Доказательство (СИ) - Сергеева Ксения. Страница 18

Грустные и такие серьезные глаза молодого человека смотрели на женщину с очередного наброска. У парня волосы стянуты в хвост. Рука что-то сжимает в кармане. В правом нижнем углу уверенным 2М выведена латинская цифра. XVIII.

Глава одиннадцатая. Сколько верёвочке ни виться…

Он услышал и слабо улыбнулся. Низкой густой нотой совершился переход по первому графику Хранителя. Геометр потер глаза, откладывая чертежные инструменты. Такое событие стоило того, чтобы на несколько минут оторваться от работы. Значит, всё-таки сообразил этот странный человек, что теперь никто ему не поможет, или попросту устал. По сути, математику было всё равно, его интересовало другое: как ученик справился с этим. Никогда прежде начинающие не производили переходов без участия Геометров. Что ж, его наследник будет первым. Пёс начертил хороший график, ровный. Тело вернулось туда, где ему место, покинуло Теневую, утратило ненужное устремление. Геометр не думал о смерти — ему стоило думать только о жизни. Нельзя назвать этот переход полноценным, это не душа выходила за пределы границы, но вряд ли кто-то мог похвастаться тем, что смог вывести тело человека из Теневой. Удовлетворенно выдохнув, Геометр вернулся к бумаге, взял в руки карандаш и тут же отложил его. Снова вернулось волнение:

— Что же это, батенька, вы совсем раскисли. Кто же работать будет? Никто кроме вас не будет работать. Чертить нужно, не одна она у меня тут. Не одна. — когда чертежник оставался в одиночестве, он любил поговорить сам с собой. — Погоня. Конечно, не догонят. Он сам всех соберет. Занятный мальчик, очень занятный. Раз уж Гончий произвел переход, значит, циркуль у него, мальчик рядом, и Кристаллическая никуда не денется, — Геометр сплел пальцы, задумчиво глядя на дверь. — Надо ждать. Ненавижу ждать. Торопиться нельзя. Нельзя. Нужно ждать.

Ни на секунду учитель не усомнился в своем ученике, но всё больше его раздражало возможное поведение профессора. Очень уж рассеянным был, а взгляд какой! Знает он этих филологов. Тихие-тихие, а потом как выдадут что-нибудь. То ли дело математики. Чисто, последовательно, методично, а эти… сумасшедшие, одно слово. Переговорщик был талантливым, но с каждой минутой всё меньше верил ему чертежник. Мораль, Идея, Дух. Сотня идей этих бестолковых литературоведов и философов! А проку-то?! Всё это здорово в теории, а практика показывает искривленный график Кристаллической, тысячи недовольных, и всё это грозит обрушиться в одну минуту, стоит только растерявшейся душе выйти из-под контроля. И кто здесь будет говорить Геометру об этике? Кто? Тот, кому не доведется случившееся исправлять?! Ну уж нет, ну уж нет. Геометр покачал головой, покручивая в тонких пальцах карандаш. Мысленно он уже проследил за всеми перемещениями по Теневой Кристаллической и компании. Ему вовсе не обязательно было выходить из кабинета или посылать погоню, чтобы понять, как всё обернется. Вернее, погоню нужно было высылать обязательно. Ведь зудел бы и зудел над ухом нестерпимый Ман со своими правилами, словно бы не сам Геометр его в эти правила посвящал. Как напиваться портвейном, так правил не нужно! Ёл этот. Пёс порадовал. Отправил отсюда этого смурного калеку. Одним Исключением меньше. Приятно вписать его в правило. Еще приятнее, когда Исключение подтверждает его Доказательство. Все собрались. Не осмелятся отправить мальчишку обратно просто так, даже если Китаец решит начать показывать, кто тут главный. Всем известно, кто главный! Геометр! Математик хмыкнул, словно подтверждая свою последнюю мысль. Еще один поворот карандаша в пальцах.

— Что же вы намереваетесь делать? Не пора ли чай заваривать? — Геометр посмотрел на часы. — Не пора еще, не время. Подождем. Спешить не нужно. А сейчас за работу, за работу, за работу, иначе всё тут рухнет, пока мы охотимся за строптивой. Без нас всё рухнет, нельзя-нельзя отвлекаться. Пёс справится.

Его ученик не мог не справиться. Вот уж кому можно доверять. Математик кивнул лампе и принялся за сверку очередных расчетов.

Когда Пёс вернулся в дом, собравшиеся уже переместились в гостиную. Все молчали. Ман как-то виновато поглядывал на Володьку, а Китаец поправлял одну из многочисленных салфеточек под одним из многочисленных фарфоровых драконов.

— Как у тебя это получилось? — Ман посмотрел на Хранителя в упор.

— Что именно? — Пёс подошел к мальчику, опуская руку ему на плечо.

— Справиться с ним, разумеется.

— Он сам справился, я просто немного его подтолкнул.

— Подтолкнул, говорите-с? — Китаец напряженно выправлял несуществующую складку на кружевном плетении. — Подталкивать у нас могут далеко не все. Что вы сделали, сударь?

Гончий взглянул на старика. Помолчал. Вздохнул.

— Ослабил кое-какие нити его желаний. Этот человек устал. Ему нужно было совершить переход уже давно. Я не сделал этого раньше только потому, что не имел указаний.

— Сейчас тоже не имели-с…

— Сейчас время особое.

— Военное-с? Пора камушки пустить на баррикады?

— Уймись ты со своими шутками. Сам не понимаешь, старик, что происходит? Этот человек нам только помешал бы. Он выводил душу из равновесия.

— Ох уж мне эти Геометры со своими равновесиями. Помню, Четырнадцатый был вообще чудак — нашего, конечно, не переплюнул-с, но весы везде понарасставил, чтобы карандаши взвешивать. «Равновесие должно быть во всем!» — Китаец хихикнул, смакуя воспоминание.

Володька ощущал тяжелую ладонь Пса на своем плече. Тоска, охватившая его после ухода Ёла, медленно отступала, сплетаясь во что-то теплое, скапливающееся у горла. Он почти не знал этого человека, но его присутствие было чем-то важным. Почему, мальчик не мог объяснить, не подбирались слова, но мрачный, едва смотрящий на него калека был нужен, почти необходим. Ладонь сжималась на плече, становилась все тяжелее, комок в горле — почти обжигающим. Эти люди что-то говорили, а Вольский всё ниже опускал голову. Он не ощущал звенящей нити, которая натягивалась всякий раз, как душа что-то хотела ему сказать. Она молчала. Оставляла его один на один с непонятными сейчас каплями, нависшими на ресницах. Почему же так нужен был тот человек? Цепкие горячие пальцы всё сильнее давили на плечо. Володька рвано выдохнул и поднял глаза:

— Сделайте уже что-нибудь! Сделайте! — он сам не поверил в то, что произнес эти слова, в то, как их произнес. Голос звучал как-то глухо и словно со стороны. Опущенная на плечо ладонь мгновенно перестала перекрывать дыхание, казалось, только она и мешала заговорить. И вновь зазвенела нить, пронзительно. — Сделайте!

Пёс улыбался, не глядя на мальчика. Эта улыбка заставила Мана съежиться и ждать. Страх медленно расползался по его крови. Что происходило в голове у такого понятного прежде Хранителя, профессор не понимал. Он только ждал, что вот сейчас отпустит это гнетущее ощущение, вот уже почти… почти…

— Ман, — профессор вздрогнул. — что же ты молчишь? — улыбка Пса жестким контуром резанула по мыслям Мана.

— О тебе думаю.

— Получается?

— Нет.

— Вот поэтому, мальчик, мы ничего и не можем сделать. Профессор думает обо мне, а не о твоей душе, — голос был мягким и словно уводящим куда-то.

— Сделайте, сделайте, сделайте, — Володька шептал и шептал это слово, хватаясь за него, не поддаваясь тихому убаюкивающему тембру.

— Сделаем. Как только профессор и Китаец перестанут валять дурака.

Китаец кивнул. Ему всё меньше хотелось видеть Хранителя в своем доме. Профессор, кажется, понял, к чему подводит их Пёс, и кивнул тоже.

Низкий потолок в помещении без окон делал его на первый взгляд крохотным, однако долгие ряды стеллажей растягивали пространство вширь. На многочисленных полках в хаотичном порядке лежали рулоны бумаги: светлой, темнее, оттенка шоколада, почти прозрачной по легкости и плотной, похожей на тонкие листы металла. Бумага, бумага, бумага. Володька замер у входа. Какое-то неопределенное воспоминание забилось под пальцами — белые листы, теплые, и карандашные штрихи. И вновь тяжелая тонкая ладонь опустилась на его плечо. Дымка воспоминания рассеялась. Вольский зажмурился, пытаясь ее вернуть, но ничего не получалось, а Пёс уже увлекал его вглубь мастерской. В дальнем углу расположились какие-то причудливые механизмы, названия которых Володька не знал, да и не видел их никогда прежде. Что-то дымилось в кипящих котлах, рождая туман, заволакивающий весь двор. В мастерской он послушно стелился по полу, а, выбравшись за дверь, расплывался серым плотным маревом.