Между Сциллой и Харибдой (СИ) - Зеленин Сергей. Страница 183
Лишь успел чуток присесть и «пудово-поэтический» кулак – не вбил одним махом мне зубы в глотку, а всего лишь попав в лоб – посадил на оппу. На пару, а может больше секунд – «потерялся» как ёжик в тумане, в котором почему-то летали разноцветные искры и слышался весёлый колокольный звон.
Как сквозь вату, слышу:
– Ну всё – разбегайся народ! Счас он напропалую во все стороны палить начнёт…
Правила джентельменского поединка соблюдались – «лежачего не бить» и, подождав когда я приду в себя, Маяковский подошёл и, протянув широкую – как вяленный лещ ладонь, улыбаясь спросил:
– Может, с тебя достаточно? Извинишься принародно перед Лилией Юрьевной и, на этом закончим сей нелепый инцидент.
Встав, воспользовавшись любезно предоставленной им возможностью, я удивлённо:
– Извиниться? За что? За то, что не наставил вам с «Котиком» рога, хотя мог?! Ну, уж нет – продолжим!
Поэт, взбешён презело и буен в неправедном гневе:
– Так, тебе мало?! НА!!!
В этот раз я был наготове и поднырнув под атакующую правую руку, обеими руками схватившись за его плечи и подпрыгнув – нанёс сокрушительный удар головой в подбородок. Лязгнули зубы («как бы язык не откусил!», – запоздало) и, на оппе оказался мой противник.
– А наш то, – послышалось сквозь одобрительный гул, – головой работать могёт!
– Помню, мы с кумом-покойничком – быка-семилетку валили, – в ответ, – так после удара балдой меж рогов – тот точь-точь так же, кума и забодал… Царство ему небесное!
Так же, по-джентельменски, подождав когда Маяковский придёт в себя – подхожу и как можно более приязненно улыбаясь, протягиваю руку:
– Может, с тебя достаточно? Извинишься принародно перед мной – за сей нелепый инцидент с пощёчиной и, разойдёмся бортами – как два парохода посреди Миссисипи.
– Извиниться? После того, как ты…
– Что, «как я»?
Что, интересно, она ему такого наговорила про меня?
Ревёт бычарой, вскакивая:
– ПРОДОЛЖИМ!!!
Избежав бурной всесокрушающей лобовой атаки, я «затанцевал» вокруг Маяковского, при любой возможности контратакуя.
Тот, забеспокоился:
– Дерись честно, недоносок!
– Как только подрасту до твоих габаритов – так сразу, сейф с отходами жизнедеятельности!
Неоднократно видел, как бьются-дерутся хроноаборигенны: никакой техники – всё наскоком, да нахрапом. Очень редко попадается хладнокровный и думающий боец.
Далее, поединок продолжился с переменным успехом и обоюдными телесными повреждениями лёгкой тяжести. На его стороне – рост и вес, на моей – молодость и здоровый образ жизни.
Я пропустил зачётный удар в «фанеру» – отчего она выгнулась как мембрана в обратную сторону и обратно выправилась. Как говорится – «на сердце стало очень тяжело». Он проворонил целую серию молниеносных ударов под дых и в печень, отчего побледнел и стал дышать через раз.
От удара в левое плечо – оно онемело, а рука повисла как плеть… Компенсировал пинком подошвой берца под колено, отчего поэт заметно охромел.
Наконец, когда мы с ним оба окривели – обзаведясь почти одинаковыми бланшами под левыми гляделками, я сказал:
– Тебе не кажется, что если мы продолжим – то примем вид египетских мумий?
– Извинись…, - тяжело, хрипло дышит.
– Шиш…, - я выглядел намного свежее, – мне-то пофиг, а тебе в этом году в Америку ехать.
– …Откуда знаешь?
– «Оттуда»… Будешь дальше быковать – очутишься экспонатом в Нью-Йоркском «Музее естественной истории», а не туристом в отеле «George Washington».
Вижу – и рад бы, да эта «кошма в юбке» – держит его за самое сокровенное:
– Она, не…
– Понимаю. Тогда, предлагаю перевести наш поединок из вульгарного мордобоя в поэтическое состязание. Забьёшь меня рифмой – извинюсь перед Лилией Юрьевной.
Сомневается.
– Тебе важнее ездить или шашечки рисовать?
– Что?
– Тебе надо, чтоб я извинился или просто руками помахать?
Обрадованно-подозрительно:
– Точно извинишься?
На всякий случай, пальцы за спиной «крестиком»:
– Да, чтоб я сдох!
– Условия?
– Каждый день читаем стихи – определённого размера, конечно, которые ещё не публиковались… Не парься – договоримся, об условиях!
Подзадориваю, беря «на слабо»:
– Опять сцышь?
– Согласен!
Он, даже не спросил – что я потребую, в случае выигрыша. По ходу, он меня снова недооценивает. Ну, что ж – один раз ты уже лажанулся, Вован!
– В случае же, если победителем окажусь я…
Взгляд презрительно-снисходительный:
– …Извинюсь, что дал тебе пощёчину.
Усмехаюсь:
– Экая невидаль – мужику по морде получить! Местные, от делать нечего – то и дело друг друга волтузят и, даже не думают каждый раз извиняться.
– Тогда, что ты хочешь?
– Слушай внимательно…
…Когда я сообщил, что хочу – у Владимира Маяковского шары на лоб полезли, а челюсть отпала:
– Ты сумасшедший?
– Нет, всего лишь два раза контуженный. Первый раз – польским фугасом, второй раз – тобой.
Действительно, именно после его удара в лоб – меня как Ньютона после яблока, осенило одной довольно рискованной – но зато многообещающей идеей. Должно быть мои мозговые извилины – сотряслись и в нужную комбинацию сложились.
Ещё одна версия:
– Ты шутишь?
– Никаких шуток! Условия поединка будут официально оформлены у нотариуса, так что не соскочишь.
– …
– Так, что? Соглашаешься или продолжим друг другу «фотки» ретушировать? Кстати, предупреждаю: челюстно-лицевого хирурга в Ульяновске нет. Мне то – пофиг, а вот как ты потом будешь стихи в Америке эмигрантам читать…
Отбросив сомнения, протягивает свою ладонь – широкую, как панцирь камчатского краба:
– Согласен!
Остаток дня ушёл на утрясение условий пари, ещё неделя на создание и приезд специального общественного жюри и прочие организационные вопросы. Позже прослышав, в наш город съехалось множество причастного к поэзии народу, корреспонденты газет – рабкоры и фотокоры, в большинстве своём прикормленные мной. Жилья не хватало и гости города ночевали даже в Волисполкомах ВКП(б) и РКСМ, волостном Совете народных депутатов, в зале Народного суда и, даже в свободных камерах предварительного заключения…
Да, везде!
Лишь в Райотдел НКВД, в собственный кабинет, Абрам Израилевич никого ночевать не пустил – по причине своей зловредной жидовской натуры.
На две недели, Ульяновск стал поэтической столицей России – когда в недавно построенном ульяновском «Дворце культуры и досуга», началась моя поэтическая дуэль с Владимиром Маяковским.
Лиля Брик миловалась в комнате свиданий с Александром Краснощёковым – о чём я своевременно получал самые пикантнейшие подробности, а Маяковский действительно – ревновал, психовал, страдал и творил шедевры. Начав с ещё не законченного «Третьего фронта» – посвящённого Первому всесоюзному съезду учителей, он продолжил «Рабкором», «Немножко утопией», «Двумя маями», а затем ваще – понёс какую-то дикую «отсебятину», не имеющуюся в моём «послезнании».
Я же, особо не заморачивась, шпарил подходящие к эпохе или наскоро переделанные стихи поэтов – творивших гораздо позже, предпочитая Роберта Рождественского – похожего по стилю на стиль стихов соперника. Мне, злые языки приписывали плагиат – но Маяковский подтверждал, что это стихи не его.
Жюри оценивало – является ли прочитанное нами стихами, подходящими к условиям состязания и, тут же корреспонденты наперегонки бежали на почтамп – стремясь передать их в свои редакции первыми.
Когда бланш под глазом полиняв – из сочно-фиолетового стал блёкло-желтоватым, в комнате свиданий ИТЛ – я предстал пред виновницей всего этого грандиозного шухера…
Пред Лилей Юрьевной Брик, то бишь – секс-символом эпохи НЭПа.