Мистификация - Ирвинг Клиффорд. Страница 23

– Простите, сэр. Мне нужно проверить ваш кейс.

Эдит ждала меня в отеле. Она провела весь день в зоопарке и сдружилась с охранником, присматривающим за белощекими гиббонами. Он пообещал как-нибудь взять ее с собой в клетку во время кормления животных.

– Когда все это кончится, – с воодушевлением заявила жена, – я хочу купить двух белощеких гиббонов. И южноамериканскую жабу. И, может быть, одного или двух фламинго.

Ее полное равнодушие к делу вышло наружу сразу же, как только я заикнулся о проблемах, связанных с большим количеством материала по Хьюзу.

– Показания Хьюза на сенатских слушаниях...

– Так как ты относишься к белощеким гиббонам? У них очень грустные лица и руки доходят до пола, вот так. – Она, как могла, продемонстрировала походку белощеких обезьян.

– Гиббоны – это классно. Показаний куча, но единственное, что из них можно почерпнуть, – это ключ к особенностям речи Хьюза. Хотя, если ты помнишь, он тогда сидел перед всем сенатским подкомитетом, поэтому, скорее всего, говорил несколько скованно, но...

– Ты знаешь, оказывается, южноамериканские жабы поют, когда наступает полнолуние.

– Гиббоны – шикарно. Забудь ты про жаб. Какого черта я должен слушать их кваканье и пытаться заснуть?

– Ты не проснешься, даже если реактивный самолет рухнет рядом с нашим домом. Я хочу жабу. К тому же они не квакают – они поют.

– Мне никогда не наговорить на кассету все триста с лишним страниц, – продолжал бормотать я. – Но это такой хороший материал. К тому же там есть интересная информация в приложении – отчет о катастрофе Ф-11, полный.

– О, дорогой. Меня тошнит от разговоров про Ховарда Хьюза. Ты будешь говорить о нем все время, даже в самолете?

– Постараюсь заткнуться.

– Давай я расскажу тебе о фламинго. Им нужен маленький пруд, там же может жить и жаба...

На следующее утро природа подарила людям безупречную погоду и кристально чистое небо, тут же напомнившее нам об Ибице. Мы проехали по Джорджтауну, а потом к мемориалу Линкольна, который мне больше всего запомнился из вашингтонских достопримечательностей. Когда я впервые приехал сюда в 1960 году, он произвел на меня глубокое впечатление, и теперь мне очень хотелось показать его Эдит. Взбираясь по плоским рядам ступеней, мы осмотрели храм Авраама, прочитали Геттисбергское обращение, затем не спеша отправились к машине по периметру поля для игры в бейсбол. Там играли две команды подростков, никаких униформ, просто случайная компания, крики, смех. Рядом с сеткой стояли, энергично подбадривая игроков, несколько девушек. Мы нашли полянку с мягкой травой и уселись отдохнуть, привалившись спиной к стволу дерева, пока я объяснил жене правила игры. Один из отбивающих пробил аж за третью линию, и мяч упал прямо Эдит на колени. Довольная, она размахнулась и со всей силы отправила мяч обратно на поле. Моя жена была счастлива в Вашингтоне. Следовательно, и я тоже.

Следующий день прошел вдали от мира среди полок флигеля библиотеки конгресса. Устало диктуя бесконечные строки в диктофон, под вечер я проделал парочку нехитрых арифметических вычислений: чтобы закончить с показаниями Хьюза, понадобится как минимум пять дней, не считая усилий по перенесению всего этого на бумагу. Каждый раз, когда я входил и выходил из пристройки, у вращающейся двери меня встречал один и тот же молодой охранник. Мы уже познакомились друг с другом, и парень не утруждал себя постоянной проверкой моего кейса, вечно задавая дежурный вопрос: "Как дела?", на который следовал неизменный ответ: "Пока все в порядке".

Сороковой том – это толстая книга, по моим прикидкам, три дюйма в ширину минимум. В мой тонкий кожаный кейс такая махина, разумеется, не влезла бы, но зато его можно было засунуть за пояс брюк. Мне был нужен этот материал. За пять дней диктовки и, значит, по крайней мере еще два похода Эдит в зоопарк я уже подписался на двух белощеких гиббонов, пруд с южноамериканскими жабами, пару фламинго, ленивца, шимпанзе и стадо антилоп гну. Жена была неугомонна, мечтая о багамских пляжах и длинных сиестах за решетчатыми ставнями, укрывающими от палящего карибского солнца. У меня же болела спина, а собственный голос, монотонно бубнящий нескончаемые разглагольствования Хьюза, постоянно вгонял в крепкий здоровый сон. В конце концов терпению пришел конец, я ослабил ремень и засунул сороковой том к себе в штаны. Было неудобно, но зато книга сидела прочно: тяжелый несгибаемый бугор. Если застегнуть пиджак на все пуговицы, то практически ничего не видно. Надо выйти из-за полок, миновать библиотекарей, а с охранником проблем не будет – привычный кивок головой, и ищи ветра в поле. Здесь у них есть еще одна копия, умащивал я встрепенувшуюся совесть, к тому же всегда можно анонимно послать книгу по почте, как только я закончу работу.

Я взял кейс под мышку и медленно пошел по коридору к лестнице. Книга выпячивалась на спине, как упаковка пива, ужасное ощущение. Схватив пряжку ремня свободной рукой, я потуже затянул пояс. Библиотекари занимались своими делами, склонив голову к столам или перебирая книги на полках. Я чувствовал себя героем фильма, Алеком Гиннессом, персонажем "Банды с Лавендер-Хилл" [15]. Я похищал царские драгоценности Афганистана, выносил тонну золота из охраняемых казематов банка Англии. «Агент 008 докладывает, сэр. Книга у меня. Доктор Да опять сел в лужу...»

У выхода стоял новый охранник. Я никогда его раньше не видел. Пожилой мужчина с сеткой вен, проступавших на шее, и холодными слезящимися голубыми глазами. Ухватившись за пояс, я попытался улыбнуться. Он не улыбнулся в ответ. Он не был моим другом. У него было самое злобное лицо, которое когда-либо попадалось мне в жизни. Передо мной стояло олицетворение Закона, и оно все знало. Это читалось в его глазах. Я дрожащими руками протянул кейс вперед, не зная, остановиться или двигаться вперед. Вернуться обратно просто невозможно. Повернуться к нему спиной? Да проще застрелиться прямо тут, на выходе из библиотеки. Охранник заметил кейс:

– Простите, мне надо его осмотреть.

Я широко раскрыл чемоданчик, он вынул различные заметки и статьи, затем положил все обратно. Суровым взглядом пронзил мой диктофон, но там уж точно не было ничего противозаконного, например оригинала Декларации независимости. Я наконец-то смог выдавить из себя улыбку и безобидный вопрос:

– Вы открыты по субботам?

– Расписание вывешено на стене позади вас. – Его рыбьи глаза впились в меня. – Повернитесь и увидите.

Я всегда подозревал, что в минуты подлинной катастрофы избитые клише речи оживают и наполняются новым смыслом. Теперь я знал это наверняка, потому что сердце у меня натурально рванулось из груди прямиком в глотку. Я повернулся на сто восемьдесят градусов, как в трансе, в одной руке зажат кейс, в другой – диктофон. Я боялся сделать это слишком быстро, иначе книга могла выскользнуть из-за пояса. Я боялся повернуться слишком медленно, чтобы красноречивая выпуклость на спине не выдала меня с головой. Эти глаза, понимал я, ничего не упустят. Понятия не имею, сколько времени занял у меня пресловутый поворот, но тут я понял, что сороковой том начал выскальзывать. А охранник подошел ко мне и принялся прохлопывать меня по бокам сверху донизу. Рот пересох, а губы на вкус походили на пергамент.

Как только охранник дошел до пояса и стал ощупывать спину, сороковой том шлепнулся прямо мне в трусы. Секунду спустя проклятый страж порядка дошел как раз до того места, где книга прилегала к моему позвоночнику.

– Так вы сказали, – прохрипел я, – закрыта или открыта библиотека по субботам? Я чего-то не уловил.

– Еще раз повторяю: посмотрите на расписание на стене. – Охранник протопал к стойке, а я, звучно шаркая по полу, потащился к вращающейся двери; сороковой том бомбой оттягивал мне штаны.

– Благодарю, хорошего вам дня, – послышался мой шепот, а затем я пулей вылетел на улицу.