Мистификация - Ирвинг Клиффорд. Страница 63

Встретив меня в Лос-Анджелесе, Нина спросила, как продвигается книга о Хьюзе. Я показал ей рисунки и наброски, сделанные Дэвидом:

– Я собираюсь теперь показать их Хьюзу, получить его одобрение. Что ты об этом думаешь?

– Чертовски хороши, – сказала она. – Похожи?

– Откуда я-то знаю? Какой, по-твоему, самый удачный?

Она выбрала два наброска маслом и несколько карандашных эскизов.

– Отлично, – сказал я. – Таким же будет и выбор Ховарда.

– Боже мой, – рассмеялась Нина, – в это совершенно невозможно поверить. Ты хочешь сказать, что я – Ховард Хьюз?

– Все могут играть, – объяснил я.

Маршалл тоже был посвящен в наш секрет – нет, разумеется, он понятия не имел, что вся история – надувательство, просто знал о моих встречах с Хьюзом и работе над его автобиографией. Менеджер, конечно же, поразился, хотя рукопись заинтересовала его только с коммерческой точки зрения. Маршалл просмотрел несколько глав, потом, с весьма утомленным видом, отложил текст.

– Это будет экранизироваться? – спросил он.

– Уверен. А как вы думаете?

– Вы же понимаете, я здесь, в Голливуде, знаю каждую собаку и мог бы вам помочь. Агент у вас уже есть?

– Пока нет. Очень мило с вашей стороны, Джон, предложить свою помощь. Когда будет нужно, я попрошу вас заняться этим вопросом.

В понедельник после Дня благодарения я позвонил в "Макгро-Хилл". Рассказал, как Хьюз разговаривал со мной по телефону, услышал мой лающий кашель и отказался встречаться, пока мне не станет лучше. Он сказал, что тоже нездоров и не хочет усиливать инфекцию. Мне же было предписано передать рукопись посреднику, Джорджу Гордону Холмсу. Тот уже прибыл в Лос-Анджелес и передаст текст Хьюзу. Встреча с ним запланирована предположительно на следующей неделе во Флориде, в Нассау. Что касается объявления в прессе, то он его одобрил и сделал лишь пару небольших замечаний.

– Как продвигается работа?

– Медленно, – признался я. – Я заболел, провалялся в постели. Буду в Нью-Йорке завтра.

Я прилетел обратно в среду утром. Нина должна была лететь тем же рейсом, а потом отправлялась в Лондон. Однако в последнюю минуту Маршалл сказал, что ей необходимо появиться на вечеринке с коктейлями в Лос-Анджелесе, так что заказанный билет на ночной рейс пришлось сдать. Теперь ей надо было провести часть среды в Нью-Йорке, в ожидании самолета, и я сказал почти сочувственно:

– Приезжай в "Элизиум". Меня там не будет, но ты можешь немного поспать в номере.

Утром в среду я появился в "Макгро-Хилл", чтобы рассказать сказку о моей болезни в Калифорнии, телефонных переговорах с Ховардом Хьюзом и встрече с Джорджем Гордоном Холмсом. Теперь миллиардер снова хотел встретиться со мной во Флориде, но точного места я, как обычно, не знал. Выбор вполне логичный для Хьюза: мы уже дважды вели там задушевные беседы, к тому же у Ховарда, похоже, был дом в Палм-Бич. Мне такой выбор тоже нравился. Флорида – приятное место для работы, мне нравится южная зима, и, раз уж "Макгро-Хилл" сделало публичное объявление о мартовской публикации автобиографии, мне не хотелось сталкиваться с каким-нибудь филиалом организации Хьюза – особенно "Интертелом", охранной системой. Заявление должно было быть сделано на неделю позднее. Последний чек на имя X.-Р. Хьюза – на триста двадцать пять тысяч долларов – будет готов в среду, и после этого я сразу уеду.

– Тебе надо встретиться с ним и подписать предисловие, – напомнил мне Левенталь. – И если он сделает это, то пусть распишется собственной рукой. Тогда мы сможем перенести текст со всеми пометками в книгу.

– Если Ховард чувствует себя нормально. Слышал бы ты его рык по телефону, когда он услышал мой кашель и чих. Хьюз был просто в ярости. Сказал, что, если мы встретимся, это его в буквальном смысле убьет.

Беверли присоединилась к нам позднее – уже в офисе Альберта.

– Кстати говоря, – сказала она, – "Лайф" отдал то письмо от Октавио Хэрольду на графологическую экспертизу тому же человеку, который проверял письмо, напечатанное в январе.

Мне стало немного дурно, но я попытался вести себя как обычно.

– Что все это значит?

Беверли пожала плечами:

– Просто проверка на случай появления проблем после объявления. Газеты могут раздуть небольшую шумиху. Так что весьма полезно запастись кое-каким оружием.

– Хорошо, что я в начале января написал тебе и сказал то, что слышал от Хьюза. Мне вдруг подумалось, что, если бы это случилось после двадцать второго января – я имею в виду, после того, как вышла статья в "Лайф", – у тебя могли появиться некоторые основания для подозрений.

– О, мне это тоже пришло в голову. Но дело прошлое, – улыбнулась Беверли.

– Когда ты получишь рапорт Канфера?

– Завтра утром. А в чем дело? Разве у тебя есть сомнения?

– Нет, – рассмеялся я. – Эти эксперты выдадут тебе такой ответ, какой, как им кажется, ты хочешь получить. Если ты сказал человеку, что объект – подделка, то, скорее всего, он именно это и подтвердит. Но в этот раз вы получите положительный результат. Но это и правильно, – прибавил я, – ведь письмо действительно от Хьюза.

Вернувшись в "Элизиум", я застал там Нину. Ее самолет на Лондон улетал в семь часов вечера.

– Ты, похоже, взволнован, – сказала она.

– Так и есть. "Макгро-Хилл" передало одно из писем Хьюза на экспертизу.

– Но тогда... – Нина побледнела. – Они могут все выяснить.

– Я не знаю. Просто понятия не имею. – Я метался по комнате, выкуривая одну "Галуаз" за другой. – Я мог бы признаться в мошенничестве. Или изобразить полное непонимание. Выдвинуть теорию, будто бы встречался с самозванцем. Не знаю, что я сделаю. Конечно, остается еще шанс, что эксперт подтвердит подлинность письма.

Нина, казалось, впервые за последнее время была озабочена чем-то кроме своей карьеры.

– Боже мой, – повторяла она. – Я сегодня не усну. Позвонишь мне в Лондон, когда все прояснится?

– Конечно. – Я был тронут.

– Обещаешь?

Я пообещал, и час спустя мы вызвали такси до аэропорта Кеннеди, где попрощались.

В самолете до Майами я вытащил из своего портфеля конверт от "Макгро-Хилл" и нацарапал адрес Швейцарского кредитного банка в Цюрихе. На чистом листе желтой бумаги я написал записку в банк, прося осуществить клиринг вложенного чека, причем как можно скорее. Самолет был переполнен, занято каждое кресло, но мои соседи полностью погрузились в свои почтенного вида выпуски "Нью-Йорк таймс" и "Плейбой". Если бы хоть кто-нибудь из них уделял меньше внимания спортивным страницам или обложкам журналов, то заметил бы чек на триста двадцать пять тысяч долларов, выписанный на имя самого богатого из всех затворников в мире. Шариковой ручкой я написал на чеке: "Перевести только на счет Х.-Р. Хьюза", – потом заверил его. На манипуляции с письмом, чеком и конвертом ушло десять минут. Почерк стал окончательно походить на каракули. Ховард старел. Он болел, я устал. Я заклеил конверт и затолкал его в портфель как раз тогда, когда надо мной навис стюард, улыбающийся во все тридцать два зуба и предлагающий мне стакан свежевыжатого апельсинового сока.

К тому времени аэропорт в Майами уже стал для меня знакомой территорией. Я взял в "Нэшнл" машину и направился на север, свернув с шоссе только для того, чтобы опустить в почтовый ящик письмо и одолжить печатную машинку. Мне было все равно, где останавливаться, так что я поехал по дороге А-1А вдоль линии берега и остановился у первого же приличного вида мотеля, отдаленного от полосы причудливого вида владений и других архитектурных изысков, составляющих так называемый Золотой берег. "Ньюпорт-Бич" оказался достаточно большим, самодостаточным заведением, со своим рестораном, кафе, аптекой, газетным лотком, бассейном и вполне приличных размеров пляжем. Сезон еще не закончился, и цены были высокими, но мне удалось снять отличный номер с двумя террасами, выходящими на пляж и бассейн. В семь часов следующего утра я уже работал в гостиной, пристроив бумаги на всех пригодных для этого поверхностях. Мне так и представлялась кислая мина на лице Дика, улицезрей он весь этот бедлам. Он физически не переносил беспорядок, а я, похоже, напротив, не мог без него жить.