М - 4 (СИ) - Таругин Олег Витальевич. Страница 7

— Погоди, старшой, — снова остановил морпеха товарищ. — Еще один вопрос нужно обговорить. С отцом ты однозначно связаться должен, иначе никак нельзя, неправильно это. А вот касательно твоего командования? Тут ситуация куда как сложнее. Сообщить им, что жив-здоров — однозначно следует, вот только, если всю правду выложишь, вцепятся в тебя, как я на плацдарме вцепился. Заодно и за меня, понятное дело, тоже возьмутся. И плакало наше возвращение в сорок третий. Понимаешь, о чем я?

— Понимаю, — кивнул Алексеев, подумав, что лично он, в принципе, никакое «возвращение» так и вовсе не планировал — тут бы с имеющимися проблемами разобраться! Но озвучивать эту мысль, разумеется, не стал: Сереге и без того тяжело. Да и как, собственно говоря, он это самое возвращение представляет-то? Отплыть, держась за спаскруг, подальше от берега, и попросить сбросить на них авиабомбу? Или самим себя тротиловой шашкой подорвать, надеясь, что неведомый механизм межвременного (или, допустим, межмирового) переноса благополучно сработает и на этот раз? А если не сработает, тогда как? Просто пораскинуть по волнам мозгами с прочими частями тела, на сей раз уже окончательно перейдя в разряд пропавших без вести?

— У тебя, так понимаю, есть предложение?

— Ну, я тут прикинул кое-чего, вполне может сработать. Допустим, ты начал тонуть, уцепился за круг, отнесло волнами — ты ж сам описывал, что при высадке с десантного корабля прилично штормило? Кто тебя на берег вытащил — понятия не имеешь, поскольку находился без сознания. Документов нет, утонули вместе с бушлатом. Отвезли в больницу, где почти месяц и провалялся с ретроградной амнезией. Как только память вернулась, сразу вышел на связь с родными и командованием части, но про этот месяц ничего не помнишь. Как?

Алексеев иронично хмыкнул:

— Супер. Тебе б сценарии к мыльным операм писать, телевизионщики с руками бы оторвали. И никто из персонала этой самой больнички, разумеется, не связал мою безчувственную тушку в камуфляжных брюках и армейских берцах с проводимыми в километре-другом маневрами! Приняли за пляжника, которые все, как один, в таком виде и купаются, да и махнули рукой!

— Когда понял, что сам не выплывешь, сбросил не только бушлат, но и штаны с обувью, — практически не задумываясь, парировал контрразведчик, даже не попытавшись выяснить, что означает «мыльная опера». — Сознание уж после потерял, от недостатка воздуха. Так что подобрали тебя в одном исподнем, тельняшке да трусах. Время сейчас мирное, войны нет, так что никто всерьез копать не стал. А местной милиции твое командование могло ориентировку и не сбросить, поскольку внутренние армейские дела. Да и бойцов твоих наверняка подробнейшим образом опросили. Когда броневик тонуть стал, командир уходил последним? Последним. До берега не добрался? Не добрался. А что твое, гхм, — Шохин смущенно кашлянул, — тело не нашли? Так мало ли, что? Течением в открытое море унесло, допустим. Военные учения — не детские игрушки, не эта, как там ее, реконструкция! И невосполнимые потери бывают, и серьезные ранения, и любое командование об этом прекрасно знает…

Встретившись с ироничным взглядом старлея, контрразведчик тяжело вздохнул, буркнув:

— Ладно, согласен, идея откровенно сырая, требует более серьезной проработки. Просто ничего другого в голову пока не приходит. Но я еще подумаю.

— Подумай, конечно, — покладисто согласился морпех, решив дальше не развивать откровенно безперспективную тему. — А пока смотри, вот это называется поисковая система, а нужна она для того, чтобы…

— Все так просто?! — пораженно переспросил Шохин спустя полчаса, которые понадобились, чтобы в общих чертах научиться работе с интернетом. — Пишешь свой вопрос — и получаешь ответ? Точнее, сразу несколько ответов, из которых еще и можешь выбирать тот, что тебе больше нравится?!

— Примерно так, — согласился, скрывая улыбку, Степан. — Главное, пользуйся именно этим поисковиком. Тем, другим, не стоит, он американский, а они нам злейшие друзья, которые хуже врагов. Потому и результаты поиска, и сайты, что он предложит для просмотра, мягко говоря, будут не слишком, гм, правдивыми. На первый взгляд, вроде бы все правильно, а на самом деле — сам понимаешь. Короче, миллион изнасилованных немок и стопиццот тысяч расстрелянных лично товарищем Сталиным… все, все, не дергайся, извини! Я понял! Больше насчет товарища Сталина шутить не стану, обещаю.

— Вот и не шути, — буркнул товарищ, успокаиваясь. — А насчет наших «союзничков» не переживай, отлично помню, что ты мне насчет них еще в сорок третьем рассказывал. Я еще поучусь, добро? Тут много непонятного, но я постараюсь разобраться. Ничего не испорчу?

— Однозначно. Если вдруг что не так, просто жмешь вот на этот значок и возвращаешься назад. Ну, или меня зовешь. Короче, самообразовывайся, а я пока душ приму, коль ты не захотел, и местный музей осмотрю.

— Угу, — не отрываясь от монитора, кивнул капитан госбезопасности. — Иди, конечно.

Приняв душ, Алексеев простирнул тельняшку, натянув прямо на влажное тело — полотенец в санузле отчего-то не обнаружилось. Галифе и ботинки надевать не стал, оставил сушиться, пошлепав босиком.

Экспозиция поискового музея — хотя, наверное, все-таки правильнее было бы называть его хранилищем находок, — оказалась на удивление обширной. Множество самого разнообразного ржавого военного «железа», от разномастного оружия, касок и элементов экипировки всех воевавших сторон до инактивированных боеприпасов в разной степени сохранности. Даже манекены с образцами обмундирования имелись. На стенах — стенды с фотокопиями и оригиналами документов, черно-белые фотографии, карты и схемы боевых действий в районе Новороссийска и всей Кубани. Часть экспонатов оказалась с поясняющими подписями, часть — без таковых. Обнаруженный Шохиным «Токарев» относился к последним, чему Степан был только рад: прочитай особист нечто вроде «пистолет ТТ образца 1933 года, найден с останками неопознанного командира РККА», распсиховался бы еще больше. А так? Как говорится, меньше знаешь — крепче спишь.

Насчет же всего остального? Возможно, окажись тут морпех до своего попадания в прошлое, он бы воспринял молчаливые свидетельства давно прошедшей войны куда спокойнее, отнесясь к происходящему, как к обычному посещению одного из музеев, которых он на своем веку повидал уже немало. Посмотрел, узнал нечто новое, до сего момента неизвестное, отдал долг памяти героическим предкам — и вернулся к своим проблемам и заботам.

Сейчас все было совершенно иначе.

За каждым экспонатом, будь то проржавевший остов ППШ или самозарядной винтовки, пробитая пулей фляжка или расколотая осколком каска, он видел реального бойца. Не разложенную на пластиковом баннере горстку истлевших, черно-желтых костей, а именно что живого бойца; одного из тех, рядом с кем он провел две последние недели. Бойца, у которого имели имя и фамилия. Который мечтал дожить до Победы, смеялся шутке товарища и вздрагивал всем телом, вжимаясь в каменистую новороссийскую землю под немецким артобстрелом. И который на долгие семьдесят с лишним лет остался в этой самой земле…

«Теперь понимаешь, отчего батя про Афган почти ничего не рассказывал? Даже когда ты училище окончил и звание получил?» — на удивление мягко осведомился обычно язвительный внутренний голос.

— «Понимаю», — молчаливо согласился старший лейтенант. — «Сам бы тоже ничего и никому не стал говорить. Разве что бате, да только он ведь ни за что не спросит».

«Ну, коль понимаешь, значит, стал, наконец, настоящим воином», — подвел итог короткой дискуссии альтер-эго, отключаясь.

Вздохнув, Степан наткнулся взглядом на фотографию, видимо, отсканированную со старой газеты и основательно подредактированную при помощи компьютера — даже лица, несмотря на крупное «зерно» исходника, можно более-менее рассмотреть. Подпись гласила: «отделение морской пехоты 142-го отдельного батальона 255-й МСБр накануне десанта под Южной Озерейкой. Все из них погибли при высадке или во время боев на берегу, место гибели и захоронения неизвестно. Дата и место съемки — 3 февраля 1943 года, Туапсе».