Профилактика - Ильин Владимир Леонидович. Страница 38
— Да? — притворился, будто сомневается Стрекозыч. — Ты не врешь мне?
— Чтоб я сдох! — искренне сказал я.
— Хорошо, — вдруг сказал он. — Я тебе верю.
И опустил пистолет.
Эх, подумал я, не видать мне сегодня быстрого переноси. А жаль. Смерть от выстрела — неплохая смерть. Особенно если у стрелка не дрогнет рука, и он попадет в сердце или в голову. Впрочем, тяжелое ранение тоже сгодится, потому что оно чревато потерей сознания, а, как я уже убедился, для старта в иной мир мне требуется любая отключка сознания: хоть засыпание, хоть обморок...
— Только мне придется тебя проверить, — сообщил мой собеседник. — Не обессудь: мне нужны гарантии... А ну, сядь на пол! Руки за голову!
Переход к приказному тону был таким резким, что я вздрогнул.
— Спасибо, я постою, — возразил я. — И вообще, мне пора идти...
И я сделал шаг к двери комнаты, вовсе не собираясь нападать на него.
В ту же секунду в мою правую ногу чуть выше колена что-то с силой ударило, словно это была чугунная баба, которой разбивают стены при сносе домов. Но это была пуля. потому что в тот же момент меня оглушил грохот выстрела, и в ноздри полез едкий запах пороха.
Потеряв равновесие, я рухнул на пол и скорчился от боли. Кровь тугими толчками выплескивалась из отверстия в брюках. Наверное, навылет, подумал я, стиснув зубы. Черт, он и тут меня переиграл! Обездвижил, но не убил. И даже сознание от такой боли не потеряешь — вполне терпимо... Единственное, что остается, — не перевязывать рану и истечь кровью.
— Отдыхай, Алик, — почти отеческим тоном посоветовал Стрекозыч, доставая из кармана миниатюрный мобильник. — Але, Подгузник? Ты мне нужен, и как можно быстрее... Я в своей загородной резиденции... Да, небольшая разборка... Что? Нет, много людей не надо... Возьми парочку, и хватит. И инструменты не забудь захватить, стандартный набор... Надо одному забывчивому память восстановить... Давай. Жду.
Похоже, я влип. И смерть меня ждет отнюдь не быстрая и не безболезненная. Что-нибудь вроде поджаривания живота нагретым утюгом.
— Я же сказал: у меня нет никаких документов против тебя! — сказал я, кривясь от боли, которая все больше разливалась по ноге.
— Ну и хорошо, если нет, — дурашливо осклабился Стрекозыч. — Тогда мы тебя просто прикончим, и все. А вот если они все-таки есть, только ты запамятовал про них — это хуже. Будешь тогда свои яйца на сковороде жарить и есть без соли...
Он брезгливо покосился на труп жены, из-под которого уже успела натечь порядочная лужа, отошел и сел прямо на кровать, не выпуская из рук пистолета и явно чувствуя себя в безопасности.
Потом взял с тумбочки пульт и включил телеэкран.
Музыкальная программа все еще продолжалась, только теперь крутили клип известной певицы, которая манерно качала бедрами:
Очень кстати, подумал я. Что называется, цитата в тему... Я ведь тоже — уже не тот, что был вчера, и позавчера, и еще раньше. И я тоже отношусь к своей нынешней жизни, как к большой, хотя и глупой игре.
«Кружит, кружит, кружит карусель...»
Ты права, красотка. Карусель все кружит и кружит, и у этой круговерти было только начало, но не видно конца. Помчится, когда я понял это, то сначала обрадовался, как дурачок. Ведь что значит — каждый день жить новой жизнью? Это же полная свобода от всего и от всех! То, к чему я так стремился в своей первой жизни. А тут — можно делать всё, что тебе вздумается. Не ходить на работу, какой бы важной она ни была. Просидеть хоть целый день в ресторане. Совершать самые нелепые поступки: например, ограбить банк или попытаться соблазнить любую приглянувшуюся тебе девчонку. Транжирить деньги, не думая о завтрашнем дне, потому что его для тебя все равно не будет, а следовательно, не будет и наказания за все твои прегрешения. А самое главное — теперь не надо бояться смерти, потому что ее для тебя больше не существует. Вернее, существует, но без трагических последствий в виде вечного небытия. Поэтому можно прыгнуть с Крымского моста в Москву-реку, мчаться на машине на огромной скорости по горной дороге — совсем как в компьютерной игре «Need for Speed», водить самолеты, воевать в Чечне. И не надо бояться пуль омоновцев, штурмующих офис фирмы, генерального директора которой я взял в заложники...
И я жил, как мотылек-однодневка, только, в отличие от него, возрождаясь каждый день заново, в новой роли и в новом месте. И что меня больше всего удивляет в Круговерти — за моими плечами уже почти полсотни вариантов, но ни один из них пока еще не повторялся дважды, даже приблизительно. Такому разнообразию можно только позавидовать. Словно тот, кто все это затеял, хочет ткнуть меня носом, как глупого щенка тычут в его собственное дерьмо: смотри, мол, как ты мог бы жить, если бы не валял дурака! Действительно, до сих пор мне везло с вариантами своей судьбы. Почти везде я был более-менее благополучен, имел работу, дом, семью, иногда даже — детей. Пару раз мне даже удалось стать знаменитостью: один раз — как шахматист в звании международного мастера, а другой — в ипостаси киноартиста (вот уж никогда бы не подумал, что во мне скрываются способности к лицедейству!)...
Только все это — напрасно, и что толку демонстрировать, каким я мог бы стать, если вернуться в свою первоначальную жизнь мне уже не суждено? Да и что я там буду делать, если в очередной раз после пробуждения окажусь подыхающим от потери крови наркоманом, убившим милиционера? Даже если меня там все-таки спасли, как-то не тянет отсидеть десяток (а то и больше) лет в тюрьме и выйти оттуда окончательно опустившимся типом.
Остается надеяться, что Круговерть никогда не закончится. И пока незримая карусель вертится, надо извлечь из этого максимум удовольствия.
Что я и делаю.
— А ты, оказывается, тот еще гусь, — неожиданно нарушил молчание Стрекозыч. — Я всегда говорил, что тихушники — самые опасные типы. Молчал себе, молчал в тряпочку, а в уме, значит, козни против меня, своего хозяина, строил? И заговорил-то теперь как! «Вовик»!.. Как будто я — твой дружок из подворотни!
Кровь впитывалась в ковер, по-моему, она текла все медленней и медленней. А обмороком и не пахло: только чуть-чуть кружилась голова. Вот что значит — натренированный, закаленный организм «качка».
Как же заставить его стрелять, как? Не терпеть же, в самом деле, издевательства доморощенных мастеров заплечных дел!
Мой взгляд упал на обломки разбитого мною торшера. Один из осколков абажура, самый крупный и смахивающий на кайло первобытного человека, лежал совсем неподалеку, возле кровати. Стрекозыч его наверняка не видел.
— А я не издевался над вами, — возразил я, делая вид, что боль становится нестерпимой, и потому я не могу спокойно лежать на месте, а корчусь и раскачиваюсь из стороны в сторону. — Просто я не знаю, как вас зовут... Неужели Владимир Стрекозович?
Он покосился на меня недоверчиво.
— А говоришь — не издеваешься!.. Можно подумать, ты меня сегодня первый раз видишь...
— Так оно и есть, — простонал я. — Я ведь — вовсе не ваш Алик.
— Да? А кто ты? Папа римский, что ли?
— Я брат вашего Алика, — выдавил я, понемногу, по сантиметру приближаясь к заветному стеклянному «кинжалу«. — Мы близнецы, но об этом мало кто знает. И пользовались этим, чтобы спать с вашей женой по очереди. Сегодня был мой черед, но мне не повезло, вы вернулись раньше времени...
— Чего-чего? — прищурился сидящий на кровати. — Что за туфту ты гонишь, придурок? — Потом он нахмурился. — Постой-ка... Это что же получается: вы мою Райку вдвоем пользовали, что ли? Да за такое я вас обоих урою, понял?!
К дому подъехала машина: было слышно, как скрипит гравий под ее колесами. Стрекозыч вскочил с кровати, распахнул окно и крикнул кому-то в темноту: