Млечный путь - Меретуков Вионор. Страница 44

Вечером того же дня я сидел у себя дома и тупо таращился в угол. Жизнь напоминала телесериал, только в жизни лилась не киноварь, а кровь. Я опять подумал о Тамаре Владимировне. Как она умерла? Задушена, потом облита бензином и подожжена? Страшная смерть. Безобидная баба, да к тому же еще и красивая. Ей бы жить да жить. Может, еще встретила бы какого-нибудь влюбчивого очкарика и вышла бы за него замуж. Детей бы нарожала.

Я пришел к выводу, что в игре, которую разыгрывали некие закулисные силы, я, увы, пока не ферзь, а самая обыкновенная пешка. Мною играли. Как известно, чаще всего приносят в жертву легкую фигуру. Это открытие меня отнюдь не окрылило. Вряд ли перевод из разряда охотников в разряд жертв может кого-то воодушевить.

Мой наставник, скорее всего, тоже не ферзь. Но он знается с теми, кто может без труда убрать и полицейского генерала, и администратора знаменитого столичного театра. Смерть Фокина и Тамары Владимировны — их рук дело, это сомнений у меня не вызывало.

Мне предстояло доказать, что на самом деле я самый что ни на есть ферзь. Для этого надо было вести свою игру. Для Корытникова же и его покровителей я по-прежнему должен оставаться легкой фигурой.

В самый критический момент, если такой, не дай бог, настанет, мне предстояло уйти в сторону, подключив свой тайный резерв — умение внезапно исчезать.

Я уже хотел этой плодотворной мыслью завершить вечер и отправиться бай-бай, как раздался телефонный звонок. Я посмотрел на часы. В это время обычно звонила моя подвыпившая подруга.

В наивной надежде, что свершилось чудо и Тамара Владимировна жива, я взял трубку. И… услышал довольный голос Корытникова.

— Ну, как тебе новости?.. Раз, два, три…

— Как тебе это удалось?

— Театры всегда горели и гореть будут. А машины — сталкиваться.

— Открытым текстом в эфире… Ты не боишься прослушки?

— Плевать, сейчас всех подслушивают… Завтра в 11.25 мы вылетаем в северо-западном направлении, — сказал он. — Возьмешь с собой только самое необходимое.

— Спицы брать?

В ответ — короткие гудки.

Глава 21

Манера шутовски воспринимать и обустраивать жизнь придумана давно. Этот жизненный стиль позволяет игнорировать то, что тебя не удовлетворяет, и искусственно выделять то, что может тебе понадобиться и что представляет для тебя интерес. Эта манера живет в некоторых из нас со времен застоя. Столичные «интеллектуалы», эти сладкоречивые противники режима, когда событий не хватало, создавали их на ровном месте. Один такой «интеллектуал» часами болтался в магазинных очередях, с удовольствием ввязываясь в ожесточенные перепалки со старухами. Другой свинчивал вывески госучреждений и украшал ими стены своей квартиры. Третий на спор при всем честном народе купался голышом в Чистых прудах. Четвертый звонил незнакомым людям и рассказывал им анекдоты. Пятый выдавал себя одновременно и за сына академика Сахарова, и за правнука Пржевальского. Если голова кипит от жажды деятельности, а жизнь бедна событиями, сойдет и это.

В то же время манера шутовски воспринимать жизнь помогает бороться со страхом. Все предстает в нереальном свете, словно жизнь — это театр, а ты в нем одновременно и актер, и режиссер, и драматург, и даже зритель. Шутовская манера вроде наркотика: и то и другое становится частью твоей натуры.

…Когда я на минуту задержался у дверей стокгольмского банка, я вспомнил, что манера шутовски воспринимать действительность свойственна и мне. Поэтому я ничуть не волновался. Да и стоит ли сильно волноваться, если все вокруг тебя сцена, а ты актер? Самое неприятное, что может меня ожидать, это отсутствие аплодисментов и оскорбительный свист. И занавес. Занавес опустится в любом случае: и при триумфе, и при провале. В крайнем случае я включу в действие свои тайные способности и просто сбегу.

Накануне мы с Корытниковым сидели у него в номере и обсуждали план действий.

— Операция назначена на завтра, — сказал он и, заметно нервничая, посмотрел на часы. — То есть на 26 июля.

— А как быть со спицами? Я, пожалуй, прихвачу их с собой. На всякий случай. Может, понадобятся?

Корытников запыхтел от злости.

— Уж не собираешься ли ты нанизать на свои спицы весь банковский персонал?

— Почему бы и нет? Я давно никого не убивал. Я истосковался по убийствам. Меня так и тянет кого-нибудь прикончить.

— Я смотрю, ты входишь во вкус, — он усмехнулся. — Но шутки в сторону. Повторяю, тебе надо лишь ознакомиться с содержимым ячейки. И оставить все как есть. Если там драгоценности, пересчитай. Если ценные бумаги, перепиши. Задача проста.

— Легко сказать — проста! А если меня сцапают? И не отговаривай, я возьму с собой спицы…

— Ты что, намереваешься спицами отбиваться от охраны, вооруженной автоматами?

— А почему нет?

— Это тебе не Цинкельштейнов протыкать.

— И все же…

— Никто тебя не сцапает, если не будешь увлекаться экспромтами. Все элементарно. Вошел, сдержанно, даже холодно поздоровался, с достоинством предъявил паспорт, показал ключик. Там все по старинке, никаких тебе идентификаций личности по пальчикам или глазной сетчатке.

— Так примитивно? Банк отстал от прогресса?

— Многие преступники еще в молодости предусмотрительно сделали операции на пальцах.

— А вместо глаз вставили стеклянные шарики?

— Рисунок сетчатки, к твоему сведению, можно изменить с помощью лазера.

— Но ключик может потеряться. Его могут украсть, сломать, в конце концов…

— Все это так. Но клиенты идут на риск. Они, как известно, вообще народ рисковый. Это в их природе. У них вся жизнь основана на риске. Если бы они были иными, они не заработали бы свои миллиарды. Теперь о документах. Учти, они у тебя даже более надежные, чем были у настоящего Бублика.

— Как это?..

— У Бублика паспорт был просрочен. А твой действителен аж до 2030 года.

Объяснение, конечно, идиотское, но оно меня убедило: тем более что я сам этого хотел. Приключения, риск, даже смертельная опасность — это было именно то, что меня неудержимо манило. Впереди меня ждала жизнь, о которой я тайно мечтал.

Будешь сидеть сиднем, так ничего не увидишь и не испытаешь, и жизнь промчится мимо. Будешь потом себя корить за то, что упустил, промедлил, прозевал, — да поздно будет. Прошлого не воротишь.

Вон сколько банальностей пришлось наворотить, чтобы придать смысл и оправдание своим будущим злодеяниям.

И вот — банк. Минимум формальностей. Служащие банка были профессионально приветливы и учтивы. Видимо, я не вызвал у них подозрений. Сдержанно, как учил Корытников, поздоровавшись, я предъявил ключик и паспорт на имя Юрия Тимофеевича Бублика. Я старался держаться непринужденно и с аристократическим достоинством. Похоже, мне это удалось.

С одним из служащих банка, смуглолицым усачом, больше похожим на уроженца Апеннин, чем на типичного скандинава, следуем к лифту. Спускаемся на пятый подземный этаж. Идем по нескончаемо длинному, слабо освещенному коридору. Каблуки постукивают по зеркальным плиткам. Усач почтительно молчит и смотрит в сторону. От него исходит сильный аромат дезодоранта и сладких духов. На тонких губах несмываемый след корректной улыбки. Останавливаемся у массивной двери. Служащий проделывает какие-то манипуляции с замком. Щелчок, дверь открыта.

Проходим в хранилище. Служащий вставляет ключ в одну из двух замочных скважин ячейки и неслышно уходит. Я остаюсь в хранилище один на один с сокровищами.

Глава 22

— Итак, сегодня раннее утро 29-го июля, — слышу я глуховатый голос Корытникова.

Корытников уже полчаса околачивается у меня в номере. Я еще не вставал. Я лежу поперек кровати в костюме, но без туфель. Шею сдавливает перекрученный и свернутый набок галстук. Голова гудит, словно в ней закипает чайник, а сердце замерло — по всей вероятности, прислушиваясь к шагам старушки с косой.