Двадцать четыре секунды до последнего выстрела (СИ) - Коновалова Екатерина Сергеевна. Страница 67

Марк действительно начал неловко вставать, но только затем, чтобы нависнуть над креслом Джима и прорычать:

 — Я тебе пидор, что ли? 

Джим чуть выше поднял голову, отмечая, что это ощущение — когда нечто вроде Марка Смита нависает над тобой, пылая тупой яростью, — достаточно оригинально и интересно. 

 — Давай подумаем? Гарри Ньюман, Кевин Фостер, Сэм Браун… Не думаю, что они женщины, — спокойно сказал Джим. — Ну же, не ломайся. Когда тебе ещё перепадёт секс, красавчик? 

Раз — и рука Марка сжимается на горле Джима. Ничего похожего на заигрывание, хватка такая, что можно и правда задушить. Тело Джима кашляет, хрипит, у него из глаз текут слёзы, а сам Джим с любопытством рассматривает покрасневшие глаза Марка, выкатывающиеся из орбит. 

 — Лучше уж никогда, чем стать подстилкой типа вроде тебя. 

Как только давление на горло ослабло, Джим перевёл дух, ощупал трахею, подумал, что на коже точно останутся гематомы, и заметил:

 — Разве я об этом что-то говорил? Не беспокойся, детка, я не гордый и не ханжа. 

Марк за свою жизнь ещё никогда не чувствовал такого желания растоптать и уничтожить кого-то. 

После убийства негра в крови ещё гулял азарт, возбуждение, из-за которого у него всегда были проблемы в армии. А здесь не было командования, не было напарника, который выматывал бы дебильными вопросами и советами. Только винтовка, разрешение ей воспользоваться и безучастный зритель. Всё, что нужно. 

И тем не менее, того, кто подарил ему это всё, Марк хотел не просто убить, а стереть в порошок. Всё, что он испытывал раньше, просто меркло в сравнении с этим желанием. Ирландский задрот, который бесил его долгих три месяца, бывшая жена, достававшая годами, медсестричка из госпиталя, его последний враг, — все те, кого он привык ненавидеть, вдруг показались просто тенями. 

Незнакомец без имени встал, вытащил изо рта жвачку, скатал в комок и положил на стол рядом с шампанским. Потом разделся целиком, осталась только какая-то висюлька на запястье. Он повернулся к Марку и улыбнулся. Марк оглядел его тощее хилое тело и наградил оплеухой — достаточно сильной, чтобы из разбитого носа потекла кровь. 

Незнакомец чуть зажмурился, и Марк рявкнул, чтобы он не смел закрывать глаза. Он бы покрошил его на куски и заставил смотреть на процесс. 

Джим сдерживал улыбку. 

Он не любил боль, никогда. Но в некотором роде она привлекала его. Она напоминала хождение по узкому ломкому краю старой крыши, когда под ботинками крошится шифер, когда каждый шаг может привести в пустоту. 

Боль отрезвляла. 

За свою жизнь Джим перепробовал многое, но ни стимуляторы, ни секс не заставляли его чувствовать себя настолько свободным. 

Он намеренно, насильно заставлял себя чувствовать каждый удар Марка, не просто фиксировать, а осознавать и проживать заломы, укусы, царапины от грязных нестриженых ногтей и от необработанных краёв протеза. 

Марк злился. 

О, Джим отлично знал, чего он хочет и чего ждёт. Но ему придётся перебиться. Впрочем, если он будет хорошим мальчиком — вернее, плохим мальчиком, учитывая контекст, — то возможно однажды Джим сыграет для него что-то, похожее на страх. Но точно не сегодня. До такого уровня близости они пока не дошли. 

Джим смотрел перед собой всё время. То и дело телесные ощущения туманились, как будто уплывали, и тогда Джим ловил ониксовый крест, сжимал его — и снова погружался в пронзительную, острую боль, которую причинял ему Марк. 

Кончив, Марк отпихнул его в сторону резко, с рычанием:

 — Нежностей не жди. Хочешь — сам о себе позаботься. 

Он был весь потный, красный. Уродливо-красивый. Пожалуй, стоит заказать ему протезы получше, решил Джим. Его нынешние портили всю идею своей дешевизной.

Любезным предложением Марка Джим воспользоваться не захотел, потянулся, встал и подошёл к окну. Сел на подлокотник кресла, даже не думая одеваться. Поболтал ногой. Взял с кресла уже подготовленную пачку фунтов, завёрнутую в плотный файл, и швырнул на кровать. 

Марк колебался недолго, развернул, пересчитал и спросил:

 — Что мне мешает грохнуть тебя и забрать остальное? И ещё часы и прочее?

Джим улыбнулся, чувствуя, как привычное движение мышц отзывается болью в скулах и подбородке, а кожа, стянутая коркой из крови, щиплет. Конечно, он мог бы привести двадцать аргументов. Например, напомнить, сколько своей ДКН Марк успел оставить в номере. Но вместо этого взял с того же кресла маленький детонатор и предложил:

 — Загляни под кровать. 

Марк подчинился, хотя это было и непросто. А когда выпрямился, то у него дрожали губы. 

 — Мы можем проверить, — лениво сказал Джим, — повезёт ли тебе умереть во втором взрыве. Или, может, просто оторвёт оставшиеся конечности?

Бросив детонатор обратно на кресло, Джим спокойно оделся, провёл пальцами по волосам, на которых, конечно, не осталось и намёка на укладку. Очень ровно завязал галстук. Забрал со стола жвачку и снова закинул в рот. 

Марк следил за ним, чувствуя, что его потряхивает от всего пережитого. И от соседства с взрывчаткой. 

 — Все документы на винтовку под кроватью. Будь аккуратным, не задень что-нибудь, — сказал Джим и прибавил ласково: — До встречи, сладкий. Мы ещё увидимся.

Глава 31

Сказка в этот раз не усыпила Джима, а только ввела в какое-то состояние оцепенения. Себ слышал его неровное, прерывистое дыхание, то и дело переходящее в надсадный хрип, и слова застревали в горле. Но он их проталкивал через силу.

 — Чего ты боишься, Себастиан? — слабо спросил Джим, когда сказка закончилась.

 — Я не знаю.

 — Врёшь.

Себ выдохнул. Лучше уж «Очень голодную гусеницу» читать — как продолжение программы — чем опять участвовать в сеансе мозгового изнасилования.

 — Я не хочу отвечать на этот вопрос, Джим, — произнёс он ровно. — Он личный.

Джим издал каркающий звук, который, наверное, можно было бы принять за смех, но только при наличии хорошего воображения.

 — Вот как мы умеем! Ты становишься интереснее, если зацепить тебя за живое, детка.

 — А вы? Вы чего боитесь? — Себ не знал толком, зачем спрашивает. Ему не было интересно. У него вообще было чувство, что чем меньше он узнает о Джиме, тем безопаснее и спокойнее будет жить. Но других вопросов в голову не приходило, а босса надо было отвлечь. Пусть говорит — и тогда, возможно, устанет достаточно, чтобы отрубиться.

 — Скуки… Который час? — он вдруг дёрнулся и сел на кровати.

Себ включил подсветку на циферблате и ответил:

 — Половина двенадцатого.

 — Пора идти. Помоги мне.

Себ встал и протянул руку вникуда, однако Джим цепко схватился за его ладонь и с трудом поднялся. Пошатнулся. Себ схватил его за липкие ледяные плечи и уточнил:

 — Может, не стоит?

 — Включи свет, детка… Мне нужно одеться, — Джим нервно хихикнул, и Себ подчинился, надеясь, что, пока он ходит включать свет, босс не упадёт и не разобьёт себе голову. Опасения были не напрасны: Джим нервно вскрикнул, когда зажёгся свет, шатаясь, наклонился за помятым костюмом, но не справился с собственным весом и повалился на пол, едва успев выставить руки. 

«Да твою мать, серьёзно?» — подумал Себ отчаянно. Ладно, одеть — как ему тащить это тело?

Себ помог Джиму перебраться на диван, сел рядом и попытался установить зрительным контакт. Взгляд Джима бесцельно бегал, губы дрожали. Но всё-таки наконец Джим посмотрел Себу в глаза, и тот сказал мягко:

 — Джим, вы не в себе. Вам бы полежать и попытаться уснуть. 

Джим долгие несколько секунд, чуть щурясь, выдерживал его взгляд. Потом зажмурился и засмеялся.

 — Я в норме, детка… Дай… — он попытался указать на кучу одежды, но жест вышел смазанным.

Точно зная, что ещё пожалеет об этом, Себ собрал одежду и положил рядом с Джимом, который сумел одеться минут за двадцать — почти самостоятельно. Разве что пуговицы застегнуть не смог и шнурки завязать. Себ помогал ему молча , в каком-то автоматическом режиме, не рассуждая.