Мы никогда не умрем (СИ) - Баюн София. Страница 86

— Чего же так боится ваш муж?

— Ира похожа на меня.

— Риша не станет заниматься этим добровольно. А от тех, кто захочет ее заставить я…

Мартин замолчал. Он просто сидел и смотрел снизу вверх, как Галина смеется. У нее был хриплый, каркающий смех. Губы женщины оставались почти неподвижными, даже уголки, казалось, все еще были опущены вниз. И глаза ее оставались такими же холодными и пустыми. И от этого смех казался еще страшнее.

— Ты ни от чего ее не защитишь. От сотен людей, которые знают меня в лицо. От их детей. И ты никогда не сможешь защитить ее от самой себя. У шлюх не рождаются нормальные дети.

Мартин прикрыл глаза. И улыбнулся.

Весь морок, созданный словами Галины, развеялся, оставив на своем месте теплую кухню, синие рассветные сумерки за окном и уставшую, тихо помешанную женщину.

— Нормальные дети рождаются у кого угодно. Ира ни в чем не виновата. Она — не вы, не ваше прошлое и не ваши ошибки, она — ваша дочь, которая живет свою жизнь.

Может быть, Галине хотелось, чтобы Мартин спросил ее о чем-то. Может быть, ей хотелось поговорить, рассказать кому-то свою историю. Но Мартин внезапно понял, удивительно отчетливо, что ему глубоко наплевать. Да, это была Ришина мать. Да, все проблемы были из-за ее прошлого, и может какие-то ее слова и были правдой. Вся эта семья, какой бы нормальной она ни пыталась казаться, строилась вокруг этой истории. Вокруг детей, которых эта женщина сначала бросала, а потом искала вместе с мужем. Вокруг ее судьбы, которую она, по глупости, а может по чужой злой воле принесла к сегодняшнему дню изломанной и обожженной. Главное, Мартин ясно видел, что пытаться бороться с этой историей — все равно, что пытаться ногтями выцарапать фундамент из-под дома.

Галина что-то говорила. Ее голос звучал на периферии сознания, слова больше не достигали цели. Она говорила, говорила, а слова ее вовсе не имели никакого смысла.

«Мартин, что нам делать?..» — прошептал опомнившийся Вик.

Мартин отрешенно смотрел на женщину. Чего она хочет? Зачем говорит все это? Пытается напугать? Пытается отвратить от дочери? Потому что ненавидит мужчин? Потому что ненавидит свою жизнь?

Наконец, он понял. Она говорит, потому что хочет говорить. Потому что на самом деле эта боль, настоящая или выдуманная — все, что у нее есть.

На столе стоял старый радиоприемник. Прислушавшись, Мартин различил знакомый мотив. Он усмехнулся — надо же, как интересно. Больше не пытаясь прислушиваться к Галине, он встал с места и сделал музыку громче.

И подумал, что если когда-нибудь представится подходящий момент, нужно непременно поблагодарить Мари, которая научила его таким выходкам.

— Потанцуйте со мной, — почти требовательно сказал он, протягивая Галине руку.

— Что?..

— Я сказал — потанцуйте со мной, — повторил Мартин.

На лице Галины отразилось попеременно несколько чувств. Презрение. Раздражение. Недоумение.

— Ну же, это ведь не трудно.

— Ты думаешь, если я…если я тебе сейчас рассказала…

— Я прошу вас со мной потанцевать. Здесь нет никакого иного смысла, кроме танца. Давайте же, такая красивая песня, и она уже подходит к середине.

— О чем? — спросила женщина, подавая ему руку.

— Она о леди с зелеными рукавами, которую любил человек, который написал эту песню. О несчастной леди… — Он легко задвинул табурет ногой под стол, не позволив Галине запнуться. — О которой известно только то, что она носила одежду с зелеными рукавами, и ее отчаянно любил один мужчина.

Мартин улыбался. На его глазах эта женщина превращалась в кого-то совсем другого. Кого-то, кем она была когда-то. Даже ее глаза перестали казаться такими холодными.

Он почти физически чувствовал, как лопаются натянутые в ее душе нити. Немного. Несколько из сотен тысяч. Но она явно так привыкла к их натяжению, что освобождение даже от нескольких чувствовалось удивительно ярко. Ведь не было важно, что за слова она говорила. Важно было, зачем она говорила их.

— Ты думаешь, у меня никогда не было мужчин, которые умели танцевать или читали стихи? — опомнившись, сказала она, снова исказив только что посветлевшее лицо ледяной усмешкой. Песня замолкла, поперхнувшись последними аккордами.

— Хотите, я почитаю вам стихи? Готов поспорить, что таких не читал не один.

— О чем же? О любви?

Мартин почувствовал, как ее пальцы похолодели. Женщина остановилась и забрала у него руку. Она неотрывно смотрела на него, но ее взгляд больше не имел над ним никакой власти.

— Почти. Слушайте. Как зеркало своей заповедной тоски, Свободный Человек, любить ты будешь Море…

Он нашел это стихотворение в одной из немногих Ришиных книг. Темно-бордовая обложка, несколько золотистых стеблей — сборник стихов Шарля Бодлера. Там было много стихов. Разных. Странных. Жестоких. И иногда — удивительно прекрасных.

— Вы оба замкнуты, и скрытны, и темны. Кто тайное твое, о Человек, поведал?.. — горько спросил Мартин, задумчиво глядя перед собой и рисуя кончиками пальцев волны в воздухе. — Что ж долгие века без устали, скупцы, вы в распре яростной так оба беспощадны!..

Закончив, он на несколько секунд замер, глядя на собственную руку так, будто впервые ее видел.

— Я пойду. Передам Ире, что вы за нее волнуетесь, — будто опомнившись, сказал он, вставая.

— Приходи, когда Славу выпишут, — задумчиво сказала Галина, провожая его к двери. — Я… я с ним поговорю. Про театр и про колледж. Он отпустит Иру.

Она закрыла за ним дверь, не сказав больше ни слова.

Вик молчал, пытаясь осмыслить только что произошедшее. Мартин твердым шагом вышел за забор, опустился на колени и зачерпнул полную пригоршню снега.

«Мартин, да что же это за херня-то такая?» — наконец спросил Вик, глядя, как Мартин остервенело растирает лицо.

— Это? Очередная деревенская дура.

…

Через четыре дня Риша вернулась домой. Ее привезла Мари — раздраженная, мрачная и непривычно молчаливая. Риша выглядела лучше — немного растерянной, но почти здоровой. Кажется, у нее были подкрашены глаза, и кажется, Мари дала ей свою куртку. Когда Риша обняла ее у машины, Вику показалось, что Мари ее оттолкнет или сама отшатнется. Но она только бросила на Вика злой взгляд из-за ее плеча, прошипела что-то дружелюбное и поспешила уехать.

Вик видел, как машина скрылась за поворотом. Слышал, что мотор затих, а потом раздался частый, истеричный визг клаксона, будто Мари била по рулю кулаком. Из соседнего дома раздался раздраженный мужской голос и полный ненависти, далекий от изящных конструкций, ответ Мари. Наконец, мотор снова завелся и шины медленно зашуршали по снегу.

Все это слушал Мартин. Думал, как хорошо, что дорогу до станции стали чистить и что снега в этом году немного, иначе пришлось тащить больную девочку по сугробам или искать кого-то с более проходимую машину. Думал, чем это Мари так раздражена.

Вику было не до того — Риша что-то сбивчиво пыталась ему объяснить, но он не разбирал ни путаных объяснений, ни виноватого бормотания. Потому что она была жива, здорова, стояла рядом и глаза у нее были вовсе не как у матери.

У ее матери никогда не могло быть таких глаз.

Действие 13

Город

Какой позор! Была сама

Котенком я когда-то.

Тогда в соседние дома

Не лазили котята!