Мы никогда не умрем (СИ) - Баюн София. Страница 92
Он не смог бы доиграть эту сцену. Риша упала в своего персонажа, как в ледяной омут, растворилась в нем. И с любимого, знакомого с детства лица на Вика смотрела взрослая, отчаявшаяся и безнадежно мертвая женщина.
Но Вик еще до выхода полностью отпустил себя. Позволил Виконту с его ледяной улыбкой занять сознание, как когда-то занимал его Мартин. И Виконт чертил в неверных красно-лиловых вспышках причудливые узоры, заставляя девушку кружить по сцене, полностью лишив ее собственной воли.
Вик не слышал, когда зазвучала музыка. Виконту не нужны были такты, он рассказывал историю. Историю о том, как он то отталкивал Офелию, то притягивал к себе так, будто собирался сделать их неразделимыми. Как он гладил ее по лицу сведенными судорогой пальцами, словно пытаясь сорвать с нее маску. Как касался ее ключицы слева, желая вырвать сердце.
Рише это нужно. Нужна Офелия… которая не существует без Виконта.
Алые сполохи плясали по его лицу и, теряясь в белых глазах, делали их красными.
В его руках билась, угасая в ворохе окрашенных карминным светом белых кружев, незнакомая девушка, которую он почти ненавидел.
Потому что бывают моменты, когда любовь не способна ничего решить.
Мартин молчал, опасаясь спугнуть этот ледяной транс.
Риша замерла в его руках, а потом начала медленно оседать на пол. Он, держа ее за руку, медленно опускался вместе с ней. Когда свет погас, Вик нависал над ней и улыбался так, словно собирался вцепиться ей в горло.
Алый платок на его шее касался ее лица, как стекающая с перерезанного горла кровь.
Мартин понял, что хотела показать Мари.
Она прекрасно понимала, что найти по-настоящему талантливых людей в первой попавшейся деревне не сможет. Понимала, что даже если ей удастся найти кого-то, способного воплотить замысел, понадобится долгая подготовка, а не сразу начатые репетиции серьезной пьесы.
Поэтому она создала историю, которая рассказывала себя сама. Научить Риту стучать каблуками по сцене и взмахивать черным плащом в сером свете было легче, чем научить играть по-настоящему хорошо. Заставить Вика примерить на себя роль беспощадного мерзавца, разбудив в нем подавляемую тьму оказалось достаточно, чтобы скрыть то, что для роли ему не хватало опыта.
Разглядеть в Рише беспомощность, доведя ее виктимность до абсурда, создать образ, который практически не требует усилий, заключить ее в оковы красно-лиловых вспышек было достаточно для того, чтобы пьеса напилась шелковой крови алого платка и ожила.
«Вик…» — позвал Мартин, в тщетной надежде спугнуть этот морок.
Сцена погрузилась в темноту. До выхода Китти у них было восемнадцать секунд. Вик должен был отползти к краю сцены, а Риша отойти за занавес.
Но они пренебрегли этой условностью. Риша лежала на сцене, рассыпав по черной поверхности пепельные волосы, и обнимала Вика, слепо шаря руками по его спине. Вик не слышал Мартина. Он вообще ничего не слышал. В этом поцелуе больше не было яда. Это был крик о помощи.
Умирающая Офелия и теряющий ее Виконт.
Испуганная девочка, которая всю жизнь мечтала о театре, но сейчас тонула в своей роли, и влюбленный мальчик, истерически старающийся ее удержать.
Мартин слышал, как Мари тихо выругалась и что-то прошипела. Медленно зажглись красные рампы. Ни Вик, ни Риша, казалось, не заметили света. Всего мира для них не существовало. А Мартин, не видя, явственно ощущал, как напрягся зал. Он чувствовал, как из темноты подались вперед зрители, словно один, многоглазый и многорукий хищник, почуявший жертву.
«Вик, твою мать!» — не сдержавшись, рявкнул Мартин, нарушая момент.
Вик отпустил Ришу и медленно поднялся на ноги, не отрывая от нее взгляда.
«Не смотри в зал», — молча просил он ее.
«Не буду…» — отвечала она.
Он наклонился к Рише и, схватив за запястье, рывком заставил встать. Отпустил и, издевательски поклонившись, ушел за кулисы. Он не оборачивался, но слышал, как Риша ушла по другую сторону занавеса. Она сделала первый шаг одновременно с ним. Судя по звуку, смогла подстроиться под его темп. Мари выключила свет, и зал снова погрузился в темноту.
— Вик, ну вы там совсем страх потеряли?! — зашипела на него Рита, в темноте отряхивая его рубашку.
Вик, ухмыльнувшись, сгреб ее в охапку и звонко поцеловал в щеку.
— Не завидуй.
Рита фыркнула, как потревоженная, очень воспитанная кошка. Отстранившись, поправила платок на его шее.
— Было бы чему… пионер.
Власть, которую пьеса обрела над ним, исчезла так же внезапно, как захватила его разум. Больше не было Виконта, человека, способного обмануться мертвой маской Риши. Никакая она не Офелия.
Она живая. Теплая, настоящая, знакомая до последней черточки. Нет отчаяния, нет страха. Никаких демонов, только отчетная постановка выпускницы театрального университета.
Они доиграют свои роли. Он даст Рише возможность воплотить свои мечты, убережет от любой опасности. Они справились с самой сложной частью пьесы.
Офелия мертва? Они все мертвы?
Вздор.
Они никогда не умрут.
Действие 15
Улыбка Офелии
Говорят, весной я стану свободной,
Мари, я в это не верю! Марлен Дитрих
После спектакля Мари курила на крыльце с приемной комиссией — женщиной с розовыми волосами и полным мужчиной в сером костюме. Мужчина смеялся, прикуривал сигареты женщинам и что-то рассказывал, размахивая руками. Женщина улыбалась, Мари, кажется, смущенно отводила взгляд. Вик, чтобы иметь возможность подслушать, о чем они говорят, взял у Риты сигарету. Они встали неподалеку и тихо пересказывали друг другу тексты своих ролей, чтобы не отвлекаться от чужого разговора, но создавать видимость общения. Риша стояла рядом, спрятав нос в воротник пальто от сигаретного дыма.
— Интересное решение… игра со светом… долго вы учили этих детей так двигаться?.. Удивительно… ведь деревня… — у розоволосой в голосе звучал снисходительный восторг.
— А скажите мне, милая Мари, откуда вы привезли эту девочку? Такой чистый типаж… — говорил мужчина в сером. Голос у него был мягкий, но громкий, словно он привык общаться с маленькими детьми. У Вика мужчина скорее вызывал симпатию, правда, он чувствовал, что Мартин смотрит на него с подозрением.
«Что с ним не так?»
«Не знаю. Он как… плюшевый медведь. Какая-то бутафория», — с неожиданным для него презрением отозвался Мартин.
Мари что-то говорила мужчине, быстро и сбивчиво, будто оправдываясь. Несколько раз она кивала на занятых беседой друзей, думая, что не замечают.
Из разговора Вик понял, что пьесу приняли тепло. Что Риша понравилась всем, что Мари прочат большое будущее, и что если Риша хочет продолжить театральную карьеру, то…
Вик не успел дослушать главного. Дверь с грохотом распахнулась, и на крыльцо вышел третий член приемной комиссии — брюнет, который донимал женщину с розовыми волосами. Он быстрым шагом подошел к компании, на ходу раскуривая сигарету. Вот уж кого не приходилось бы подслушивать.
— Что за халтура, Маша? Сколько я времени потратил, чтобы объяснить полусотне бездарей вроде тебя основы, слышишь, ос-но-вы драматургии?! Или я тебя сглазил, когда полгода назад сказал, что ты из полусотни не самая бездарная?!
Вик почувствовал, как его полоснуло чужое злорадство.
«Мартин, он только что сказал, что мы полгода на какую-то ересь убили!»
«А он что, не прав? Он только за „Машу“ заслужил мой приз зрительских симпатий», — отозвался Мартин.
— А образ «Офелии»?! Назвала персонажа этим именем — изволь соответствовать, а не вываливать на сцену этот педофилический блудливый фарс!
Мужчина продолжал критиковать Мари, размахивая руками и поочередно тыкая пальцем то в нее, то в стоящих рядом людей. Часто звучали слова «бездарность», «дура», «привидение», «моль», «убожество», «свет», «безвкусица», «пошлость». Вик заметил, как Рита приобняла за плечи Ришу, которая, кажется, была готова расплакаться. Он сам хотел утешить ее, но решил дослушать.