Млечный путь - Меретуков Вионор. Страница 84

И скоро я уснул на диване, свернувшись, как собака. Проснулся ночью. Рита укрыла меня пледом. Она сидела рядом в кресле, подложив руку под голову. Глаза ее были закрыты. Я покрутился на диване, чтобы плед плотнее подоткнулся под меня, и уснул крепким сном.

* * *

Рита. Ослепительная красавица. Чего я ищу? Зачем? Вот она, рядом, верная — насколько может. А не сказать ли мне ей, что хочу прожить с ней бок о бок долго-долго, пока смерть не разлучит нас?

— Без тебя мне одиноко… — признался я.

— Когда-то ты обещал отвезти меня на край света. Тебе это удалось, — сказала она.

— Милая, Земля — это шар. Вот послушай, что говорил Александр Дюма: «Чтобы отыскать ее, он действительно готов был отправиться на край света, но Земля — шар, у нее много краев, и он не знал, какой край ему выбрать». Поскольку краев много, а «ее» разыскивать нет необходимости, она, то есть ты, сейчас рядом со мной, — я нежно погладил Риту по щеке, — то рассуждения о крае света теряют смысл.

Я остановил себя, тупо глядя перед собой, кажется, я еще никогда не произносил разом столько банальностей.

— Может, нам завести ребенка? — вдруг брякнула она. Она не впервой заговаривала об этом.

До сей поры наши отношения отличались прагматичностью с умеренными вкраплениями разврата. Это устраивало обоих. А теперь Рита задумалась о своем будущем. Вернее — о моем. Когда женщина начинает задумываться о чем-то серьезном, то есть заниматься не свойственным ей делом, жди неожиданностей, жди беды.

— Завести?! Ребенок не собака, — хмуро пробурчал я.

Ах, говорили, говорили мне, что нельзя затягивать отношения с женщиной! Жениться я не собирался. А впрочем, почему бы и нет? Что бы это изменило в наших отношениях? Будет ли Рита, привыкшая к частой смене любовников, мне верна? Впрочем, так ли уж для меня это важно — верна, не верна? — соблазнительно нашептывал мне внутренний голос. Чтобы сексуальная сила бушевала во всю мочь, необходима хоть какая-то ревность, она обогащает чувственность, это общеизвестно. Что ж, если рассматривать супружеские отношения под таким углом, можно подумать о женитьбе. Весь Голливуд, да и добрая половина нашего эстрадного сообщества живет по таким законам. Я вспомнил, что подобные размышления бывали у меня, когда я подумывал, что мне делать с Тамарой Владимировной: жениться, убить или купить ей новую шубу. Женщины разные, а мысли и намерения у них одинаковые.

Глава 52

Умерла Бутыльская. Я присутствовал при ее последних минутах. Я слышал ее последний вздох, вернее, трагический выдох. Она угасала в швейцарской клинике, подозреваю, не от нравственного груза прожитых лет, а от неизбежного старения телесных субстанций: в глубине души, я уверен, она оставалась такой же юной, какой была в те годы, когда носила на груди комсомольский значок. Организм банально износился и не мог более удерживать в себе ее нестареющий бунтарский дух. Эта разноголосица в отношениях между телом и духом — страшная трагедия, и не каждому уготован сей тяжкий удел. Как правило, старение духа и старение тела происходит в соответствии с установленным природой или богом порядком, то есть в закономерном, постепенном, незаметном и привычном единодушии. Что тоже не сахар. Не знаю, что бы я выбрал, если бы у меня была возможность выбирать.

В течение нескольких недель Бутыльская лежала в клинике «Женолье» и ждала, когда кто-то, кто моложе ее лет на шестьдесят, свернет себе шею где-нибудь на крутом вираже обледенелой автотрассы Базель — Кьяссо, и свернет так удачно, что пострадает только голова. Которую потом хирурги отделят от тела и заменят головой Эры Викторовны. Не дождалась. Зимы в тот год были небывало теплые, и шоссе, на ее беду, так и не заледенело.

В Женеву мы с Ритой прилетели частным самолетом. Через час были в клинике. Успели к самому концу. Врачи держали Бутыльскую, что называется, на плаву, используя традиционный кислород и подбадривающие инъекции. Инъекции вызывали приступы гомерического хохота, которые доводили мою старую подругу до изнеможения. Допускаю, что именно этот смех в конце концов ее и доконал.

— Ты знаешь, Илюша, — говорила она в день смерти, — жизнь оказалась поразительно короткой. Еще вчера мне было двадцать, а сейчас, если я не ошибаюсь, уже 92, — она захохотала. — Мне тут принесли зеркало, на меня оттуда глянула такая рожа, что мне захотелось в нее плюнуть. Я бы и плюнула, да сил не хватило… — она истерично захохотала. — Знал бы ты, как страшно умирать!

Разговор и смех утомили ее. Она закрыла глаза. Дышала она тяжело и часто. Сквозь редкие ресницы старухи просочились две слезинки. Они сползли по морщинистым щекам и замерли на подбородке.

Спустя минуту она сказала:

— Вот тут, под подушкой… Помоги мне, там письмо.

Я склонился над ней, ожидая ощутить тошнотворный запах болезни, дряхлости и лекарств, но уловил лишь нежную волну духов. Я приподнял седую тяжелую голову и сунул руку под подушку. Нащупал конверт.

— После прочтешь… — велела она. — Помнишь анекдот? Ведут еврея на расстрел. Ставят к стенке. Он спрашивает: можно отлить? А конвоир ему: после отольешь.

Она помолчала, собираясь с силами.

— Мне говорили, что это лучшая клиника в Европе. А оказалось, что пациентам сначала ставят диагноз, что они безнадежно больны, а потом подтверждают этот диагноз на практике. Врачи не покладая рук борются со старением, используя различные сверхсовременные методы: лечебное голодание, например. Мне кажется, они борются не со старением, а со старухами. Их здесь столько, этих богатых хрычовок со всего света, расфуфыренных, наглых, капризных, ярко накрашенных, что предпочтешь не лечиться, а подохнуть. Головы здесь не пришивают, все это сказки. Мерзавцы! Болезни, болезни, и нет от них спасения, никуда от них не спрячешься… Кажется, я сижу в осажденной крепости, а неприятель все прибывает и прибывает. И забрасывает ко мне горшки с кипящей смолой и дерьмом.

Она опять расхохоталась. Я не знал, что мне делать, разразиться ответным смехом, потому что это было по-настоящему смешно, или, скорбно поджав губы, промолчать. Я, разумеется, рассмеялся. Это было последнее, что услышала моя старая приятельница. Смерть под аккомпанемент смеха. Обрушилась, ушла в небытие память, равная Вселенной. Достойная смерть.

Я стоял в коридоре, куда меня вывели медсестры, и плакал. Рита взяла меня за руку и заставила смотреть за окно. Там зеленела альпийская трава, от сильного ветра гнулись деревья, в поднебесье облака наплывали друг на друга. Там была жизнь. Мне хотелось поскорей покинуть клинику, уйти из этой обители предсмертных страданий и боли.

До отеля шли пешком.

Медленно поднялись к себе номер. Вышли на балкон.

Я смотрел на синеющие вдали зубчатые горы с белыми шапками на вершинах и ждал, когда Рита нальет мне водки.

— Осиротел твой Сапега, — сказал я. — Выйдешь замуж на сироту?

Она поняла, что на этот раз я не шучу.

Ночью я распечатал конверт. Переписка с покойницей. Переписка в одну сторону. Письмо с того света. Интересно, что еще — на прощанье — отчебучила неугомонная старуха?

Даже мертвая, она не переставала меня удивлять. «Ты, скорее всего, думаешь, какой еще номер напоследок выкинет эта чертова Бутыльская?» — писала она.

То, что я прочитал потом, меня не просто удивило, а повергло в глубочайшее изумление.

«Все твои фантазии по сравнению с моими фокусами — это просто детский лепет, — читал я. — Как ты думаешь, кто свел тебя с Корытниковым? Это сделала я. Ты полагал, что твое знакомство с Тамарой Владимировной случайность? Как бы не так! Это по моему указанию Корытников опоздал на встречу с тобой тем прекрасным летним днем. И ты стал бродить вокруг бронзового драматурга и таращиться по сторонам. Ты полагаешь, что Тамара Владимировна случайно охорашивалась перед зеркалом и крутила своей очаровательной головкой? Как же ты был доверчив, ты был уверен, что случай — это хозяин жизни. К твоему сведению, случай можно организовать. Я следила за каждым твоим шагом. Как же я хохотала, когда узнала, что ты проткнул Цинкеля вместо Геворкяна! Два слова о Вике. И она часть моих тщательно продуманных комбинаций. Правда, иной раз она выходила из-под контроля, но такова уж женская природа: она изменчива и ее трудно прогнозировать. Я поставила перед собой цель: сконструировать жизненный эпизод длиной в несколько лет. Так опытный автор детективов намечает в голове конструкцию, сюжет нового романа. Теперь о твоих успехах: высокой оценки заслуживает твой фокус с выпадением из окна идиота Пищика. Надо отдать тебе должное, это была высококлассная, почти самостоятельная работа. Хвалю. Хотя способ — галлюциногенные грибы — был подсказан мной. Но ты ничего не заметил и носился в своем дурацком тулупе по всему Подмосковью, пока не набрел на какого-то алкаша, который сплавил тебе совершенно безобидный порошок. Я сумела незаметно подменить его настоящим «Колпаком свободы», который продавался, кстати, совершенно свободно в интернет-магазине. Экий ты, братец, простофиля!