Игры для взрослых мальчиков - ВИН Александр. Страница 34

— Бориска, будь другом, принеси сюда мою поклажу. Нет, не одежду…

На большом ровном пне на другой стороне дороги Глеб раскрыл рюкзак и выставил наверх две бутылки водки, затем, удобно подхватив, поднял его из глубины еще и объемистый бумажный сверток.

— Пирожки от Любани. Для всех наших передала.

На русскую речь капитана Глеба откликнулся только Бориска.

— Это памятная еда, мемориальная, понятнее чтобы вам было… Дочь Виктора просила, чтобы мы выпили за него, за его душу. И закусили.

— За всех, за них…

В полном молчании мужики встали у пня угрюмым кругом. Неожиданно и жутко запел-заговорил что-то по-своему, склонив набок голову, маленький ирландец. Никто его на этот раз не останавливал.

Сухо, с трудом, но все равно жевал поджаристый маслянистый пирожок усатый механик головного БТРа, прислонившись в стороне к маленькой осинке.

…И снова среди теплых деревьев и моховых бугров на обочинах продолжали журчать мощными движками стремительные бронетранспортеры. Веселиться никто уже не хотел, коллективу уже пристало с утра утомиться.

Когда проезжали посадочные дубовые кварталы, на несколько секунд справа по борту мелькнуло море, желто сияющее после полудня в промежутках густых, ровных и пока еще невысоких деревьев.

Оружейник Хулио склонял старшего лейтенанта к измене. Он очень хотел знать калибр крупнокалиберного пулемета на их БТРе. Но наш военный действительно его не понимал и поэтому был пока честен перед Родиной. В своем желании Хулио дошел даже до того, что стал пальцами показывать старлею неприличную дырочку.

— Чего это он?

Растерявшись, военный командир оглянулся на Глеба.

— Про калибр спрашивает. Ответишь?

— Какие проблемы, переводи! Скажи супостату, что калибр вот этого пулемета, КПВТ, четырнадцать с половиной миллиметров, и этого вполне достаточно для успешного решения всех задач, поставленных перед нами командованием! Во как!

Выпалив тайну, старший лейтенант поднял большой палец вверх. Довольный ответом Хулио сделал примерно также.

На последней остановке Бориска, с молчаливого согласия Глеба, перескочил к нему на броню пососедствовать, посоветоваться. Пяти минут разговора хватило, чтобы он окончательно успокоился и заулыбался. Пока еще было время, они принялись вместе слушать и отгадывать голоса ближних птиц.

Бориска узнал кукушку и соловья. Остальных после него определял Глеб.

В высоте черного ясеня глухо угукнула какая-то крупная особь. Глеб сложил ладони крест-накрест, сжал их большими пальцами вместе, поднес ко рту. Подмигнул Бориске и очень похоже угукнул в ответ.

— Ого! Это кто такой?

— Вяхирь, дикий голубь. Вон справа, на нижней ветке… Да, да на сломанной. Видишь? Серенький такой, с белой полоской на шее. Они крупнее, чем городские голуби, и живут обычно по частым лиственным лесам.

— А почему ты именно его так хорошо передразнивать научился?

Спугнув сильным и чистым смехом доверчивую птицу, Глеб Никитин повернулся к Бориске.

— Это очень древняя история. Если я когда-нибудь вздумаю в твоем присутствии неприлично много хвастаться, то скажи мне одно только слово — «вяхирь» и я тут же замолкну. Точно. Клянусь здоровьем доброго Хиггинса!

— А почему?

— Потом, при случае как-нибудь расскажу.

В их негромкую и безобидную беседу начали понемногу вклиниваться два немца, Мерфи и оружейный бог Хулио. Эти спорили на корме БТРа про Вторую мировую войну. Англичанин кипятился, вспоминая какие-то некрасивые фашистские поступки в те годы, итальянский союзник Хулио был на стороне бременского Крейцера. Драться они пока не собирались, но голоса их звучали с каждой минутой дискуссии все напряженней и тверже.

Капитан Глеб на полном ходу передвинулся по броне к реваншистам.

— Могу я вам кое-что рассказать? По вашей теме?

Прерванный на своем очень сильном аргументе, Хулио досадливо махнул рукой, но все-таки нашел в себе кротость согласиться с новым предложением.

— …Недавно я разыскал могилу родного брата моей матушки, погибшего в сорок третьем под городом Калугой. Это недалеко от Москвы, — Глеб между делом прояснил географию все еще недовольно пыхтящему итальянцу. — Всю жизнь я относился к той войне, о которой вы сейчас так громко говорили, как к далекому и не очень важному для сегодняшних дней событию. Считал, что все те, кто имел отношение к прошлым боям, или уже давно мертвы, или страшно старые. Что могло связывать их, этих убогих стариков, участников войны, и меня?! Это же было так давно! Мой древний дядюшка, семейные предания о нем… А вот когда уже ехал на его могилу, то повнимательней посчитал. Убили его в сорок третьем, рождения он был двадцать пятого года. Это значит, что умирал мой дядя от ран в медсанбате городка Спас-Деменска восемнадцатилетним…

Привстав на броне, Глеб ловко сорвал шишку с низко нависшей над дорогой молодой сосновой ветки.

— …И не был он никаким бородатым коммунистическим фанатиком, убитым где-то в русских лесах в прошлом веке, а так, всего лишь сопливым мальчишкой. Неполных восемнадцать лет было моему далекому, по историческим меркам, родственнику. Даже меньше, чем сейчас нашему Бориске. А стрелял в него какой-то ваш дедушка, итальянский, румынский или немецкий, никто этого не знал и никогда уже не узнает. И умирал он именно в то время, когда твои, Шон Мерфи, английские сородичи стратегически медлили помогать нашей стране, обсасывая вместе с американцами свою хитрую мировую политику.

А мальчишек за это по всей Земле убивали. Зачем? Разве нужно, чтобы гибли такие вот… — Глеб опять махнул рукой на Бориску, — только потому, что большие парни в наших правительствах чего там не поделили?

— А вы? От вашей нудной ругани кому хорошо сейчас здесь? Тебе? Или вам?

Недавние противники, Крейцер и Мерфи, одинаково понурившись, загрустили.

— Или от выяснения отношений у тебя, Хулио, аппетит улучшится?

— Вы бесполезно пытаетесь доказать друг другу, какому народу было хуже всего в той войне. Мне что, следуя вашей логике, нужно срочно всех вас, шестнадцать человек из разных стран, обвинить в гибели моего юного дядюшки и побросать под колеса наших бронетранспортеров? Или все эти дни обиженно дуться на тебя, Хулио, и на тебя, уважаемый Крейцер из Бремена, из-за несовпадения наших взглядов на историю? А может, просто сказать друг другу, что все мы хороши, и выпить вместе при случае по рюмке? Ну, так как, уважаемые археологи, мир во всем мире?

Хулио, прищурившись, улыбнулся.

— И не по одной. С тобой я всегда готов пить до общей победы!

Как следует обняться они так и не успели.

Только шлепнули вместе, в две руки, по загривку счастливого Мерфи, да еще капитан Глеб незаметно показал восхищенному Бориске язык.

Со страшным сухим скрипом рухнула впереди на дорогу старая, прямая, бессучковая до самой своей небольшой, курчавой вершинки, сосна. Через секунду после этого треска и ошеломительного древесного скрежета на ствол упавшей сосны ринулось падать крест-накрест еще одно огромное дерево.

Позади бронетранспортеров грохнул сильный взрыв.

Зрелище было ужасное.

Со всех сторон на машины неслись облака мелкой песчаной пыли, ветки упавших деревьев впереди них угрожающе качались среди коричневой мглы, пружиня о землю в первые после падения секунды.

«Началось!»

В этот раз старшие лейтенанты все поняли правильно. И на первом, и на втором БТРах суматошно завертелись башенки, задергались пулеметные стволы, то целясь с зенитными намерениями в невидимое небо, то грозно разыскивая врагов в придорожных кустах.

На замыкающей машине командир включил еще и прожектор, доводя общее впечатление до полного сумасшествия.

— Всем на землю! Укрыться по сторонам дороги! Не вставать! Не перемещаться в полный рост!

Широкий белый луч прожектора шарил в пыльной дневной темноте. Командиры бронетранспортеров страшно активно орали при этом, руководя своими подчиненными. Робко Хиггинс обнял Глеба со спины.