Ойроэн (СИ) - Кочешкова Е. А. "Golde". Страница 6

Только младенец и мальчишка с нелепыми железками на ногах.

Я не хотела брать его с собой.

Видят боги, не хотела...

Лошади уже перебирали ногами, чуя дорогу, а я примеривалась, как поудобней взять поводья, чтобы не задеть ребенка, привязанного к груди. Я понимала, что снова иду поперек всех законов – и писаных, и тех, которые знаешь сердцем, но боль и ненависть гнали меня прочь, ослепляя хуже, чем слепят укусы диких пчел, жалящих прямо в лицо. Мне нужно было уйти, чтобы не сдохнуть от этой боли, от этого яда, заполнившего все мое тело и весь разум.

И боялась я не осуждения моей любимой девочки, у которой я украла ее фургон, а того, что ложь раскроется прежде времени и стража на воротах конюшни остановит нас. Кабы не тот страх, может статься, Вереск никогда не узнал бы, каково это – валяться в одной канаве со свиньями и вытряхивать из волос комья вонючей грязи...

Он успел в последний момент.

Прежде я никогда не видела, чтобы мой хромоногий дружочек ходил так быстро. Он едва дышал, когда его сильные пальцы ухватились за край возничьей скамьи. Костыли глухо стукнули о земляной пол конюшни.

«Шу’уна, подожди! Во’озьми меня!» – глаза мальчишки показались мне двумя дырами, что ведут прямиком в пекло.

На миг я увидела его рядом с собой в этом фургоне, на этой скамье. Всякая дорога кажется легче, когда ты не один...

«Нет! – я стиснула зубы и крепче сжала поводья. – На кой мне двое сопляков, вместо одного?»

«По’ожалуйста! Я не стану тебе обузой! Ты’ы же знаешь, я бо’ольше не беспо’омощный!»

Боги, как он смотрел на меня! Но если я чего и знала, так это то, что ему уготована совсем другая судьба. Красивая, достойная его дара и его души. Я вдохнула поглубже, задавила дрожь и сказала так тихо, как только могла:

«Нет, Каи. Патрик мне не простит, если я тебя заберу. Да и нечего тебе делать рядом со мной. Возвращайся в свою постель. Возвращайся во дворец. Пусть тебя научат, как быть настоящим колдуном».

«Па’атрик поймет. А ты не мо’ожешь уехать одна!»

«Могу и уеду, – время утекало, я больше не могла ждать. – Отцепись от фургона. Ну же, иди к себе!»

«Нет! Я должен быть рядом!.. Когда ты устанешь, когда заплачет Рад, когда будет ночь... Шуна, пожалуйста!.. Ты не по’ожалеешь об этом! Просто по’озволь мне быть рядом!»

Он протянул мне свою ладонь, и за каким-то демоном я дотронулась до нее.

Не знаю, что стало последней каплей – мой страх, что стражники подойдут к фургону, или это тепло прикосновения.

«Лезь»

Костыли так и остались валяться в конюшне.

Он втащил себя на скамью одним уверенным движением, выдающим силу его рук, и в следующий миг уже забрал у меня поводья.

«Ты не пожалеешь. Клянусь. Никогда не пожалеешь, Шуна».

Он оказался прав. Я действительно не жалела... хотя иногда мне нестерпимо хотелось треснуть его по макушке. Или просто наорать. И если кулаки свои я еще могла держать в узде, то с бранными словами было уже сложней – они то и дело срывались с моего языка, но, подобно стрелам, пущенным неумелой детской рукой, никогда не долетали до цели. Вереск только пожимал плечами в ответ или вовсе делал вид, что его это все не касается. И от его спокойного взгляда вся ярость у меня внутри затухала сама собой.

Как я могла на него долго злиться?

Как я могла о чем-то жалеть?

Он стал частью моей жизни, такой же неотъемлемой, как Рад и этот фургон. И не только потому, что помогал мне возиться с сыном и готовить харчи... Этот хромоногий парень с седыми волосами действительно умел быть рядом. Просто рядом. Ничего не говоря и не спрашивая. Ничего не требуя и не ожидая. Он не посягал на мою свободу и даже на мое тело. Я-то была уверена, что стащить с него штаны станет плевой задачей... Там у дома старой знахарке из Подгорья, мне так хотелось сделать это! Отомстить им всем... и подлецу Лиану, и ненавистной маленькой ведьме, чье лицо было столь похоже на лицо моего друга. Как могли боги создать двух столь похожих внешне и столь различных внутри людей? Всякие близнецы всегда казались мне истинной загадкой и чудом, но эти двое... боги верно посмеялись, когда послали их души на землю, наделив столь схожим обличьем, ведь внутри они различались как день и ночь, свет и тьма, любовь и ненависть. Я никогда не умела видеть тем особым зрением, которым наделены колдуны, но порой даже мне мерещилось, что я различаю мрак, источаемый Ивой. И сияние, исходящее от ее брата. В тот день я была готова на все. Убить эту мерзавку. Или навсегда украсть у нее того, кто был ей дороже всех. Дура... Тогда я еще не понимала, что он и так уже мой – весь от макушки до пяток, неуверенно стоящих на земной тверди.

Новые костыли я сделала ему сама – из двух прочных палок с надежными перекладинами для рук и гладкими упорами для подмышек. Пришлось повозиться пару вечеров, чтобы этот баран снова смог не только ползать, но и ходить. Впрочем, очень скоро он наловчился обходиться одним только костылем, предпочитая оставлять вторую руку свободной – держать Рада, таскать ведра с водой или собирать сушняк для печки. Уже тогда я смотрела на него и изумлялась огромным переменам, которые произошли с немощным калекой из лесной глуши. Слабый и потерянный мальчик, живущий наполовину в своих мирах, исчез, уступив место новому человеку, внутри которого скрывался кремень. Сначала изменился его взгляд, а затем – и тело. Когда, благодаря Патрику, Вереск впервые встал на ноги, ростом он был примерно с меня, но уже к зиме вытянулся так, что моя макушка оказалась на уровне его губ. Я хорошо это знала, ведь в минуты горечи он всегда обнимал меня, говорил, что все будет хорошо, а его теплое дыхание касалось моей головы, и от этого почему-то становилось легче.

– Шуна, – Вереск отложил в сторону недоплетенный пояс, с которым возился последние несколько дней. Что-то в его голосе мне совсем не понравилось. – Ты не слышишь?

– Чего? – тревога, отступившая было в сторонку, тут же ощерилась злой собакой, рвущей в клочья непрочное спокойствие этого утра. Я дернулась так, что Рад у меня на руках испуганно захныкал, выронив сосок изо рта.

– Всадники. Много.

– Твою мать!

С тех пор, как Фарр с Лианом вернули мальчишке его силу и способность слышать, уши Вереска стали чуткими, точно у летучей мыши. Так что я сразу поверила сказанному и метнулась к двери фургона, чтобы выглянуть наружу. Сначала мои глаза не различили ничего, но уже спустя несколько дыханий я увидела то, чего так боялась – со стороны каменного моста к нам приближался целый отряд – человек десять верховых. Даже будь фургон запряжен и готов к дороге, мы навряд ли смогли бы уйти...

Я взмолилась, чтобы эти люди проехали мимо. Ну ведь могут же у них быть свои дела!.. Однако очень скоро стало очевидно, что проблемы нас не минуют – всадники направлялись прямо к месту нашей стоянки.

– Шу’уна, пожалуйста, только не на’аделай глупостей, – Вереск крепко взял меня за плечо. – Если они потребуют денег, отдай им все. Жизнь ва’ажнее.

– Да нет у нас денег! – я в отчаянии закусила губу. Кровь наполнила рот соленым. – Возьми Рада! И не вылезай из фургона, ради всех богов!

Я сунула ему ребенка и быстро закрыла дверь, оставшись на ступенях повозки одна. Сердце стучало так, что я почти ничего больше не слышала. Жар наполнил голову.

«Тихо! – сказала я себе – Тихо, Шуна! Не дрыгайся! Может статься, это просто старина Марк решил, что плохо донес свои наставления...»

Я пыталась себя успокоить, цепляясь за призрачную нелепую надежду, но на самом деле уже знала, что все пропало, что я все-таки проиграла. Не знала только, какова будет цена этого проигрыша.

Они окружили фургон кольцом. Здоровенные, бородатые, страшные... Боги, как же мне стало страшно!

– Эй, девочка! – один из них, наверное, главный, остановил свою кобылу у самой двери моего фургона, навис надо мной – грозный, вонючий. От него на десять шагов воняло брагой и квашенной капустой. – Давай-ка доставай товар, что прикупила у Марка! Доставай пошустрей и тогда мы не тронем ни тебя, ни твоих сопляков.