Млечный путь - Меретуков Вионор. Страница 25

— Теперь я могу тебе говорить «ты», но ты все-таки продолжай мне говорить: «ваше сиятельство».

Лева безучастно пожал плечами, Тамара Владимировна посмотрела на Леву и тоже пожала плечами. Оценила рассказ только Рита: она засмеялась переливчатым смехом. Словно кто-то позвонил в серебряный колокольчик.

Публика менялась с калейдоскопической быстротой. Кто-то уезжал, кто-то приезжал. Мелькали фигуры потрепанных этуалей, призовых красавиц с престарелыми кавалерами и каких-то сомнительных субъектов с размытыми физиями в кургузых, сильно зауженных пиджаках и укороченных брючках, что делало их похожими на оборванцев. Прибыл припозднившийся Дед Мороз. На нем была точно такая же шуба, в какой я совсем недавно злодействовал в квартире невезучего Генриха Цинкельштейна.

Дед Мороз приблизился ко мне и, бросив на Тамару Владимировну прожигающий взгляд, отрекомендовался:

— Семен Аркадьевич Коварский, жен-премьер в отставке. По причине безденежья подрабатываю на детских утренниках и корпоративах. Надеюсь, вам будет приятно узнать, что некоторое время назад я имел честь быть возлюбленным несравненной Тамары Владимировны. К счастью, наш союз оказался хлипким и распался, не успев окрепнуть…

Тамара Владимировна приподнялась и влепила актеру пощечину. Ватная борода полетела на пол. Я зааплодировал.

— Рукоплесканий я не заслужил, — сказал актер и прикрыл ладонью дрожащий подбородок.

— Я аплодирую не вам, — заметил я.

— Сгинь, Коварский! — прошипела Тамара Владимировна.

Коварский покосился на меня и сказал:

— Предрекаю и вашему союзу скорый конец.

— Не верь ему, Илюшенька, он все врет, я этого Коварского первый раз вижу, — сказала она и хлестанула актера по другой щеке.

— Это преходящий, шаткий мезальянс, он просуществует недолго! — отчаянно кричал Коварский, удаляясь. Он обеими руками держался за лицо. — Кстати, главные присутствуют на приеме в Кремле. Здесь второй и третий состав… Вы все, — он почему-то кивнул в сторону Левы, — второстепенны.

Лева повернулся к Тамаре Владимировне.

— Мне никогда не доводилось бывать на артистических посиделках. Здесь принято давать в морду? — поинтересовался он.

— Это даже приветствуется.

— Разрешите?.. — спросил он, искательно заглядывая ей в глаза.

— Это должен сделать Илья, — твердо сказала Тамара Владимировна.

— Он и так уже получил все, что заслужил, — двусмысленно заметил я. Меня раздосадовало, что один из моих предшественников столь ничтожен. Связь с прекрасной Тамарой Владимировной как бы уравнивала этого жалкого комедианта со мной. Как же она была неразборчива!

Еще в студенческие годы я научился хорошо танцевать. Сначала я танцевал с Тамарой Владимировной. Потом с Ритой. Потом снова с Тамарой Владимировной, потом еще с какими-то дамами преклонного и непреклонного возраста. В какой-то момент я оказался в могучих объятиях хозяйки особняка, тут у меня возникло ощущение, что я борюсь с афишной тумбой Морриса. Венчал мои бальные эскапады фокстротный квикстеп с Левой, который новаторски пытался превратить квикстеп в прыжковую чечетку, что предельно усложнило эстетику танца. Думаю, последнее действо со стороны смотрелось отвратительно: кардинал Ришелье, отчебучивающий умопомрачительно быстрый фокстрот с адмиралом. Все смеялись, хотя ничего смешного в этом не было. Мальчишество, дурачество и больше ничего. Странно, что мы с Фокиным во все это ввязались. Не надо было смешивать шампанское с водкой.

Помню, Лева, делая левый спин-поворот, зацепил краем сутаны огромный напольный шандал, похожий на плевательницу, и, ловко подхватив его обеими руками, устремился в центр зала, где Петр Великий, срывая аплодисменты, отплясывал камаринского с ручным медведем.

— Приглашаю вас, — сказал Лева медведю, — приглашаю вас сплясать со мной танец Святого Витта!

Фокина с трудом уняли.

Позже Тамара Владимировна, кося помутневшими глазами то на меня, то на Риту, спрашивала Леву:

— Так вы следователь? Ловите жуликов и расхитителей, коррупционеров и взяточников?

— Я больше по убийствам… — с достоинством ответил Фокин.

— Неужели в Москве кого-то убивают?!

— И минуты не проходит, — доверительно понизив голос, сказал он. — В последнее время, — Фокин придвинул свой стул ближе к Тамаре Владимировне, — активизировались разные шутники вроде адмиралов Крузенштернов, — он посмотрел на меня и хохотнул, — и Дедов Морозов в шубах на ватине. Чрезвычайно активизировались! Вот их-то я и ловлю…

— Поймали? — продолжала расспросы Тамара Владимировна. Наморщив лоб, она бросила на меня быстрый взгляд.

— Пока нет, но час триумфа близок…

Тут Фокина подхватили под руки какие-то дамы, выряженные опереточными пастушками, и, посверкивая черными сумасшедшими глазами, увлекли в бешеный гавот.

— Сапега, скажи… — повернулась ко мне Тамара Владимировна. — А зачем тебе понадобилось?..

Я напрягся. Ну, вот и дождался: сейчас она задаст трудный вопрос, на который у меня не найдется убедительного ответа.

— …переодеваться в Деда Мороза и адмирала?

Так и есть, задала, не удержалась.

— И почему ты не приклеил усы? Они бы тебе пошли.

Моя очаровательная любовница на глазах теряла мое расположение: она стала задавать неудобные вопросы и из разряда пылких любовниц стремительно перемещалась в разряд нежелательных свидетелей.

Правда, вскоре она поняла, что с вопросами переборщила, и сказала, как бы оправдываясь:

— Сапега, — она вздохнула, — я больше ни о чем никогда тебя не буду спрашивать. Уверена, все, что ты делаешь, ты делаешь правильно.

Мне бы ее уверенность.

…Медленный танец. Вокруг нас, раскачиваясь, надвигаясь и отдаляясь, кружатся полупьяные пары. Пол уходит у нас из-под ног, словно мы вальсируем в шторм на кренящейся корабельной палубе.

Ни Левы, ни Тамары Владимировны поблизости нет. Ее рука в моей руке. Я притягиваю девушку к себе и нежно целую в губы. Рита не отстраняется.

— Я знаю, — она положила ладонь мне на затылок, — я знаю, чего вам не хватает, чтобы выглядеть абсолютным адмиралом.

— Абсолютный адмирал? — я усмехнулся и притянул ее к себе. — Это что-то новенькое.

— Вам не хватает… капитанского мостика. И чтобы вокруг бушевал океан!

Я внимательно заглянул ей в глаза.

— Океан могу организовать, — пообещал я.

— Прямо сейчас?

— Нет, к июню.

— Почему к июню?

— В июне у меня отпуск. Куплю самолет, и мы с вами вдвоем махнем на Гавайи.

Она недоверчиво смеется. Но я-то знаю, что все это не пустые слова.

Тут музыка обрывается, и я веду Риту к столу. Я уже сказал ей все, что хотел. Мимо, шурша шелками, проплывает Бутыльская. Она глазами показывает на Риту и одобрительно улыбается.

…В машине Тамара Владимировна успела прикорнуть у меня на плече. «Как бы мне от нее избавиться?» — думал я озабоченно.

Много лет назад я убил свою жену. Впрочем, не знаю, можно ли назвать это убийством. Я желал смерти своей жене. Был такой грех. Я думал, что именно жена и связанная с ней несвобода мешают мне реализовать свои амбиции. Освобожусь, думал я, и все пойдет как по маслу.

Она была неизлечимо больна и умирала в страшных муках. В клинике, согласно медицинским предписаниям, утвержденным министерством здравоохранения, делали все, чтобы продлить ее мучения. Хотя все — и врачи, и медсестры — прекрасно знали, чем все это рано или поздно закончится. Повторяю, жена была безнадежна. Капельницы, инъекции и даже — какого черта?! — физиотерапия. С каждым днем ей становилось все хуже и хуже. Ее крики сводили меня с ума. Весь этот ужас длился и длился, и, казалось, ему не будет конца. Я дал ей яду. Вернее, истолок в ступке две горсти снотворных таблеток. Через день ее и мои мучения закончились. А еще через день в дверях морга я столкнулся с заведующей онкологическим отделением профессором Агнессой Петровной Баженовой, которую за глаза все звали Агрессором Петровной.

— А вы, однако, смельчак, — сказала она, закуривая сигарету. — В прежние времена вас отправили бы на виселицу.