Рок царя Эдипа (СИ) - Ростокина Виктория Николаевна. Страница 41
В пароходстве Инну больше всего поразило, что в одной из комнат на втором этаже, куда подниматься надо было по скрипучей деревянной лестнице, за допотопным письменным столом сидела вполне современная девушка и работала на вполне современном компьютере. Девушка водила «мышью» по столу, а рядом, на этом же столе, сидела самая настоящая кошка.
Она сонно щурила зеленые глаза на компьютерную «мышь», на свою хозяйку, на лучи солнца из открытого окна, на Инну, появившуюся в дверях…
А потом — песок, река, тишина.
Полное безлюдье.
Входишь в воду, в широкую спокойную реку.
Чувствуешь прохладу и силу течения всей кожей.
Плывешь на середину реки — и переворачиваешься на спину.
И только небо. Синева. Горячий, слепящий свет солнца.
Возвращалась Инна с мокрыми волосами, утомленная плаваньем до странного ощущения физического счастья от усталости.
Она быстро нашла пароходство, спросила, где найти Алевтину Ивановну.
— Алевтина Ивановна домой уже пошла, — сказала компьютерная девушка.
Кошка соскочила со стола, пересекла комнату, потерлась об Иннины ноги…
Еще не видно было дома за деревьями, но пронзительный визг пилы слышался отчетливо. Удивительно, звук этот Инну не раздражал. Может, потому, что ему сопутствовал свежий запах дерева, который Инна почувствовала, открыв калитку.
— Ну как вам наша Ока? — приветствовал ее Василий Степанович, выключив пилу.
— Замечательно. Искупалась — просто ожила.
— Да вы у нас и так женщина живая…
Алевтина Ивановна сидела на скамейке, перебирала вишни — отрывала черенки, выдавливала косточки.
— Вот, насобирала. Мелкие, конечно, но на варенье сгодятся.
— Можно я вам помогу? — спросила Инна.
— Что уж за развлечение — вишни перебирать…
Алевтина Ивановна была совсем не против.
Говорили о рязанской жизни и жизни на ранчо Марго. Находили много общего.
Замолкали, потом одна произносила: «А знаете…» или «Вот у нас…».
После очередной паузы Инна осторожно сказала:
— Вот мы вчера о странностях любви говорили…
Алевтина Ивановна опустила глаза, покраснела даже. Потом засмеялась, махнула рукой:
— Ой, Инна Николаевна, не берите в голову… Ну, любим языками почесать. Оно понятно — городок-то маленький… Да и вправду — мужик этот зла никому не делает.
«Все. Разговор окончен. Хоть и не начинался», — подумала Инна.
Пальцы у нее были выпачканы багряным вишневым соком.
Потом пекли оладьи, ужинали.
Поздно вечером, в темноте, в своей комнате, Алевтина Ивановна говорила мужу:
— Вась, а Вась, спишь, что ли?
— Нет, мозгую.
— О чем это?
— Так, о жизни…
— Да, я вот тоже все думаю. Хорошая она женщина, но уж слишком молодая. Для свекрови это несолидно. И Америка эта… Далеко как-то.
— Я не про это. Я про кирпич мозгую, понятно?
— Да. Понятно, Васенька.
— А слишком молодых не бывает. Вот мы с тобой — молодые? А? Молодые же… Молодые.
— Ой! Что ж ты делаешь…
— Молодые же…
А Инна лежала в своей комнате, стараясь разглядеть в темноте невидимый потолок. И вдруг поняла, что комната эта, эта высокая железная кровать, на которой она сейчас лежала, — Надина. Первые семнадцать лет своей жизни каждый вечер Надя лежала, точно так же глядя в потолок, теряющийся в темноте…
«Я не допущу этого. Я не сломаю ее жизнь».
Впервые Инна совершенно честно, не соврав самой себе, подумала о Наде как о родном человеке. Как о своем ребенке.
А утром над ней склонилась Надина мама.
— Инна Николаевна. Инна Николаевна, вы в девять встать хотели. Сейчас десять почти…
— Надо ехать? — Инна села на кровати.
— Сперва-то позавтракать. Я уже яишенку с салом изжарила.
Инна позавтракала, попрощалась с Алевтиной Ивановной душевно, с объятиями, поцелуями, благодарностями и восторгами. Василий Степанович ни свет ни заря ушел на работу, в пароходство. Инна окинула взглядом его новую веранду.
«Я приехала два дня назад. Если он и дальше будет строить такими же темпами, через неделю он все остеклит и диван поставит».
Ворота были открыты.
Жарко припекало солнце.
Пахло свежеоструганным деревом.
У колеса «джипа» важно вышагивал петух.
— Кыш! — всплеснула руками Алевтина Ивановна.
Петух ушел…
Через три часа Инна открывала ключом дверь своей квартиры. То есть квартиры Николая Павловича.
Сам Николай Павлович окинул ее сурово-брезгливым взглядом:
— И эта явилась не запылилась.
И ушел в свою комнату.
На тумбочке сидел Леша. Стаскивал ботинки. Волосы всклокоченные, взгляд шалый. Глянул на мать — и отвернулся.
Из комнаты вышла заспанная Надя в халатике.
— Здравствуйте, Инна Николаевна.
— Здравствуй, Надюша, доброе утро.
— «Доброе утро», — вдруг передразнил ее Леша срывающимся голосом. — Ты где была?
Вскочил с табуретки, потряс перед Инниным лицом ее собственной запиской.
— Это что? Какие такие наши дела ты два дня и три ночи улаживала?! И как ты их уладила?!
— Во-первых, не кричи.
— Говорю как хочу. Ты же вот делаешь что хочешь. Исчезаешь, всех на уши ставишь.
— На ушах здесь стоишь только ты…
— Где ты была? — крикнул-взвизгнул он.
— В Рязани, — как можно спокойнее произнесла Инна, глядя Леше прямо в бешеные, потемневшие до глубокой синевы глаза. — В Рязани, у Надиных родителей.
— И что же ты там делала? — спросил язвительным, шипящим шепотом.
— Обсуждала свадебную церемонию, — не моргнув, соврала Инна и вспомнила, что об этом не сказала в Рязани ни слова. — А что ты, мой дорогой сын, делал тут?
— Ничего. Полное ничего, — сказал он так же злобно-задиристо, но взгляд отвел.
— Если я правильно понимаю, тебя этой ночью дома тоже не было. Так?
— Да ты ничего правильно не понимаешь, — прицепился к слову Леша.
«Это точно», — с горечью подумала Инна.
И повернулась к Наде:
— Надя, что здесь произошло?
У Нади дрожали губы.
— Инна Николаевна, не надо, — взмолилась она. — Я… больше не могу. Давайте потом как-нибудь, спокойно.
— Хорошо, Надюша.
Надя исчезла в комнате.
Леша пошел на кухню, загремел чайником.
Инна села к телефону, набрала номер. Ей ответил вежливый бодрый голос сотрудника прокатной фирмы.
Глава 21
Ой, мороз, мороз…
Услышав длинный торжественный звонок, Инна пошла встречать гостей. Она распахнула дверь — вся лестничная площадка была забита людьми.
— Здрасте! — Клава радостно закивала, затрясла рыжими перманентными кудряшками. — А вот и мы!
— Здравствуйте! Проходите, пожалуйста! — Инна сделала пригласительный жест.
Ей казалось невозможным, чтобы все эти люди вместе с их огромными сумками, рюкзаками, бидонами, животами и задами, громкими голосами и потным духом поместились в квартире.
Первой вошла коренастая баба.
— А Надюха где? — Она сразу скинула туфли на высокой шпильке и с наслаждением босиком ступала по прохладному гладкому паркету, покрытому лаком. — Глаза-то разуй! — кричала она мужику с носом картошкой. — Куда ты бутылки ставишь? Клавка, забери у него сумку!
В прихожую вышла Надя — она была без очков, и вид от этого у нее был еще более беспомощный и застенчивый, чем всегда.
— Вот и невеста! — не без самодовольства приветствовала ее коренастая баба. — Здравствуй, Надюха! Мы тебе тут такого навезли — пять столов накроем и еще останется.
А люди все входили и входили — мужчины, женщины, парень, девочка.
— Тетя Лида, вы на кухню проходите, там ставьте! — тихо попросила Надя и сама понесла на кухню какую-то неподъемную сумку.
— Доча, доча! — неслось ей вслед. Алевтина Ивановна сияла.
Вскоре вошли все. И поместились, все поздоровались и познакомились. Гости толклись на кухне и в прихожей.
— Жениха сюда, жениха! — весело гудел мужик с носом картошкой — муж Клавы. — Я овес привез. Говорят, молодых надо овсом посыпать!