Ц 6 (СИ) - Большаков Валерий Петрович. Страница 8
Миниатюрная актриса весело рассмеялась.
— Да я уже и сама не знаю! — резво заговорила она. — Вжилась в роль! Привет, Олег! Инночка, привет! Или Дашенька?
Девчонки с готовностью рассмеялись, а Инна лишь улыбнулась, словно храня верность сценическому образу — холодноватой и недоступной ленинградочки.
— Привет, — потеплели глаза Хорошистки. — Знакомься, это Миша!
— Очень приятно! — оживленно молвила «кавказская пленница».
Я задержал ее маленькую ладонь в своей, и представил подругу:
— А это Рита!
— О-о! — Варлей с восхищением измерила глазами Сулиму. — Лоллобриджида зачахнет от зависти! И я тоже! — комично понурилась она. — Всегда мечтала быть высокой, как вы. Киношники еще не пристают?
— Отбиваюсь пока, — мило улыбнулась Рита.
— Всё, всё, пошли! — заторопил нас Видов. — Скоро начнется!
Мы успели. Под шепотки зала чинно расселись в партере. Слева мои ноздри тревожила Инкина «Шанель № 5», а справа щекотал подкорку винтажный аромат «Клима».
«Сулима — «Клима», — суетливо промахнула мысль. — В рифму…»
Девушка наклонилась ко мне, не отрывая глаз от гигантского белого экрана.
— Ты чего принюхиваешься? — шепнула она.
— Запахи будят воспоминания… — пробормотал я тихонько, кладя руку на Ритину коленку, словно оберега касаясь. Теплая ладонь ласково накрыла мою пятерню. И бысть тьма…
Зацепинская мелодия властно подхватила, закружила и понесла действие, разворачивая сцену за сценой.
Балбес, Трус, Бывалый и Джабраил, отбывающие наказание в образцово-показательной ИТК, выглядели уморительно, остриженные на лагерный лад.
— Хорошо сидим! — скалится Балбес, подмигивая скучному Джабраилу.
— Долго! — уныло вздыхает тот.
Набычившись, Бывалый сипит приглушенно:
— Пора рвать когти!
— А это не больно? — боязливо интересуется Трус.
…Четверка кунаков бежит «на рывок», а вот товарищ Саахов поумней своих подельников — освобождается досрочно. Не зря же и лагерной самодеятельностью руководил, и даже женские роли играл! Усатый Этуш совершенно бесподобен в платье: «Я — тоже человек, понимаешь!»
И как же он глаза таращил, узнав, что его пост в районе заняла та самая Нина!
Хохот гулял по залу, как порывистый ветер в бурю, почти не стихая. Неподалеку стонал и хрюкал Изя, но Альбина не школила бойфренда — сама изнемогала, хихикая из крайних сил.
— Сейчас про Нину будет, и про Дашу… — Инна подалась в мою сторону, приятно вжимаясь грудью в плечо. Ее ручка вкрадчиво соскользнула — и пристроилась у меня на бедре. Как давным-давно, в другую эру. Год назад.
Еще немного, и мои пальцы охватили бы нахальную ладошку, но я устоял.
…Пока киношный Видов в роли командированного Гоги охмуряет Нину — заведующую райкомхозом, Шурик-лошара бродит под окнами конторы, истребляя ромашки. Долго выясняет, любит или не любит, плюнет или поцелует, пока прехорошенькая секретарша Даша не высовывается в окошко.
— Да любит, любит, успокойся, — ворчит девушка. — Хватит цветы рвать!
— Правда? — сияет Шурик.
— Да правда, правда…
И Демьяненко, вдохновившись, отправляется в экспедицию (с Пуговкиным в роли известного ученого) — искать в горах снежного человека. Никто ж не знает, что йети изображает та самая троица с Джабраилом, скрываясь от милиции и пугая народ…
У бедных зрителей животы болят, дружный смех больше на стон походит, а Гайдай всё закручивает и закручивает сюжет…
В финальных сценах я отдышался. Вычурные здравицы, барабаны, джигиты, лезгинка… Две свадьбы разом! Нина и Даша в белом и пышном плывут по траве, будто царевны-лебеди, а вокруг них вьются Шурик с Эдиком — в мохнатых папахах, в черных кафтанчиках с газырями…
Усмешка тронула мои губы. Стало понятно, почему Видовы не закатили торжества в реале — им хватило съемочной площадки.
…Огромная, шумногамная толпа провожает молодоженов, ночной поезд отправляется, а мелодичный, западающий в душу голос Аиды Ведищевой выводит за кадром:
Стучат колеса, бегут огни,
Тревоги все несутся мимо!
Заполним счастьем часы и дни,
Люби сама — и будь любима!
— «Люби сама-а — и будь любима!» — тихонько напевала Рита, а я держал ее за руку. — Ну, Ми-иша… Ты меня ведешь, как первоклашку! А я уже большая девочка!
— Да? — изобразил я удивление.
— Вот как дам сейчас!
— Прямо сейчас? — восхитился я. — Ну, Ри-ита… Люди ж кругом!
— Вот, получишь! — сказала девушка задушевно, и взяла меня под руку. — Пошли скорее!
От «Смоленской» до ее дома мы почти добежали, хихикая и прыская дуэтом. Вознеслись в маленькую квартирку — и замерли. Рита нежно огладила мое лицо ладонями.
— Мне все еще не верится, что ты — мой… — прошептала она, разглядывая жадно и серьезно, будто впервые увидела.
— Твой…
Мои губы долго искали дивный ротик… нашли… гладкие девичьи руки крепко обхватили меня за шею, и я уложил Риту на скрипнувшую кровать — всё рядом…
Скрипела двуспальная долго, пока мы не угомонились.
— Помнишь ту ночь, после выпускного? — смешно пыхтя, девушка притиснулась поближе, остыв после трудов любви. Закинула на меня руку и ногу, чтобы быстрее согреться. — Другой такой не было и не будет… Да и вообще… Мы редко оставались одни до утра. Правда? Как-то всё урывками… Да и пусть… Мне очень хорошо с тобой!
— Нет, это мне с тобой хорошо, — заспорил я, с усилием разжмуривая глаза. Недельная беготня давала себя знать.
— Ладно… — милостиво муркнула Рита. Потершись носом о мое плечо, она уложила голову мне на грудь и вздохнула. — Знаешь, а я, наверное, развратница…
— Ну, здрасьте, — фыркнул я, — приехали! С чего вдруг?
— Понимаешь… — девушка стесненно хихикнула. — Когда мы с тобой… ну, очень близко, ближе не бывает… Ну, ты понимаешь! Я будто с двумя сразу — мальчиком Мишей и взрослым Михаилом. Он такой чуткий, заботливый! И очень нежный…
— Чучелко ты мое… — проворковал я ласково.
— Ну, ты меня, как Настёну! — засмеялась Рита. Смолкла и приподняла голову, пальцами небрежно отмахивая прядь. — Миш…
— М-м?
— Я все-все помню про твою тайну… Я даже горжусь немножко, что ты одной мне… Миш, ты рассказывал про свою жену… А когда вы встретились?
Я огладил Ритину щеку, и девушка прижалась к моей ладони.
— В восемьдесят втором, летом. А через год поженились. Проговаривал эти слова, и сам удивлялся — неужели всё это было на самом деле? Даша… Холодное Японское море… Дача под сопкой…
— Шесть лет еще! — выдохнула подруга. — Ты окончишь универ… Тебя оставят в аспирантуру, да? А еще через год… уедешь? Будешь Дашу искать?
Я ласково уложил девушку на спину и поцеловал ее, опершись локтем.
— Никуда я не уеду, и искать никого не буду, — мой голос был мягок и тверд одновременно. — Нашел уже!
Рита всхлипнула и порывисто обняла меня. Прижалась, задышала в шею.
— Так хорошо, что в сон тянет… — пробормотала она смущенно. — Давай, поспим чуть-чуть? М-м? Как Штирлицы? А потом сходим куда-нибудь! Еще светло совсем… Давай?
— Давай… — я крепче стиснул девушку, и с наслаждением закрыл глаза. Сладкая дрема накрыла нас теплым, невесомым одеялом…
Мне снилась Инна.
Суббота, 30 октября. День
Нью-Йорк, Крэнберри-стрит
Пройдясь по причалу и косясь на небоскребы Манхэттена, Вакарчук оглядел «свою» облупленную яхту. Почившего Уортхолла не интересовали всякие новомодные навороты, вроде облицовки амарантовым деревом. Этот скряга купил себе «бэушный» иол с маленькой бизанью позади грот-мачты, чтобы можно было справляться с парусами даже в одиночку. Но вот, не справился…
— Шеф! — напомнил Чак о себе. — Такси ждет!
— Иду!
За рулем желтого кэба перемалывал жвачку толстомордый негр. Фуражка таксиста едва удерживалась на стриженной голове с мясистым загривком.
— Куда? — промычал он, неприятно выкатывая глаза в зеркальце.
— Бруклин-Хайтс. Кэнберри-стрит.