Женщины его Превосходительства (СИ) - Кам Ольга. Страница 21

– Я же сказал, что это не такси, – Романов одной рукой легко перехватывает меня за плечо и одергивает обратно. Ничего особенного. Это даже сложно назвать грубостью. Но хватка такая стальная, что у меня тут же пропадает желание спорить.

– Мы не едем по твоим пунктам назначения, – добавляет ровно и вновь переключается на дорогу. Словно ничего не произошло. В действительности, произошло многое. Для меня.

У меня не только пропадает желание спорить, но и на несколько минут отнимается дар речи. Не сказать, что я увидела что-то особенное в подчинении. Но за последние несколько лет, отвыкла от такого обращения. Его поведение, словно вернуло меня в прошлое.

Он оборачивается, и наши взгляды встречаются. Впервые за сегодняшний вечер. Непроизвольно чуть отодвигаюсь, будто испугавшись увиденного. На подсознательном уровне. Его «нет» чувствуется не только в голосе, оно горит в глазах, ощущается в резких, нервных движениях. «Нет» витает в воздухе. Между нами. Очень категоричное и агрессивное.

– Хорошо. Я поняла. – Сдаюсь. По всем позициям. – Но Алина…

– Можешь позвонить, – разрешает Романов, достает телефон и бросает его мне на колени.

Ни прикасаюсь к нему. Не шевелюсь. Смотрю на аппарат, как на всего лишь дорогую игрушку и вздыхаю. Если бы я могла позвонить Алине, то не сидела бы сейчас здесь. Правда жизни.

Мы едем по пустынным улицам ночного города. И между нами уже примерно с полчаса назад установилась оглушительная тишина. Именно оглушительная. Другое прилагательное к ней просто не применимо. Несмотря на музыку, разливающуюся в салоне подобно сиропу. Несмотря на шум мощного двигателя. Несмотря ни на что. Даже когда он приоткрывает окно, чтобы покурить, звуки никак не могут заполнить собой свободное пространство. Им не под силу справиться с нашим взаимным молчанием. И уже тем более, его прервать.

Я осторожно втягиваю носом табачный запах. Терпкий и острый, как восточная пряность. Но попросить сигарету язык не поворачивается. И я терплю. До одурения. До крепко стиснутых зубов.

Чтобы хоть чем-то отвлечься начинаю прикидывать свою дальнейшую судьбу. Когда нечем заняться и безумно хочется курить, такое занятие как нельзя лучше помогает справиться с навязчивыми мыслями. Действие косяка уже прошло, оставив после себя сухость во рту и желание немедленно подкрепиться. Озноб кончился, сменившись свинцовой усталостью.

Откидываю голову назад и осторожно, вроде бы случайно, бросаю взгляд на Романова. Надо признать, что смотреть на него со стороны доставляет почти эстетическое удовольствие. Любая дура в возрасте от девяти до девяносто согласится, что он красив. Даже очень. До дрожи в коленях. Что ради такого не жаль попрощаться со своей головой и продать душу дьяволу за одну только ночь с ним.

Все дело в том, что я не слабоумная идиотка. Хоть и попадаю в данный возрастной ценз.

В нем есть все, что любят женщины в мужчинах. От породистой, чуть утонченной внешности до уверенных спокойных движений. Этот образ как бы собран из мельчайших деталей, которые не только дополняют друг друга, но и наполняют его глубиной. Каждый его жест отточен до совершенства. В движениях нет ни грамма суеты. Все рассчитано на то, чтобы с минимальными затратами достичь максимального результата.

Иногда он смотрит на наручные часы. Просто чуть поворачивает к себе запястье и опускает взгляд на циферблат из черного агата. Это занимает доли секунды, но происходит с завидным постоянством. Время для него то ли враг, то ли союзник. Но их партнерство неоспоримо. Даже с врагами можно сотрудничать. Уверенна, что у него это прекрасно получается.

У каждого человека есть свое биополе. Оно как бы обозначает существование в пространстве. Холодное или теплое, светлое или темное. Неважно. Оно есть, и оно подтверждает, что человек жив. Что человек что-то чувствует, о чем то мыслит. Его личное пространство. Личная территория, на которую посторонним вход воспрещен. Романова же окружает еще и ореол силы. И эта сила ощущается позвоночником. Пятой точкой. Стоит к нему приблизиться и по коже проходят электрические разряды. Как предупреждение. Дальше пути нет. За этими мерами предосторожности трудно разобрать, какой он на самом деле. Не понять живой или мертвый. Существует ли в пространстве, мыслит ли о чем-нибудь. Ясно одно – лучше не приближаться. Не пытаться шагнуть на его территорию. Но в тоже время очень хочется. Хочется попробовать встать к нему ближе и оказаться внутри круга. Почувствовать не противостояние его силы, а защиту. Нормальное желание слабой стороны. Быть под защитой.

Но это все лирика. Права была Алина, от таких надо держаться подальше. Чем дальше, тем лучше. Взгляд у него холодный и безразличный, как осколок льда. И уж точно в нем не светится желание принимать участие в моей судьбе. Скорее он перекроит ее, как ему будет удобно, если уже этого не сделал, а потом скажет, что так и было. Но на свою территорию не возьмет. Скорее забудет, если что-то пойдет не так. Тут всегда или-или. Или принять это как неоспоримый факт и смириться или держаться подальше. Последний вариант для меня уже отпадает.

Он паркуется у придорожного кафе и выходит из машины. Прежде, чем закрыть за собой дверь, коротко бросает:

– Сиди здесь.

Я бы и не подумала, куда-то пойти. И мысли не было. Проще добровольно броситься под бульдозер. В сложной ситуации и спецтранспорт проявит больше лояльности к моей выходке. Возможно, посочувствует. Как-то проникнется. От Романова ждать подобного не приходится. Поэтому я неуверенно киваю в сторону и отворачиваюсь.

Передо мной расстилается широкая лента шоссе, окаймленная угрюмыми тенями небоскребов. В черных зеркальных окнах отражается серое предрассветное небо. Небольшое кафе примостилось на самой обочине, словно вжавшись в землю от соседства таких величественных собратьев. На неброском фасаде горит яркая вывеска «24». И еще какая-то надпись. Вроде бы «открыто». Сквозь широкие, во всю стену окна мне хорошо видно, что происходит внутри. Хотя, в сущности, там не происходит ничего. Пустынно и тихо. Как и во всем городе. Мертвые часы. В это время, с трех до пяти, люди чаще всего умирают. Статистика.

Романов возвращается и молча протягивает мне стакан с кофе. Пластиковый стакан с пластиковой крышкой. Такие продаются во всех придорожных кафе. Символ ночных путан и уставших полицейских с их дармовыми завтраками.

– Выпей, – советует он и вновь садится за руль. – Нам еще надо о многом поговорить. Не хочу, чтобы ты заснула.

Кофе должен быть черным и горьким, с воздушной пористой пенкой карамельного цвета. Арабика или Мокко. С терпким насыщенным ароматом и немного вязким вкусом. Рано утром, под первые лучи солнца на открытой террасе. Стоя босиком на теплом полу. Из тонкой фарфоровой чашки, поставленной на маленькое блюдце. Под музыку Стинга. Первый глоток, как первый вдох. Глубоко и с наслаждением. Зажмурив глаза и впуская в себя новый день. Через одну чашку кофе. Ритуал.

– Спасибо, – сжимаю в пальцах мягкий стакан, приоткрываю крышку. Внутри молочно-кофейная бурда. Много сахара, воды и молока, которое я на дух не перевариваю. Мало только самого кофе. От него не осталось и слабого напоминания.

Мужественно делаю глоток.

Заметив мое недоумение, Романов усмехается, но не считает нужным что-то добавить или пояснить. Мы снова трогаемся навстречу хмурому утру.

Делаю еще один глоток. Второй мне дается гораздо проще. Впускаю в себя новое утро новой жизни. Мысленно уговариваю себя, что могло быть и хуже. Например, остаться с Таей, продать все свои украшения и поселиться в дешевой хрущевке. Эта мысль до сих пор меня не отпускает. Держит крепко за мозговой центр и предлагает красочные картинки. Одна ярче другой. Застиранный цветочный сарафан, дешевые теннисные туфли. На завтрак овсяные хлопья, на ужин картошка. Работа в местной школе или местной забегаловке. Этакий простенький рай без проблем. Зато с чувством исполненного достоинства. И гордости.

Конечно, есть еще несколько вариантов дальнейшего развития моей жизни. Один из них мой брат. Родная дорогая кровь. Кстати, хрущевка не такая плохая идея.