Между Сциллой и Харибдой (СИ) - Зеленин Сергей. Страница 182
«Котик» принял вид ещё более пофигисткий чем был до того, персонал «Красного трактира» и посетители – пребывали в виде выпавшего на дно водоёма осадка, а ни одного милиционера со свистком поблизости не оказалось… Впрочем, как всегда в подобных случаях. Поэтому растаскивать осатаневших баб пришлось нам с Владимиром – в чём мы и преуспели, хотя и с великим трудом.
Если нам с «Щеней» можно было присудить боевую ничью, то в женском – «по очкам» победила всё-таки Лиля Брик. Правда, применив «запрещённый приём», с изрядным ядом обратившись ко мне:
– Извини, я не знала что ты здесь с мамой.
Моя Софья Николаевна расплакалась и убежала наверх: она ужасно комплексовала по поводу нашей с ней разницы в возрасте… Возраста тел, разумеется. Ментально, я был – как бы не вдвое старше её, она это чувствовала и вела себя соответствующе.
Мне за хозяйку «Красного трактира», с коей было проведено так много страстно-жарких ночей – стало обидно, поэтому усугубил:
– Ну и стерва же Вы, Лиля Юрьевна! Жалко, что на «Титанике» Вас не было – когда он утонул.
Вижу, Маяковский – вновь быкует, замахиваясь. Тотчас поднимаю руку с открытой ладонью:
– СТОП!!! Не знаю, как там в Европах – откуда к нам прибыла ваша группа «свингеров», а в нашей тихой провинции – принято устраивать «бой быков» в специально отведённом для этого месте.
Неподалёку, между стадионом и спортгородком – есть довольно укромное местечко, где местные хроноаборигенны выясняют меж собой отношения.
Откровенно надсмехаясь надо мной, басит:
– Не слишком ли хлипко для боя выглядишь, «телец» семимесячный?
Врёт, орясина длинномерная!
«Там» – меня моя мама, как положено – девять месяцев вынашивала, прежде чем благополучно разрешиться от бремени. А «здесь» – я за несколько секунд клонировался, я так думаю. «Телец семисекундный» – ещё куда не шло, но «семимесячный»…
Ты мне ещё за слова ответишь!
Окинув с ног до головы, иронично снизу верх глядя, задиристо выпаливаю:
– Типа – здоровый, что ли? Так, запомни Четвёртый закон Ньютона: чем крупнее шкаф – тем с большим грохотом он падает!
Смотрю, Софья Николаевна мигом проплакавшись, со второго этажа – целит в «секс-символ» из мужниного ружжа:
– Серафим, отойди! Я, счас «бекасом» – из жоп…пы этой шалавы, дуршлаг для нашей кухни сделаю!
Не, ну до чего сексуально выглядит – так бы и «влындил»!
Коль после сегодняшнего жив-здоров останусь – обязательно надо будет разнообразить наши с ней постельные сцены эпизодами с заряженным ружьём.
Тут, та бабка ещё – кухработница, добавляет экстрима:
– Сперва в еёйного ёб…ыря пали, Софьюшка! А эту лахудру я ухватом хвачу – она и окочурится вмиг!
– Этого длинного – Серафим сам из «нагана» застрелит, не сплошает чай!
Не, ну – цирк шапито…
Однако, она точно счас по ней бабахнет самой мелкой дробью вперемежку с самой крупной солью…
Впервые за время наших с ней близких отношений, подражая Климу Крынкину, я грозно прикрикнул:
– Цыц, баба! Убежала на кухню – чугунками греметь! А ты, старая, какого лешего сюда припёрлась с этим дрючком? Брысь за печку – «шептунов» пускать!
В этих заповедных местах сурово-кондовый патриархат – ещё не пал окончательно перед сладко-липкой эмансипацией. Слово мужицкое – что-то ещё стоило и, обе представительницы противоположного пола меня послушались. Правда, Софья Павловна – перед тем как покинуть нас, опасливо:
– Серафимушка! Ты там осторожней с ним – вон какой здоровый…
Несколько излишне бравурно, я:
– Диплодок – куда как здоровее был, да и тот – уж давно вымер.
Часто ей рассказывал про динозавров, сколько в каждом из них было мяса и сколь крупные яйца они несли.
Одним – весь Ульяновск можно было накормить!
Но это я отвлёкся.
Обращаясь к Владимиру Маяковскому:
– Так, что? Схлестнёмся «гребень на гребень» – как меж пацанами водится, иль засцал?
Признаюсь честно – надеялся, что он всё же «засцыт».
Однако, ни фига!
Тем временем на шум спустилось большинство постояльцев гостиницы, немало народу ввалило с улицы, поэта опознали и повсюду послышались сперва шёпотки, а затем и выкрики:
– Это ж – Маяковский… Маяковский! МАЯКОВСКИЙ!!!
Кто-то, взяв меня за рукав, теребит:
– Серафим, Серафим! Это ж – САМ(!!!) Владимир Маяковский!
– И что ж мне теперь? Кровью от восхищения сцать?! Подумаешь – какой-то там «Маяковский»… Да, будь он хоть сам Кассиус Клей! А люлей он у меня сегодня огребёт – это однозначно.
Впрочем, прекрасно отдаю себе отчёт что самому «огрести» – вероятности куда как значительно больше. Не знаю, возможно – это у меня синдром Герострата: хоть так – да увековечит своё имя.
Поэт с готовностью и даже с немалым апломбом:
– «Схлестнёмся», коль так настаиваешь! Показывай, где здесь у вас «ристалище».
Народ безмолвствует, куея…
Прям как у самого Пушкина в «Борисе Годунове»!
На «ристалище» прибыли уже в сопровождение внушительной толпы, которую при желании можно было принять за антиправительственную демонстрацию, или даже за начало очередной «апельсиновой» революции в какой-нибудь вэликой аграрной дэржаве. В ней, даже затесалось несколько милиционеров – кои, впрочем, не предпринимали пока никаких активных действий.
Народ, образовавший «круг» терзали самые противоречивые чувства.
С одной стороны – вроде всенародно любимый, всемирно известный поэт…
С другой стороны – «наших бьют»!
Причём большинство делали ставки явно не на меня: уж больно непритязательно я выглядел по сравнению с именитым соперником. Впрочем, в конечном итоге – почти никто не сомневался и, лишь спорили о том – на какой минуте я его пристрелю:
– Счас он его враз – как этот, как его? Как их Дантес – нашего Пушкина!
– Ему, чё? Справка есть – закон не писан! Фрол Изотович пожурит, Абрам Израилевич поругает, Михаил Ефремович – пилюлю какаю даст и как с гуся вода!
Несколько сомневались и спорили насчёт моих бойцовских качеств, что было весьма обидно:
– Этот нашего – соплёй перешибёт!
Но мои шансы, тоже котировались достаточно высоко:
– Скажешь тоже: его железный трактор давил – не задавил! А этот антилигент по любому – жиже машины будет.
В толпе, том и дело интересовались «мухой» – которая нас «укусила» и, самой популярной версией была моя мнимая контузия:
– Апосля того двенадцатидюймового польского фугасу – он на всех как бешенный кидается!
– Мелкий, как блоха – но до чего же лют!
Впрочем, были и варианты: «видоки» – реальные или мнимые, тут же опровергали:
– Да, не – не так всё было… Тот длинный, с вон той шлёндрой к нам приехал, а наш не будь дурак – её за задницу ущипнул.
– Не ущипнул, а хлопнул!
– Погладил всего лишь, да видать – против шерсти.
– Не поймёшь этих баб: бьёшь – не нравится, гладишь – ваще дуреют.
Лиля Брик присутствовала и её фигура – мужикам откровенно не нравилась:
– Эту, штоль? Тьфу… И как только позарился: у его Софьи то – жоп…па ширше. Не иначе, как по темну дело было.
– А ты Графиню вспомни: у той жоп…пы – ваще нет. И тем не менее – женихались, же!
Мечтательно:
– Да… Будь здесь наша Лизавета – мы б уже за упокой этой лярвы самогон пили и блинами закусывали…
Скидываем пиджачки: он – парижского пошива, я – одного не менее искусного, но дюже жадного до денег нижегородского еврея и передаём их «секундантам»:
– Ну… ПОНЕСЛАСЬ!!!
Послышались непрошенные советы Маяковскому:
– Слышь, длинный? Ты его там шибко по голове не бей! Вообще умишком «тронется». Вы то уедите, а нам с ним тут – жить-мучиться.
Тем не менее, первый удар был именно по голове и я его пропустил!