Млечный путь - Меретуков Вионор. Страница 56

В моей жизни, в сущности, мало что изменилось. Разве что покойников прибавилось: неожиданно умерла Петькина жена. Я решил его навестить. Состроив скорбную физиономию, произнес приличествующие моменту банальные слова соболезнования. Его реакция была неожиданной.

— Да брось ты! — заорал он. — Господи, ну почему она не врезала дуба раньше? Сколько лет брошено коту под хвост! — стенал он, энергично жестикулируя рукой со стаканом. — Она была замужем… то есть я хотел сказать, что до меня она один раз уже выходила замуж. А может, и два, не знаю… Короче, она сохранила фамилию какого-то мужа. И я не мог избавиться от чувства, что был женат не только на ней, но и на нем… Каждый раз, ложась с ней в постель, я чувствовал, что кто-то лежит между нами и ждет своей очереди. Странное, дикое ощущение, ты не находишь?

Мы стояли на балконе и смотрели вниз, на Тверскую, полную жизни и праздной суеты. Несмотря на прохладную погоду, на Петьке были кожаные баварские шорты на помочах и свободная рубашка с коротким рукавом.

— Бесчисленные авто коптят небо, орды безумцев с отрешенным видом летят навстречу смерти, магазины зазывно сверкают витринами. И мне хочется во всем этом участвовать, — почти пел Петька. Он набрал полный рот слюны, откинулся назад, потом резко распрямился и плюнул. Мы следили за полетом плевка, как за полетом воздушного гимнаста под куполом цирка. Плевок, набрав скорость и распластавшись в полете, спланировал прямо на шапку неосмотрительного прохожего. Прохожий остановился, снял шапку и принялся ее разглядывать. Потом поднял голову и погрозил небу кулаком. Петька засмеялся.

— Он, видно, хочет, дуралей, чтобы я плюнул еще раз… Ах, я только сейчас понял, насколько прекрасна жизнь! — произнес он с чувством. — Господи, прости мне это кощунство, но передать не могу, как я счастлив. Я словно воскрес из мертвых!

— Какой же ты, однако, мерзавец! Еще не успели увянуть цветы на ее могиле…

— О чем ты?! — истерично завопил он. И уже более спокойно: — Цветы на могиле… какая пошлость! Успели, не успели… Пожил бы ты с ней, не так бы запел! Господи, это же просто восхитительно, что она окочурилась! Все эти годы я жил словно вхолостую. Покойница, будь она проклята, мешала мне жить. Хотя я ее любил, очень любил. Но, если быть объективным, это была не любовь, а мука! Она же была нимфоманкой. До свадьбы ни одного мужика не пропускала. Мучила меня изменами. Я и женился-то на ней, надеясь, что она как-то поуспокоится, мол, семейные заботы и все такое… Шиш! Она была чокнутая. Я сам-то уже давно не в себе. Но если еще и жена с придурью, это уже передвижной сумасшедший дом! Одно время, она мне сама как-то по пьянке призналась, она стала получать удовольствие от того, что соблазняла мужиков, но в последний момент сходила с крючка. Не доводила, так сказать, ситуацию до апогея. Слава богу, у нас не было детей.

У всех одно и то же. Я вспомнил свою покойную жену.

— Тебе надо переменить образ жизни, — сказал я.

— Только об этом и думаю. Хорошо бы смотаться куда-нибудь. В горы, на Тянь-Шань, например.

— Дались тебе эти горы! Сейчас хорошо во Флоренции. Там полно красивых баб.

— Красивых баб полно и в Москве.

— Можно задать тебе деликатный вопрос?

— Что еще?..

— Почему умерла твоя жена?

— Хороша деликатность!

— И все же — почему?

— Да по глупости, — Петька засмеялся. — Стояла на балконе, вот как мы сейчас с тобой. Перевесилась, понимаешь, кого-то разглядывая внизу, в толпе, потеряла равновесие и сверзилась, дура, аккурат на тротуар. Хорошо, что никого не зашибла.

— Ага, ты ей помог, негодяй! — я схватил его за ухо. — Ты ей помог, признавайся!

— Ну, ты даешь! — закричал он, вырываясь. — Даже я не способен на такое.

— Но ты мог ее удержать!

Он задумался.

— Черт его знает, вероятно, мог, — сказал он, растирая покрасневшее ухо. — Но не стал… что было, то было. Не хотел ей мешать. Главное не в этом! Она померла! — его голос вибрировал от восторга. — И тело предано земле. А мне всего-то сорок: вся жизнь впереди!

* * *

Очередной вечер у Геворкянов. Прошло два дня, как Вика и Генрих Наркисович поженились. Свадьбы как таковой не было. «Я был женат… шесть, — Геворкян задумался, загибая пальцы, — или семь раз, не помню… да Вика троекратно. Это ж на двоих полноценная десятка! Какая тут может быть свадьба! Я же не звезда Голливуда. Расписались, и все дела!»

Сегодня я отдыхаю. Сижу в сторонке от игорного стола и с наслаждением потягиваю десятилетний «Двин». Все поглощены игрой, и до меня никому нет никакого дела. Ощущать это приятно. Так покойно я чувствовал себя только на расширенных творческих вечерах: никто тебя ни о чем не спросит и никому ты не нужен. Сиди себе и думай, что в голову взбредет. Я наклоняю голову и трусь щекой о бархатную портьеру, пахнущую трубочным табаком, дорогим мехом и шоколадом. Я глубже погружаюсь в мягкое кресло и сонно прикрываю глаза. Я блаженствую. Несмотря на то что совсем рядом со мной находятся чрезвычайно опасные субъекты, я чувствую себя в безопасности. Мне тепло и уютно. Я все чаще бываю у Геворкянов. Чем-то эти люди меня притягивают. Все они разбогатели при новой власти, но, как ни странно, любят вспоминать советское прошлое. В котором, по их признанию, им жилось даже привольней, чем сейчас.

За игорным столом новые лица. Подтянутый, моложавый мужчина с квадратным подбородком и умными глазами. Обычно так выглядят дураки, занимающие высокие государственные посты. Дурак, как бы подтверждая известную пословицу, редко проигрывает. Он пришел с женой, очень-очень полной дамой. Я не без удивления узнал актрису Авдееву, которая в новогоднюю ночь своим рискованным декольте и шляпой с плюшевым индейским петухом потрясла мое воображение. На этот раз она была одета скромнее — в дорогой деловой костюм.

Она тоже узнала меня, но не подала виду. Женский инстинкт? Осторожность?

Ее муж носит необычную фамилию — Лейбгусаров.

— Ты меня игнорируешь, — слышу я злобный шепоток Вики.

Она садится рядом, локтем толкает меня под ребра и продолжает бубнить:

— Я не интересую тебя как женщина. Вот уже пять минут, как ты пялишься на Авдееву. Это становится неприличным.

— Просто я не сразу узнал ее без индюка…

— Какого еще индюка?!

— Как-то в бывшем особняке графа Игнатьева… — начал я тихо. Пришлось рассказать ей, разумеется без подробностей, о новогодней ночи. — Тогда Авдеева выглядела привлекательней. Индюк был ей очень к лицу. А ты меня интересуешь, очень даже интересуешь! Я без ума от тебя! Вот уже десять минут, как я мечтаю с тобой совокупиться! Я вожделею к тебе! — пряча глаза, страстно шепчу я. Я уже давно понял, что от нежной девушки, некогда вскружившей мне голову, остались только бархатные ресницы. Да и те, при ближайшем рассмотрении, оказались накладными. Она вся состоит изо лжи.

— Пошляк… — шепчет она ласково. — Ты что, боишься Геворкяна?

— Не то слово.

— Раньше ты не был таким трусом.

— Я им стал.

— Ну, ты и свинья…

— Дело не в этом. Просто я не могу заставить себя обманывать хлебосольного армянина, который угощает меня такими вкусными обедами.

— Святоша! Я думаю, все куда проще: у тебя не стоит.

Подошел Геворкян. Он склонился над нашими головами и вдруг выпалил:

— Однажды одну из своих самых любимых и самых верных, по моему ошибочному представлению, жен я застукал с мужиком. Вернее, с другом. А если еще точней, с бывшим другом. Выпивали у меня дома. Как водится, нарезались. Друг остался на ночь. Часов в пять утра приспичило мне отлить. На обратном пути захожу в комнату, где спал друг. И тут-то я все и увидел: жена, моя верная женушка, сидит на моем верном друге верхом и отрабатывает…

— Какая мерзость… — скривилась Вика.

— Как говорится, все помутилось в голове. Потерял сознание. Очнулся у себя на кровати. Как в тумане увидел озабоченные лица друга и жены. «Экий ты слабонервный! — воскликнули они радостно, увидев, что я пришел в себя. — Глупенький, ничего серьезного, это был всего лишь секс».