Женщины его Превосходительства (СИ) - Кам Ольга. Страница 97

Суета. Не больше.

Я только смотрю на дату, чтобы прикинуть, сколько у меня осталось свободных дней. И взгляд замирает на завтрашнем числе. Мне требуется минута, чтобы сообразить, что сейчас восемь вечера. А билет на ночной рейс. От возмущения мне прям-таки не состыковать эти два факта.

Тянусь к телефону, но тут он звонит сам. Одна короткая трель. И я поднимаю трубку.

– Ты получила билет? У тебя всего несколько часов, чтобы собраться и не опоздать на самолет.

Я сижу. Но от звука его голоса медленно сползаю на пол. Я бы никогда ни с кем его не перепутала. Не приняла бы за другого. Мне не нужно время, чтобы вспомнить эти тихие, спокойные интонации. С насмешливым придыханием. Привычку никогда не здороваться. И говорить с такой уверенностью, будто его все обязаны слушать.

Я бы никогда не забыла его манеру не предлагать, не просить, а приказывать. Даже через год. Даже через десять лет.

Закрываю ладонью микрофон и часто дышу носом. Дышу носом. Дышу носом.

Делаю все, чтобы жалобно не заскулить. Я совершаю все гребаные манипуляции, чтобы ничего не произнести. Ни одного звука. Это принципиально.

– Аня, я знаю, что это ты и ты меня слышишь, – никаких сомнений в голосе, никаких изменений в модуляциях. Словно разговаривать с тишиной для него обычное дело. – Я хочу тебя увидеть.

Я слышу его слишком хорошо. Слишком глубоко. И слишком больно. Я чувствую каждое его слово всем телом. Без всяких дополнительных стимуляций. Но так, что дыхание словно перерезает.

Паузы для моих реплик. Или, может быть, слез. Каких-то эмоций. Но я молчу, крепко сжав зубы. На языке оседают десятки невысказанных фраз. Обжигают небо. Тянусь за сигаретами и осторожно щелкаю зажигалкой. Огонек тут же гаснет от мокрых рук. Но я упрямая.

Вдыхаю соленый дым и выпускаю его в потолок, закинув голову назад. Пальцы дрожат. Я слушаю. А надо бы повесить трубку.

Надо – потому что серьезно воспринимать такие вещи опасно для здоровья.

Потому что хочется проклясть его со своим звонком навеки вечные.

Я не ждала его. А только хотела научиться самостоятельно жить.

Подобные шаги навстречу не способствуют успеху в моих начинаниях. Так измеряют силу выносливости и выдержки. Способности разумно мыслить в экстренных ситуациях. А также наличие инстинкта самосохранения в боевых условиях.

Что не снесет крышу от одного голоса. От одного предложения. По одному щелчку пальцев. В душе, я благодарю Бога за то, что сейчас меня никто не видит.

– Я слишком давно к тебе не прикасался. Прилетай.

Это действительно уже слишком. Я бросаю трубку. Со всего размаху. О стенку. Кусочки пластмассы разлетаются по полу. От громкого звука в комнату заходит Роберт. Он опускается рядом со мной на колени и обнимает. Гладит по голове, вытирает слезы.

Он целует меня в волосы и тихо шепчет:

– Милая моя, хорошая, что случилось?

– Да, черт. Черт, черт, – как будто этот изысканный набор слов все объясняет. Как на духу. Повторяю, и повторяю. Снова и снова. Снова и снова, как по замкнутому кругу. Мне больше ничего не приходит на ум. Мне больше ни на что не хватает фантазии.

Когда его ладони ложатся мне на плечи, я вспоминаю другие прикосновения. Чужие. Я вспоминаю чужие поцелуи. Чужие губы. Чужой запах. А в ушах звучит чужой голос. Тихий и ровный, в котором нет и капли сожаления о случившемся. В котором звучат только собственные желания «Я хочу, мне надо, я знаю».

Это расширяет мой словарный запас.

– Ненавижу, – с каким-то долбанным подвыванием. До сучьей дрожи в ногах. – Ненавижу. Господи, ну за что?

На это есть миллион причин. Если коротко, то за все. За все двадцать четыре года проведенные «до». Наверное, за каждую неправильно прожитую минуту. Кара. Наказание. Возмездие, блин.

– Тише, тише, – он крепче прижимает меня к себе. – Ты вся дрожишь, идем наверх.

Отрицательно мотаю головой и облизываю пересохшие губы. Считаю про себя до десяти и отстраняюсь. Не отпускает. Примерно на цифре двенадцать прикуриваю еще одну сигарету. И поднимаю на него глаза. Встречаюсь с его взглядом – уставшим, потемневшим. В нем безысходное понимание. Или признание. Очевидного. Он смотрит на меня, а потом отворачивается. Убирает руки.

– Надо было раньше тебе все рассказать, – глухо. Скользко. Сквозь дым.

Никакого эффекта. Он угрюмо усмехается и встает на ноги. Уходит, ничего не добавив. Просто. Молча. Уходит.

И это хуже всего.

***

Аэропорт. Мерный шум, ровный голос диспетчера. Суета. Взлет, посадка. Рейс задержан. Электронное табло. Взгляд во всем этом путается, мечется. Пальцы хочется прижать к вискам. И на секунду оказаться в тишине. Чтобы сосредоточиться. Чтобы взять себя в руки. Чтобы понять, куда идти дальше. Я так сильно сжимаю сумку, что руки немеют. Я стою посреди многолюдной толпы, среди беспорядочного, беспокойного движения и не могу пошевелиться.

Объявляют регистрацию на рейс. С трудом достаю паспорт и направляюсь к контролю. Мне кажется, если я его пройду, назад дороги не будет. Я уже не смогу развернуться, поймать такси и уехать отсюда.

Ерунда, конечно.

Всего лишь через несколько часов я буду на другом конце земли. И даже не знаю на каком именно. В другой стране. В неизвестном городе. Мне и в голову не приходит уточнить пункт своего назначения. Да хотя бы просто его прочитать на билете. Как-то не до этого.

Несколько часов перелета в неизвестном направлении. Чтобы встретиться с тем, кто никогда не покидал моих мыслей.

Как оказалось. А сначала казалось, что я следую по другому сценарию.

В котором нет безумных шагов. Безумных поступков. И абсолютно безумных мыслей.

Я верю. Мы верим. Все верят.

Боже, какая невыносимая лажа. Будь все так легко, не стояла бы сейчас перед стойкой регистрации, судорожно сжимая в ладонях паспорт. Так крепко, словно это выигрышный лотерейный билет на миллиард рублей. Или еще что-нибудь в этом духе.

Впрочем, мне много не надо. Только возможность.

Оказаться. Снова. Рядом.

Я никогда не думала, что это будет так страшно. Так крепко. Так навсегда.

Я самонадеянно верила, что все прошло. Все закончилось. Испарилось это желание за одно его слово послать всех на хрен.

Я верила, что уже не больно. Больно.

Я верила, что смогу нормально жить. Без него. Не могу.

Я верила, что уж теперь-то у меня хватит гордости достойно ему отказать. Не хватает.

Отдаю паспорт и долго, не моргая смотрю, как мое имя заносят в компьютер. Забираю посадочный талон и прохожу в зал ожидания.

Последний год в таком же зале. Может, чуть более комфортном. Но все равно в ожидании. Может быть, в кровати, но на деле, на жестком сиденье. Был бы повод – сорваться. И плюнуть на всех. Чтобы снова забилось сердце. Дать ему шанс. Не только поддерживать жизнь. Все эти гребаные, никому ненужные процессы. Это и годом-то назвать сложно – какой-то бесконечный, бескрайний, безбрежный поток пустого времени без дат.

Всего через несколько часов… Очень сложно заставить себя перестать фантазировать на заданную тему. Почти нереально. Ощущения такие, что весь этот год ты провела в монашеской келье под строгим запретом на любые земные желания.

Всего через несколько часов. От нетерпения перехватывает дыхание. Сводит судорогой. Так что невозможно дышать. Складываю руки в замок и прижимаю ко рту. Закрываю глаза. Знакомая поза – смирения. Повиновения. Пристрастия.

Объявляют посадку. А я бегу в туалет. И там уже набираю горсть холодной воды и тщательно умываю пылающее лицо. Не помогает. Вдруг появляются мысли – о макияже, покрасневших глазах, о растрепанной прическе, о недостаточно сексуальном нижнем белье.

И только потом. Так некстати. Так не вовремя. Так не к месту.

То самое, о чем бы не хотелось вспоминать. Никогда.

Вот оно утро. Молочные лучи солнца играют бликами в начищенных стеклах. Тишина. А затем слова. Слова похуже камней. От них нельзя увернуться. От них нельзя спрятаться. И бьют они по самому больному. Вот гладкий паркет. Который ощущаешь сначала коленями. Потом ладонями. И собственная попытка защититься. Слабое «Пожалуйста». Почти мертвое. Забитое. Вот он соленый вкус слез на языке.