Мы никогда не умрем (СИ) - Баюн София. Страница 24
«Авантюрных…»
— Безрассудных.
«Слушай, как думаешь, а если кто-то залезет и звезду туда прикрутит — они же перестанут об этом мечтать? Им незачем станет».
— Вик, мы с тобой не станем думать за всю деревню детей. В лесу достаточно деревьев, с которых можно упасть, рек, в которых можно утонуть и диких зверей, которых можно встретить. Не то что бы я призывал тебя к равнодушию, но лезть на елку не нужно… Слушай, а к блинам у нас ничего и нет, но я тебе чаю заварил.
«Да мне и не нужно ничего. Хотя меда жалко… Слушай, Мартин, а, Мартин. Я знаю, о чем ты подумал, когда Риша рассказала про Крота».
Мартин молча домыл сковороду, вытер руки полотенцем и уступил Вику место. Он забрал чайник и тарелку и тихо прошел в комнату.
Он тогда подумал, что ему очень повезло, что Вик не занимается такой чушью.
— Все-таки хорошо, что я не стал дружить с другими детьми. Доказывать им еще что-то, а потом одному сидеть…
Мартин только вздохнул и покачал головой.
Он не мог требовать от Вика не делать выводы, к которым пришел сам.
Действие 10
Тени деревьев
Людей погибель — в похвальбе,
В уверенности их в себе.
Шекспир
На следующее утро произошло именно то, чего так боялся Мартин с самого лета — Вик проснулся больным.
Мартин тревожился не просто так. Во-первых, он помнил, что Вик болеет тяжело, может бредить при температуре и страдает от сильных головных болей. Во-вторых, Мартин припрятал банку меда и лекарства на такой случай. Еще летом ему удалось достать парацетамол и анальгин, что было нетривиальной задачей, ведь все лекарства покупались в городе. Отец запаса не имел, предпочитая лечиться алкоголем.
Но Мартин прекрасно понимал, что Вику нужна забота и нормальное лечение, а не дешевые таблетки, мед и его утешения.
Проем словно заволокло туманом. Мартин впервые не смог сам шагнуть в него, словно встретив непреодолимое препятствие.
«Вик, ты меня слышишь?..»
— Будто через вату, — просипел он в ответ.
«Не говори вслух, ладно? Береги горло. Помоги мне занять твое место. Судя по тому, что я чувствую себя сносно, ты в своей комнате не будешь болеть».
«Нет, не надо… Не хочу, чтобы тебе было плохо».
«Так этот туман здесь, потому что ты меня не выпускаешь?» — прошептал Мартин.
Снова безотчетный страх и липкая тревога сдавили горло. Он сделал шаг назад от порога и упал, запнувшись о кресло.
«Ты в порядке?» — раздался встревоженный голос.
«Да, прости», — пробормотал Мартин, вставая с пола.
Он сам не понял, что его так напугало. Впрочем, со своими чувствами он все равно предпочитал разбираться в свободное время.
«Дай мне хоть чай тебе сделать, согреешься», — предложил он, прислушиваясь к надсадному кашлю.
Вик, подумав, все-таки кивнул. В этом момент туман в проеме рассеялся.
Мартину не требовалось искать градусник, чтобы понять, что температура очень высокая и ее нужно сбивать. Мир качался и плыл перед глазами, с каждым движением у него возникало чувство, что он возвращается в проем — мир словно опрокидывался, он не чувствовал опоры и никак не мог заставить себя думать. Мысли расплывались раскаленным маревом.
Он подполз к краю кровати. Очень медленно встал, опираясь ладонями на кровать. Каждое движение требовало невероятных усилий и полуминутных передышек.
«Мне кажется, или тебе не стоит ходить на кухню за чаем?»
«Я сейчас выпью таблетки, подождем, пока они подействуют, хорошо?»
Он дошел до шкафа и достал со дна нижнего ящика завернутые в платок лекарства. Две таблетки парацетамола ему пришлось разгрызть и проглотить, потому что запить было нечем. После этого он лег обратно в кровать. Его била частая дрожь, одеяло казалось ледяным. Стоило закрыть глаза пришли разноцветные круги, лопающиеся, как мыльные пузыри и возникающие снова. В висках пульсировала тупая боль.
И вместе с болью все сильнее нарастал страх.
Что-то приближалось к нему. Черное, вязкое и холодное. Что-то страшное. Чужое. Опасное и неумолимое. Тянулось, заставляя горло сжиматься спазмом, и обжигая глаза. Оно тянется не из темноты, нет. Его страх живет в метели.
В белоснежном, воющем пространстве, кружащем крошку битого стекла. И оттуда…
Он провалился в спасительный сон раньше, чем успел понять, что ему не справиться с наступающей паникой.
Мартин проснулся через несколько часов. Горло по-прежнему болело, и ужасно слезились глаза. Но комната сохраняла очертания, и никакой метели и монстров в метели не было.
Вик спал. В комнате было тихо и темно, но с кухни доносились расплывающиеся звуки — кажется, проснулся отец. Мартин слышал звон посуды, хриплые ругательства, и с трудом различал густой запах чего-то жарящегося. Он чувствовал лук, чеснок и сливочное масло.
Будь Мартин один — он бы скорее перемотал себе горло колючей проволокой, чем пошел бы сейчас на кухню. Но его душил сухой, надсадный кашель, обжигающий горло. Его знобило и шатало от слабости, когда он пытался встать. Бросить Вика в таком состоянии он не мог.
Пришлось вставать, натягивать свитер и выходить из комнаты. Что-то смутно, безотчетно тревожило его, и Мартин быстро понял, что именно.
Ему предстояло впервые с самого лета заговорить с отцом. Последнее слово, которое он ему сказал, было: «Десять». Впрочем, он явно не скоро расстанется с этим человеком. Ему и так удавалось избегать отца месяцами.
Но, если он снова пьян и снова решит его избить — Вик может не пережить. Если им не удастся встать с постели, если он не сможет выпить воды, поесть, принять таблетку…
Нет никакой надежды, что отец что-то заметит и спасет его. По крайней мере, Мартин не стал бы на это полагаться.
Он почувствовал, как кашель сворачивается в легких в тугой, игольчатый клубок.
Нет, нужен чай. И лучше бы еще кусок сливочного масла, если оно не все в сковороде осталось.
— Здравствуй, папа, — ровно произнес он, стоя в проеме.
Отец сидел спиной и заслонял стол почти целиком.
— Ты хрипишь чего? — неожиданно спросил он.
— Простыл, — так же спокойно ответил Мартин, ставя чайник на плиту.
— Молока тебе вскипятить?
— Что?..
Если бы отец накинул себе на плечи скатерть как шаль, и сплясал бы ему канкан, Мартин точно удивился бы меньше.
Впрочем, он не повторил своего предложения. Он смотрел на стол совершенно пустыми глазами, и редкий проблеск сознания скорее был случайностью.
Мартин тихо, не делая резких движений, чтобы не потревожить алкогольной медитативности отца, открыл холодильник. Сливочное масло и молоко там, к счастью, нашлись.
Кухню словно обволакивал мягкий туман. Мысли становились теплыми и сонными, руки слушались все хуже и хуже.
Мартин отчетливо понимал, что силы его покидают, и что вот-вот он согнется пополам от приступа кашля, потом ляжет на пол и уснет. И утром, скорее всего, не проснется.
Он вылил стакан молока в чистый ковш, добавил кусок сливочного масла и ложку соды.
— Не скрипи, твою мать, — донеслось из-за стола.
Мартин, прикрыв глаза, представил, как выливает кипящее молоко отцу на голову.
Когда молоко прогрелось достаточно, он вылил его в кружку, быстро ополоснул ковш и расставил на подносе чашки и чайник.
— Разобьешь — убью, — донеслось ему в спину.
Без угрозы. Без единой эмоции. Но Мартин точно знал, что если он разобьет хоть одну чертову чашку — отец не поленится его выпороть. И не пожалеет, несмотря на болезнь.
Закусив губы, он медленно поставил поднос на пол и осторожно толкнул.
В комнате он поставил поднос под кровать и, зажав нос, выпил маленькими глотками всю чашку молока не отрываясь. Едва успев поставить ее на под рядом с чайником, он провалился в сон.