Секрет лабиринта Гаусса - Имшенецкий Вячеслав Андреевич. Страница 2

— Почему же не сдался?

— Дело в том, что про документы, спрятанные в тайге Биль-Былинским, я нечаянно проговорился фашистам. Меня зацепили. Стали выпытывать. А потом разработали для меня задание — найти документы. Очутившись в Сибири, я решил разыскать эти проклятые тайники, чтобы сдаться, как говорят, не с пустыми руками.

— А про самолет, Мулеков, опять сочинил?

— Не сочиняю я, истинную правду говорю, самолет самурайский я бы заставил посадить в Иркутске…

В дальнем углу кабинета мягко постукивала пишущая машинка. Молодой помощник следователя в солдатской гимнастерке печатал под копирку все, что говорил арестованный.

У окна в кресле приютилась Анна Капитоновна Сергеева, старая учительница. Она приехала тоже из Больших Котов, потому что по закону положено, чтобы при допросе детей присутствовал хорошо знакомый им взрослый или родственник.

Петька почувствовал легкий сквозняк и оглянулся. В бесшумно открытую дверь секретарь Ольга Филипповна подтолкнула Шурку, Таню и Тимку. Что-то шепнула им и указала пальцем на стулья.

— Мулеков, а почему ты не упоминаешь о дневнике командира?

— О каком дневнике?

— О том, который ты спрятал в одном из своих тайников.

— Документы и карты прятал, чтоб не достались врагам, а вот о дневнике первый раз слышу.

— Ну что ж, если первый раз слышишь, попросим о нем рассказать ребят.

Арестованный вопросительно посмотрел на капитана.

— Не удивляйся, Мулеков. Оглянись, я разрешаю.

Резидент резко повернулся на стуле. Увидел Петьку, Таню, Тимку и сидящего у дверей, рядом с часовым, Шурку Подметкина.

— О, ребятишечки! Сколько зим, сколько лет не виделись! Доброго вам здоровьица, мои родные.

Ребята промолчали. А он, как будто ни в чем не бывало, продолжал лебезить.

— Как вы подросли. Тимоньку, Танечку прямо не узнать. — Он покосился в сторону дверей: — А Шурчик-то, Шуренок-то наш — прямо молодец! Героем выглядит, истинным героем!

Шурка от такой похвалы растерялся и покраснел. Мулеков замигал короткими ресницами:

— Скучал я о вас, ребята, сильно скучал.

Владимир Иванович постучал карандашом по столу.

— Хватит, Мулеков, ломать комедию-то. Он подошел к ребятам: — Ну, что, привезли, то, что я просил?

— Привезли.

Тимка вынул из-за пазухи старую толстую тетрадь и подал капитану Платонову. Владимир Иванович бережно принял из рук Тимки дневник. Стал перелистывать хрупкие пожелтевшие листки, внимательно вглядываясь в знакомый почерк своего командира. (Тогда, в гражданскую войну, Платонов был ранен, находился в полевом лазарете, и отряд Биль-Былинского ушел без него).

Владимир Иванович осторожно перевернул последний листок. С горечью прочел:

«…Сегодня 14 января 1922 года. Снова показался Мулеков. Теперь в руках у него охотничье ружье. Подойти боится, думает, наверное, что в револьвере у меня есть патроны. Попытаюсь спрятать документы. Нашедшего мой дневник именем Революции прошу передать в органы ЧК. Документы чрезвычайной важности, и карты… считаю…»

Следующие строчки прочитать было невозможно. Дневник в шести местах пробит насквозь, по-видимому, картечью, и края дыр в этом листке осыпались.

Капитан поднял тяжелый взгляд на Мулекова. Тот вдруг обмяк, рухнул на колени.

— Не убивайте меня. Я же много рассказал. Помог вам… О лабиринте Гаусса рассказал…

— Но насчет лабиринта ты, Мулеков, по-моему, крепко запутался. Ведь старик Костоедов давно на том свете.

— Я истинную правду говорил, гражданин начальник, наверное, сын старика, Сашик, обманул нас. О Флике я тоже правду рассказал. У него в Берлине я и Сашика Костоедова видел — толстый такой, в золотых очках. Я всей душой хочу вам помочь. Там, в лабиринте, лежит золото, спрятанное колчаковцами. Проверьте.

— Не беспокойся, Мулеков, проверим. Будет еще у нас время. Разобьем фашистов и проверим. И твой хозяин Флик и предатель Костоедов никуда от нас не спрячутся.

…Когда увели Мулекова, капитан положил дневник командира в сейф и подошел к ребятам. Улыбнулся и спросил:

— Ну что, в пионерский лагерь поедете, как договорились, или все еще сомневаетесь?

Тимка и особенно Шурка, смутившись, промолчали, за них ответила Таня.

— Ехать согласны, мы и вещи с собой взяли и на Байкале со всеми попрощались.

— Комиссия к вам приезжала?

— Три тети приезжали, разговаривали.

— Вот и хорошо. Отдохнете теперь, а к первому сентября вернетесь и — за учебу. В лагере сейчас находятся дети, вывезенные с прифронтовой полосы, я думаю, вы с ними подружитесь быстро.

Владимир Иванович достал из стола четыре картонных книжечки. На каждой был нарисован пионер с золотистым горном в руках.

— Это путевки вам на все три сезона.

Он надел очки и внимательно рассмотрел цифры на путевках. Сокрушенно покачал головой:

— Из-за нас, ребята, вы опоздали в лагерь на три дня. Вот надо же мне так запамятовать. Вас там, наверное, уже из всех списков вычеркнули и с довольствия сняли. Жаль, что у них телефона нет, позвонить нельзя. Но ничего, сейчас что-нибудь придумаем. — Он сел за стол и на уголке Петькиной путевки написал несколько строчек.

— Покажите директору, если вычеркнул, пусть снова внесет в списки, на все три сезона. Понятно?

— Понятно! — весело ответили ребята.

Потом их возили в солдатскую столовую и досыта накормили вкусной овсяной кашей, политой подсолнечным маслом. Повар, которому что-то сказал дежурный по кухне, принес из склада и положил в мешки к ребятам сухарей, четыре банки консервов, печенье в пачках и что-то в газете. И, кажется, еще, как заметил Шурка Подметкин, кулек конфет в красивых бумажках. А через полчаса легковая машина с красной полосой на дверке мчала ребят по укатанной глинистой дороге в пионерский лагерь «Звездочка».

Глава 2

Дорога шла между гор. То она круто поднималась до самых скальных круч и тянулась по краю ущелья, то резко уходила вниз, к высохшему ручью. На одном из спусков шофер остановил машину и, высунув голову из кабины, к чему-то прислушался. Таня увидела впереди рельсы. Показалось странным: здесь, в дремучей тайге, — и железная дорога. Её, наверно, проложили недавно, потому что шпалы были новенькие, еще не закапанные мазутом. Со стороны скал раздался тихий свист, потом послышался шум поезда. Два мощных паровоза, сцепленные вместе, тяжело тянули состав. Даже в машине чувствовалось, как дрожит земля. Глухо отстукивали колеса на стыках рельс. Бум, бум, бум — эхом отвечали высокие скалы. На платформах стояли приземистые зеленые танки, а в четырехосных вагонах без крыш виднелись какие-то странные машины, закрытые брезентом. На одной из них ветром откинуло угол брезентового покрытия и оттуда торчали рельсы.

Шофер, заметив любопытные взгляды ребят, улыбнулся:

— Это грозное оружие, дети. Скажу по секрету, называется оно «катюша». Под Москвой, говорят, такие «катюши» жгли фашистов, как тараканов, а эти, может, и по проклятой Германии палить будут.

— Дядя, а кто эти «катюши» придумал?

— Советские конструкторы, а фамилии их никто не знает. Военная тайна [1].

— Потом, конечно, в газетах напишут, кто они такие, и фамилии назовут.

— А когда… потом?

— Когда фашистов разобьем.

Мелькнул последний вагон. Со стороны скал опять раздался тихий свист, и шофер взялся за руль, включил скорость. Переехали рельсы, и дорога пошла круто ввеpx. Зеленые ели загораживали солнце, ветками касались кабины. Несколько раз прямо из-под машины вылетали пестрые рябчики.

Петька Жмыхин не следил за дорогой, не рассматривал птиц, не обращал внимания на стрелку спидометра. Он сжался и о чем-то глубоко задумался. Может, он мечтал попасть на фронт и стать снайпером или выучиться на летчика, чтобы с одного раза сбивать хваленые «хейнкели», «юнкерсы» и всякие «мессершмитты». А, может быть, мечтал и о разведке.

Таня хотела спросить Петьку, почему он стал вдруг такой серьезный, но не успела. Шофер сбавил скорость, вывернул руль до отказа и развернул машину.