Млечный путь - Меретуков Вионор. Страница 40

— Значит ли это, что смерть продавщицы лишь предлог?

Он недовольно скривил губы.

— Меня ценят еще и за то, что все мои подозрения всегда — подчеркну, всегда! — находят подтверждение. Я ни разу не ошибся!

— Прими мои поздравления! Кстати, расскажи, как это тебе удалось пролезть в генералы? Надеюсь, все честно — за взятку?

Он не обиделся:

— Повезло выстрелить в нужном месте и в нужное время.

— И кого ж ты убил?

— Председателя следственного комитета.

Я отшатнулся.

— И ты занял его место?!

— На совещании, куда я, в то время подающий надежды подполковник, попал почти по недоразумению, мне удалось вставить в беседу высоких руководителей реплику, которая была по достоинству оценена. Меня заметили, и очень скоро, перескочив через полковника, я стал генералом.

— И что это была за реплика?

— Я предложил на воротах всех тюрем написать «Добро пожаловать!». Председателю комитета это страшно понравилось, и он сказал со смехом: этот подполковник меня просто убил.

— Ну, ты и проныра!

— Как ты разговариваешь с генералом! Поддай лучше!

Я налил в ковшик воды и плеснул на камни. Лицо Фокина на миг исчезло в облаке пара.

— Ты, как все гнилые гуманитарии, — прокряхтел он, выныривая из облака, — любишь мыслить абстрактно, называя такой способ мышления аналитическим. Вот и обмозгуй хорошенько, что сейчас услышишь. Пока свои подозрения я держу под замком. Никакой служебной документации не ведется. Все хранится вот здесь, — он хлопнул себя ладонью по лбу. — И я буду держать это здесь до тех пор, пока ты не поумнеешь и не перестанешь играть со мной в кошки-мышки. Но мое терпение не беспредельно.

Его взгляд как бы случайно скользнул по моей груди.

— Что это за ключик такой?

— Да так… ключ от врат счастья, — усмехнулся я.

— Ты ходишь по острию ножа, — он покачал головой.

— Да, хожу. И буду ходить и впредь, — сказал я твердо.

Он опять покачал головой.

— Хороший ключик. Он мне нравится. Отдал бы ты мне его. Тебе было бы спокойней.

Ах, знает, знает проклятый Фокин что-то про этот ключик!

— Не принесет он тебе ничего, кроме неприятностей… — добавил он тихо и даже с оттенком легкой грусти.

Мне надоело это хождение вокруг да около, и я переменил тему:

— Как ты узнал, что я живу в Мушероновке? Может, по твоему приказу убили несчастную продавщицу, чтобы у тебя был повод случайно наткнуться на меня?

Лева хмыкнул.

— Простое совпадение. Ты лучше скажи, зачем скрываешься, от кого?

— Я ни от кого не скрываюсь! — с вызовом сказал я.

— Да брось ты! А теперь вернемся к делу. Прямо у тебя под носом укокошили продавщицу. Может, — он усмехнулся, — может, это ты ее?..

— Я уже жалею, что заманил тебя в баню. Продавщицу я не мог укокошить из соображений сугубо прагматических: она держала магазин, в котором я почти каждый день отоваривался. Теперь твои молодцы наверняка его опечатают, и неизвестно, когда он заработает вновь. Ближайший же сельмаг находится… я даже не знаю, где он находится. Придется собирать манатки. И потом, продавщица мне нравилась, такая симпатичная толстушка.

— Вокруг тебя непрестанно кого-то убивают. Люди мрут как мухи. Ты притягиваешь убийства как магнит. Пищик, который, как жаба, выпрыгивает из окна. Кстати, несмотря на его тягу к самоубийству, у меня есть подозрения, что не все так однозначно. По моему запросу уже произвели эксгумацию и повторное вскрытие. Результаты будут известны со дня на день.

Он врал, и врал бездарно. Какая эксгумация, если Пищика кремировали?! Мы поднялись и вышли из парной. Фокин остановился у зеркала. Красный, с горящими пронзительно-синими глазами, он был очень похож на черта.

— Ну и рожа! Неужели это я? Кстати, недавно был убит Бублик. Открутили ему голову. А потом еще и ухо оттяпали.

— Какой еще, к черту, Бублик?! — закричал я.

— Бублик, милейший человек с преступным прошлым!

— Не знаю никакого Бублика.

— Убили Бублика, владельца замка под Можайском. Убийц поймали. Это деревенские мужики. Один — молотобоец, совершенно спившийся тип, другой — бывший взрывотехник. Тоже, естественно, спившийся. Думаю, ими кто-то руководил.

Я искоса посмотрел на Фокина. Может, он ими и руководил. Какая-то во всем его поведении проскальзывала фальшь, неуловимая игра, притворство. Я твердо сказал:

— Не знаю ни Бублика, ни взрывотехника, ни молотобойца, ни их гипотетического руководителя. В Можайске отродясь не был.

— Повторяю, ты притягиваешь убийства как магнит. Вот и Дима Брагин…

— Ничего и никого я не притягиваю. Может, просто их время приспело…

— Время?! — возмутился Лева. — И Диме, и Бублику не было и сорока! Дело в том, что уже после того, как эти два живодера, взрывотехник и молотобоец, покинули место преступления, замок посетил некий странный тип, который был облачен в адмиральский мундир, подозрительно похожий на тот, в котором ты отплясывал камаринского в новогоднюю ночь. И потом эти камушки…

— Камаринского, помнится, отплясывал ты. Это — во-первых. А во-вторых, какие еще камушки?

— Камушки преступник вкладывает себе в рот для изменения голоса. Очень интересная примета. А Библии этот безбожник помещает в сейфы… шутник! И такая вот деталь, он открывает Библии на «Плачах Иеремии». Эстетствующий безбожник, мать его… Спрашивается, зачем он все это делает? Любит позабавиться? Рассчитывает на аплодисменты?

— Лева, зачем ты мне все это рассказываешь? У меня нет ни сейфов, ни камушков, ни Библии. И я не безбожник! Я в бога верую! Смотри! — я истово перекрестился.

— Богохульник! Несостоявшийся убийца несчастного Цинкельштейна был облачен в шубу Деда Мороза, — продолжал мучить меня Фокин. — Ты тоже всегда любил пошутить. Опять же камушек во рту…

— Ты повторяешься. А фамилию Цинкельштейн, кажется, где-то слышал. Камни же в рот отродясь не брал…

— Точно в такой же шубе щеголял один из бывших возлюбленных несравненной Тамары Владимировны, некто Коварский.

— Я бы на твоем месте законопатил Коварского в Сибирь.

— За что?

— За то, что он был возлюбленным Тамары Владимировны.

— Шуба и адмиральский мундир… может, это все из театральной костюмерной, дверь в которую Тамара Владимировна изящно открывает своей точеной ножкой? Очень, очень все это подозрительно!

— Для полноты картины арестуй и ее, — посоветовал я. Лева оборвал меня:

— Уверен, орудует один и тот же человек. У тебя нет страсти к переодеваниям?

— Есть, — сказал я и немедля облачился в халат. Другой протянул Леве. Лева мне нравился все меньше и меньше. Он с поразительной быстротой перескакивал из разряда забавных собеседников в разряд… э-э, даже не знаю, как назвать этот разряд. Разряд перспективных покойников?..

Спустя полчаса мы перешли на кухню. Я занял позицию у плиты, решив продемонстрировать ему свое выдающееся умение жарить вареную колбасу.

— Ах, какая прелесть! — восторгался Лева, закусывая грибами и колбасой. — Как ты здесь обходишься без любви и женской ласки?

— Обхожусь как-то.

— Во время расследования убийства твоего маршала я познакомился с его ординарцем, — как бы между прочим заметил он, — сногсшибательная баба! Не баба — персик! Говорю со знанием дела: тело у нее гладкое, плотное и в то же время нежное, в меру мягкое…

— Ты будто расхваливаешь хорошо прожаренный бифштекс.

Он воззрился на меня с недоумением.

— А что я еще должен был о ней сказать? Что она во время этого самого дела погромыхивает костями? Впрочем, тебе решать…

Мы помолчали.

— Маршала, по-твоему, тоже убил я? И картину украл?..

— Никогда не поверю, что ты прошел мимо Сурбарана.

— Отпечатки сняли?

— Отпечатки, отпечатки… Нету никаких отпечатков! Но установлено, что копию сварганил наш приятель Брагин. Жаль, что он умер. Во-первых, он уже ничего никому не расскажет, во-вторых, что куда хуже, долг мне не вернет.

Выпили еще по стопке. Закусили колбасой.