. — Farfalla ma in spagnolo⁵².

Она задумалась на минуту, прежде чем кивнула.

Если бы Скарпоне нашли Марипосу, игра приняла бы совершенно иной оборот. У меня больше не было бы ничего, что они могли бы украсть или взорвать. Я больше не был бы призраком, а стал бы человеком, которому есть что терять.

Она была единственной вещью в этом мире, которая что-то стоила для меня.

Всего.

Моя жена стоила для меня всего с той холодной декабрьской ночи, когда она попросила меня порисовать с ней в ее книжках-раскрасках, когда дала мне четки, потому что сказала, что я нервничаю. Марипоса выбила у меня почву из-под ног, когда я увидел ее впервые. Смотреть на нее было все равно, что смотреть на свое будущее, и, если она не выживет, вся остальная моя жизнь не будет иметь значения. Это было похоже на то, как если бы я обменял все свое зло на то, чтобы в мире осталась малая толика добра.

— Да чтоб меня, — выдохнул я. Где я был до того, как стал чертовски мягким? Марипоса суетится.

Ее мама, Мария, знала это об этой ее особенности вместо того, чтобы дать ей что-то детское, вроде мягкого одеяла или мягкой игрушки, она дала Марипосе четки, чтобы та перебирала их, когда ей было тревожно. Когда я увидел, как она делает это в церкви после похорон моего деда, это вернуло меня к тому времени, когда ей было пять лет, и я не мог не задаться вопросом, сколько еще всего Мария привила ей, даже в таком юном возрасте.

Убирайся отсюда, Капо. Думая о своей жене, находясь на территории Скарпоне, ты лишь подпишешь себе смертный приговор.

По крайней мере, пока.

Я включил фары, в лучах которых кружился снег. Я включил передачу и тронулся. Прежде чем ехать прямиком домой, я отправлялся в другое здание. Я бы воспользовался смежными зданиями, чтобы дойти до другого, а затем сесть в другую машину и уехать с другого выхода. Я бы понял, если бы они следили за мной. Я отследил их всех на своих компьютерах.

Но даже компьютеры не внушали достаточного доверия. Вот почему моя жена оказалась в пожарной части. Даже если они взорвут другое здание, она будет в безопасности на другой стороне. Кроме того, весь квартал «принадлежал» Луке Фаусти, отцу Рокко. Никто его не трогал. Если бы они это сделали, то пожалели бы об этом.

Скарпоне даже не проехали бы этот квартал, не говоря уже о том, чтобы прикоснуться пальцем к одному из его владений. Лука Фаусти не любил Артуро. Так было всегда. И после того, как Марцио рассказал ему о том, что случилось со мной, он был слишком нетерпелив, чтобы поставить свое имя на плаху в качестве прикрытия.

И все же. Я сделал еще один шаг, чтобы убедиться, что Марипоса в безопасности. На заброшенную пожарную часть даже не взглянешь.

Хотя мне чертовски не нравилось, что Скарпоне видят ее, приближаются к ней так близко, как это было в Италии. Они знали, что, если меня что-то и выманит, так это похороны деда. Я был в нескольких секундах от того, чтобы быть обнаруженным, когда Рокко — а на самом деле, моя жена, так как она искала меня — остановила их.

В то время мне было все равно. Легче было умереть, чем чувствовать боль от потери человека, который научил меня всему, и как жить. Потом mia farfalla привела меня обратно. Жизнь в ней снова заставила меня почувствовать настоящий голод.

Я ударил по тормозам, когда человек, бегущий по улице, решил перейти дорогу. Он бежал прямо перед моей машиной, притормозив, когда миновал капот. Он остановился на секунду, уперев руки в бока и тяжело дыша. Татуировка волка на его руке выделялась, свет моих ламп подчеркивал чернила. Он прищурился, пытаясь разглядеть машину сквозь тонированные стекла. Он не мог.

— Джокер. — Мой голос был низким, грубым. — Ты пытаешься увидеть того, кого больше не существует.

Я приветственно поднял руку. Он снова прищурился, но не двинулся с места. Я медленно тронулся с места, наблюдая за ним в зеркало заднего вида. Он отошел от тротуара и остановился посреди улицы, пытаясь разобрать номерной знак. Ради бога. Он получит какое-нибудь случайное имя и номер.

Он всегда был тупым ублюдком. Не мог видеть дальше того, что было прямо у него под носом.

Да, моя жена была защищена от них, от этой мстительной жизни, которую я выбрал. Присяжные все еще не определились с моей судьбой. Я не знал, кто для меня опаснее — Скарпоне или она.

22

МАРИПОСА

Капо опаздывал. Я тоже, но это к делу не относится.

С тех пор как мы вернулись из Греции, он все чаще «работал» допоздна. Капо не стал рассказывать о том, что случилось с его зданием, или о том, что еще там происходило, но назовите это интуицией жены — я знала, что он вел битву, которая держалась в секрете.

Я думала, что его дом или здание, разнесенное вдребезги, попало бы в новости, но этого не произошло. Я смотрела новости каждый вечер и… ничего. Предполагаемые «войны» между связанными семьями утихли, сообщили в новостях, и вскоре после того, как это было улажено, все снова было посвящено политике.

Обычно я не возражала, когда он опаздывал, но сегодняшний вечер был важен по двум причинам. Первая. Кили дебютировала на Бродвее. Она играла главную роль. Какую-то крутую шотландскую женщину-воина, которая к тому же была отличным лучником. Вторая. Мне не хотелось думать о второй причине. Она заставляла меня нервничать, продолжая зацикливаться на этом, поэтому, когда это произошло, это произошло.

— Марипоса, — позвал Капо, входя в спальню. Он нашел меня сидящей в ванной голой и поправляющей макияж.

Капо остановился, перекинув пиджак через руку, и оглядел меня.

— Именно так, как я хочу тебя, — произнес он низким голосом. — Встань.