Секрет лабиринта Гаусса - Имшенецкий Вячеслав Андреевич. Страница 4

Информация из архивов НКВД:

Из протокола допроса резидента Мулекова:

Тимка покосился на стрелку с надписью лагерь «Звездочка» и прислушался. Шурка, Петька и Таня тоже повернулись в сторону тропы. Никого. Просто почудилось. Петька поудобней уселся на белом камне. Огляделся по сторонам. Потер лоб. И стал рассказывать все, что говорил арестованный Мулеков о лабиринте Гаусса…

Из протокола допроса резидента Мулекова:

Флику Костоедов рассказал о лабиринте Гаусса и открыл тайну своего отца.

До революции отец был жандармом. Сопровождал политических ссыльных. Морил их голодом. Отнимал теплую одежду. В рапортах хвастался: «Мертвые есть — беглых нету». Получал награды. Повышался в чинах. После Октябрьской революции скрывался в тайге. Потом числился у Колчака офицером по особым делам. А точнее говоря, был палачом. Допрашивал с усердием раненых красноармейцев, расстреливал семьи большевиков.

Когда разгромили Колчака, карательный дивизион, захватив мешки с золотом, сумел скрыться. Тайными тропами его увел в тайгу колчаковский палач. Фамилия тогда у него была Крейзер.

На допросе арестованный Мулеков рассказал, что палач Крейзер — это и есть Прокопий Костоедов, отец предателя Александра Костоедова.

Как Крейзеру удалось скрыться от чекистов и сменить фамилию себе и сыну, не понятно. Известно только, что палач провел тогда карательный дивизион по южному берегу Байкала в сторону Саянских гор. И там, в подземной пещере, которую кто-то из карателей назвал лабиринтом Гаусса, колчаковцы спрятали мешки с золотом. А палач Крейзер, переодевшись в гражданскую одежду, под видом монаха-отшельника Прокопия Костоедова остался сторожить клад.

— Петька, а что, Прокопий Костоедов под землей в лабиринте живет, рядом с золотом?

— Мулеков рассказывал капитану Платонову, что старик Костоедов живет далеко от лабиринта в давно брошенной деревне, называлась она Жаргино, а где находится теперь, никто не знает.

Вдоль дороги, чуть не задев крыльями Петькину голову, пронеслась заполошная кукша. Села на красную фанерную стрелку, посмотрела одуревшими глазами на ребят и стала истошно кричать. Шурка запустил в нее куском глины:

— Пшла, дура!

Кукша подпрыгнула и, хлопая крыльями, кинулась к лесу, опять чуть не задев Петьку.

Петька вздрогнул, посмотрел вслед птице и, обхватив колени руками, стал продолжать рассказ.

— В тайге каратели случайно наткнулись на Жаргино. Они шарились в пустых домах и определили, что сто лет назад там жили польские повстанцы. Пошли дальше и через несколько дней наткнулись на лабиринт Гаусса. Там спрятали мешки с золотом. Дивизион ушел. Колчаковцы думали пробраться через горы в Китай или даже в Индию. Крейзера оставили сторожем. Приказали ждать курьера из-за границы. Мулеков рассказывал, что с тех пор Крейзер называет себя отшельником Прокопием Костоедовым. Прошло пять лет, а курьер к нему так и не явился. Костоедов отрастил себе бороду и, одевшись отшельником, съездил в город Катушевск и там разыскал своего сына Сашика. Тот что-то украл, и его хотели судить. Но он сумел улизнуть. И несколько лет жил с отцом в Жаргино. Потом уехал в Калугу под фамилией Александра Костоедова и там учился на бухгалтера.

Тимка молча слушал и строгал ножом березовую палочку. Но вдруг спросил:

— Петька, а где Мулеков назначил встречу с этим стариком Костоедовым?

— Мулеков сказал, что получил бы инструкцию в японском самолете. — Петька о чем-то подумал, потом махнул рукой: — Ладно, скажу вам, только не пугайтесь. Здесь, у Байкала, ждут Мулекова диверсанты. Сколько их, ему не известно. И один из этой группы знает, как выйти на Жаргино. А от Жаргино до Гаусса их проводил бы старик Костоедов.

У Шурки от такого сообщения мурашки поползли по спине, и он пугливо огляделся по сторонам. У Тани расширились зрачки. Тимка, не переставая строгать, спросил:

— А место, где ждут диверсанты, Мулеков назвал?

— Нет. Он не знает. Ему бы сказали в самолете.

Таня подошла вплотную к ребятам, оперлась рукой на березу и шепотом сказала:

— Петька, а капитан Платонов говорил в кабинете, что старик Костоедов умер. Как же так получается?

— Мулеков запутался. Потому что из Москвы прислали документы Сашика Костоедова, а там фотография. Я ее рассмотрел: могила, крест. И надпись — «Прокопий Костоедов. 1870—1939». Мулеков, когда увидел фотографию, взбесился. И аж зубами скрипел — жалел, что не убил Сашика в Берлине. Получилось, что Сашик посылал их к мертвому отцу.

— Петька, а зачем Костоедов наврал немцам, будто отец его живой?

— Черт его знает, зачем. Наверно, цену себе набивал.

Внизу в кустах раздался резкий треск. Шурка от страха шарахнулся с камня в кусты и лег пластом. Треск повторился. Колыхнулась трава, и на тропу выскочил крохотный медвежонок. Увидев ребят, попятился, фыркнул и бросился опять в заросли. В распадке тихо рявкнула медведица, подзывая детеныша.

Таня побледнела:

— Фу, как напугал, косолапый.

Шурка вскочил, поддернул штаны, покосился на кусты:

— Xa! Медведей бояться!

Петька дернул Шурку за рубаху:

— Тихо ты.

Со стороны тропы явно слышался кашель и шаги человека. Ребята замерли. Шурка Подметкин опять успел шмыгнуть в кусты. Возле столбика с фанерной стрелкой качнулась тонкая березка, и на дорогу вышел дряхлый старик. Он был такой тощий, что едва держался на ногах. Увидел ребят и оторопел. Стал застегивать пуговицу на старой рубашке. Потом поправил седые усы и поздоровался:

— Здрасте, добрые странники.

— Здравствуйте, дедушка!

Старик подозрительно посмотрел на Танину сумку, на мешки, покосился на Тимку, строгающего палку, и произнес, стараясь говорить по-военному:

— Я здесь лагерь охраняю! — Он провел рукой по пустому карману: — И оружия у меня с собой. — Он опять покосился на Тимкин нож и добавил: — И собаки есть, волкодавы, на случай, если варнаки вздумают на лагерь напасть.

Таня заметила, что слово варнаки дед произносит особо: варр-на-ки. Дед дипломатично потоптался на месте, поскреб за ухом и заговорил миролюбивее:

— Услыхал я из лагеря, что машина тут тарахтит. И как будто остановилась. Ну, думаю, шефы к нам нагрянули. Жду-жду. Нету. Заподозрил нехорошее. Дай, думаю, поднимусь, проверю. — Старик снова хлопнул по карману: — Вооружился левольвертом, а стреляю без единого промаха.

Таня обиделась:

— Дедушка, вы так говорите, как будто мы бандиты какие. Мы, дедушка, пионеры.

Старик смутился. Оперся худыми руками на трость, сел на краешек трухлявого пенька, повернулся к Тане:

— Хитрость это у меня, маскировка, как говорят на фронте. Но вам скажу по секрету. Только никому. — Он погрозил тощим пальцем: — Ни гу-гу. — И зашептал: — Один я здесь. Лагерь-то пустой! Ни единой души нету!

— Как нету, дедушка?

— А вот так! Все в поход ушли. Памятник там ставить будут. Инструмент у меня взяли, чтобы камень рубить.

— Дедушка, а кому памятник?