Мы никогда не умрем (СИ) - Баюн София. Страница 91
Риша поддержала игру. Она улыбнулась. Прикрыла глаза. И когда она открыла, не осталось и следа взгляда девушки, которую любил мальчик по имени Виктор Редский.
Виконт не знал, что любит Офелию. Не знал, что у нее теплые пальцы, ласковые губы и мягкие волосы. Понятия не имел, с какой обжигающей искренностью она умеет обнимать и как нежно целует.
Виконт любил только себя. Он был Богом.
В зале медленно собирались зрители. Первый ряд был целиком отдан приемной комиссии. В самом центре сидел невысокий, полный мужчина в сером костюме. Рядом сидела женщина с ярко-розовыми короткими волосами. На лице женщины не было макияжа, и ничто не скрывало жестких морщин в уголках губ и глаз. К ней часто обращался ее второй сосед, высокий, молодой, черноволосый мужчина с холодным, цепким взглядом огромных карих глаз. Вик почувствовал, как в душе поднимает липкое, ледяное отвращение к этому человеку. Слишком развязно он себя вел. Слишком импозантно выглядел. И слишком явно нарочно раздражал соседку. Мужчина в сером, которого, кажется, тоже утомила эта сцена, мягко придержал его за руку и начал что-то говорить.
— Вик, хватит пялиться на этих фриков!
Рита встала со ступенек и бесцеремонно развернула его к себе, сбивая мизантропический настрой Виконта.
— За нас, за премьеру, и чтобы сегодня твоя подружка произвела больше впечатления, чем режиссерские таланты Мари! — сказала Рита, делая глоток из серебристой фляжки. — Возьми, там не спирт. Коньяк, отцовский, из города.
Вик хотел отказаться, но потом, подумав, сделал глоток.
Коньяк обжигающей тяжестью скользнул вниз, разливаясь в крови будоражащим теплом. Совсем не похоже на мутную апатию, застывающую на лице отца, когда он напивался.
Он вернул Рите фляжку, и она передала ее Рише. Та только покачала головой.
— Пей, — внезапно настояла Рита.
Риша подняла на Вика глаза, и ему не понравился ее взгляд — в нем была смесь вины и страха. Она торопливо сделала глоток и вернула фляжку Рите.
— А теперь, ко-тя-точ-ки, удачи нам, — умело скопировала Мари Рита и одним глотком допила коньяк. — Свет, занавес, третий звонок.
Рита протянула руку ему, а потом Рише. Он почувствовал, как она горячей, сухой ладонью сжала его пальцы. Увидел, как она кладет ладонь сверху на Ришину руку: «Не бойся».
В этот момент он был благодарен ей как никогда прежде.
Зал медленно погружался во мрак. Здесь не было огромных окон, которые нужно было закрывать фанерой. Мари не приходилось самой настраивать свет и следить за музыкой. Вик стоял за занавесом, прикрыв глаза, и медленно считал такты нарастающей мелодии.
— Быть — или не быть? — начал он первый монолог, произнося слова в такт шагам.
Зал казался ему темнотой Мартина — полной неясных очертаний, призраков, и голосов. Он стоял посреди сцены в единственном пятне света, и, когда он говорил, рукава белоснежной рубашки оставляли в воздухе светящийся росчерк.
Вик прервал монолог, прислушиваясь к тишине и считая такты. Он не видел, не слышал, но знал, что к нему в темноте неслышно подходят Матвей и Рита.
— Я виноват, я один виноват во всем, слышите! Заберите меня, не ее! — крикнул он, досчитав секунды.
За кулисами истерично и зло засмеялась Мари — вместо Риты, которой никак не удавалось добиться такого инфернального звучания.
Хриплый, прерывистый хохот, словно вороний грай, покатился по залу. Вик почувствовал, как его хватают за запястья и отдергивают в темноту. Он быстро прикрыл рубашку оставленным ему черным плащом и отполз за сцену.
Рита с Матвеем кружили по сцене свой странный ломаный вальс. Освещение сменилось — теперь сцена была покрыта сероватым светом, похожим на туман. Каблуки Риты стучали в такт мелодии. Время такта Китти еще не пришло.
Фокстрот с манекеном. Одна живая женщина и ее деревянные куклы.
Риша едва слышно всхлипнула. Приближался ее выход. Вик посмотрел на нее, приготовив какие-то ободряющие слова. И подавился ими.
Она смотрела на него с выражением полной безысходности и тихо мотала головой: «Нет! Не пойду…»
Вик почувствовал, как в душе нарастает мутная, животная злость. Он не мог защитить ее от этих людей, от Мари, от проклятых «Дождей» и от самой себя. Бесполезны любые правильные слова. Опять, снова.
И он сделал единственное, что пришло ему в голову.
Вик схватил Ришу за запястье и грубо притянул к себе. Он целовал ее как никогда до этого — в его душе плескалась вырванная из тьмы, задавленная злость. Это Виконт оживал где-то в багровой темноте. И он целовал, упиваясь ощущением момента власти, не думая ни о ее стершейся помаде, ни о помятом платье, ни о собственном гриме.
Наконец-то он мог позволить себе злиться. И он хотел отравить Ришу этой злостью — ведь больше ему было нечего ей дать. Он не заметил, как прикусил ее губу, но почувствовал сладковатый привкус крови. И вместо того, чтобы испугаться нечаянно причиненной боли, он с трудом подавил в себе голодный, животный рык.
Риша в его объятиях замерла, а потом осторожно попыталась отстраниться. Он не позволял ей, пока не почувствовал, как она, наконец, расслабилась, поддалась и ответила на поцелуй.
Так Виконт целовал свою Офелию. Чем все кончилось — Вик старался не думать. Он, придерживая Ришу за плечи, заглянул ей в лицо.
Взгляд Риши впервые за эти дни был полностью осмысленным. В нем не было отрешенности, страха или неуверенности — она была готова идти. На ее губах остался красный, влажный след поверх полустершейся помады.
Улыбнувшись, Вик кончиком пальца стер серый след у ее губ. Улыбка вышла такой, как хотела Мари — ледяной. Высокомерной.
— И если ты — Бог, я буду твоей святой, — сообщила она, отворачиваясь к сцене.
Танец Теней закончился. Офелия выходила на сцену.
Пьеса шла так, как должна была идти. Мартину, который наблюдал за всем со стороны, казалось, что все актеры остались за кулисами. Вот они стоят, неверные тени, очертания людей. А на сцене танцует, читает стихи и захлебывается монологами их Тьма.
Вик так боялся увидеть Ришу в призрачном платье, окончательно, безвозвратно мертвую Офелию, но, когда она переоделась и вышла, он не почувствовал ничего. Виконт знал, что она умрет.
— Финальный танец Офелии и Виконта. Давайте, котята, не будем подводить друг друга, — раздался голос Мари откуда-то снаружи.
Не было никакой Мари. Де Мертей не была сегодня их Богом и не могла быть. Потому что Виконт точно знал, что он сегодня — единственное божество.
Свет на сцене сменился с серого на лиловый. Риша стояла посреди сцены, и пятна света лежали на ее лице, словно синяки.
Вик почувствовал, как Мартин сжал косяк.
«В чем дело?..»
«Это… я уже видел…»
Это для Вика Риша была Офелией. Мартин видел свой худший кошмар, всплывший на поверхность.
Далекий, похороненный еще в детстве. Давно, как он думал, пережитый.
Она стояла на темной сцене, освещаемая лиловыми сполохами. Тяжело дышала, и дорожки черных слез на ее лице влажно блестели в мертвом свете.
«Она ошибётся», — внезапно сказал Мартин.
Он чувствовал, как на запястьях сжимаются ледяные браслеты кандалов.
«Что?..»
«Она должна крикнуть „Виконт!“ Она сейчас ошибется».
«И что же она скажет?» — с неожиданной для себя иронией спросил Вик.
«Она скажет „милорд“».
«Что еще за фантазии?»
— Виконт! — закричала девушка на сцене, исчезая в алых вспышках света.
Мартин провел ладонью по лицу, стряхивая наваждение.
«Прости, я, кажется, тоже нервничаю», — коротко сказал он.
Вик, кивнув, поднялся на сцену.
Риша протягивала к нему руки, и кровь на бинтах, обвивших ее запястья, казалась черной. Он с издевательским поклоном протянул ей руку в ответ.
Они начали танец в полной тишине. В этой сцене не было ни стука каблуков, ни музыки, ни диалогов. Риша скользила по сцене, сбросив туфли, чтобы не издавать ни звука. Она смотрела на него с выражением победившего отчаяния, и Вик видел, как по нарисованным черным следам текут настоящие слезы.