И солнце взойдет (СИ) - О'. Страница 113

«A monster, a monster

I've turned into a monster…» [69]

Перед глазами стояла абсолютная темнота. Рене не видела и не понимала, что делает, а потому пальцы сами нащупали на полу канцелярское лезвие. Она лишь почувствовала под ладонью влажную кожу, куда со всей силы впилась ногтями, и поудобнее перехватила на первый взгляд такую хлипкую пластиковую рукоять. С треском выдвинулся механизм, а затем тело вдруг грубо швырнуло в сторону. Но Рене не отпустила. Наоборот, она проскребла ногтями по твердой руке, наверняка разодрав все до мяса, а потом вцепилась еще сильнее. Дюссо взвыл и дернулся, отчего их обоих по инерции поволокло в сторону. Раздался грохот, в бок больно врезалась дверца открытого шкафа, и музыка стихла. Но Рене не заметила. Весь ее мир сосредоточился на безобидном канцелярском ноже, который она сжимала в потной ладони. И когда над ухом раздалось чужое шипение, рука сама потянулась к маячившей перед глазами шее с набухшими венами. Но тут Дюссо все же сумел оттолкнуть Рене чуть в сторону, в живот уперся твердый край, а в следующий миг голова больно врезалась в стол. Снова. В мозгу вспыхнули искры, пока кто-то колотил руку об острый угол, и как только пальцы разжались, кисти немедленно оказались скручены за спиной. Нож с тихим звоном упал на заваленный мусором пол.

— Ух ты, — пробормотал запыхавшийся Дюссо. — Вот это прыть. Если трахаешься ты так же бешено, как и дерешься, то я понимаю Ланга. Ради чего он обменял снулую рыбу Клэр на тебя. А с виду не скажешь. Вроде бы ангелочек, а на самом деле редкая блядь.

— Пошел вон!

Рене зарычала, но тут же задергалась в панике, ощутив, как сверху всем своим весом налег на неё Дюссо. Его ладонь огладила сжавшиеся от прикосновения бедра, попробовала было раздвинуть, но потом со звонким шлепком неожиданно приземлилась на правую ягодицу. В следующий момент взвывшая от страха Рене почувствовала, как он грубо провел по скрытой за тканью штанов напряженной промежности. Она попробовала заорать, забилась всем телом, но рот тут же зажали. Послышалось хмыканье, и затем ее больно ткнули лицом в твердый стол.

— Надо же, какая недотрога. Что, не часто вы здесь так развлекаетесь? — хохотнул Дюссо. — Какое неправильное упущение. Помнится, раньше Энтони не брезговал всякими играми…

Какими такими играми раньше не брезговал Ланг, она уже не услышала. В ушах громыхнуло, словно рядом взорвался снаряд, а потом Рене почувствовала, как стало легче дышать. Что-то сдернуло с неё чертову тушу, а потом раздалась очередь из ударов. Ещё один и ещё, затем стон… От этих звуков голова едва не раскололась на части. Рене тяжело оперлась на дрожавшие руки и попыталась перевернуться, однако стоило хоть немного выпрямиться, как взгляд уперся в валявшийся на полу нож. Перед глазами снова рухнула черно-красная круговерть боли и заплясала, отчего Рене пошатнулась. Сердце билось точно безумное, кожу покрыл липкий пот, а зубы стучали так сильно, что пару раз прикусили безвольный язык. Ей надо было немедленно проморгаться, но от попыток зажмуриться стало только больнее. Глаза свело, будто они готовились лопнуть, и Рене схватилась за голову. Ну же! Всего лишь чуть-чуть постараться… Наклониться и наконец-то увидеть. Но доносившийся шум и собственный страх никак не давали понять — ударила или нет? Господи! Была кровь на долбаном лезвии или нет?! Ей нужно знать! Прямо сейчас!

Рене всхлипнула и попыталась встать на колени, чтобы сквозь стекавший вместо реальности сюр нащупать нож. Но тут ноги вдруг подкосились, а череп в очередной раз раскололо по линии горячего шрама. От падения ее удержало дурацкое кресло. Оно валялось перевернутым на полу и дерзко торчало в воздух колесиками, за одно из которых ухватилась шатавшаяся Рене. В разваливающуюся на части голову ворвались голоса.

— Ты же не хочешь снова сесть. Да, Ланг? Раз сумел каким-то чудом выбраться, — послышался сиплый шепот Дюссо. А Рене удивленно выдохнула. Энтони? Но… как? Мысли в больной голове путались, однако муть перед глазами стала светлеть. Видимо, от шока. Тем временем раздался глухой удар, длинный выдох и шорох одежды.

— Что ты ей сделал? — вместо ответа рявкнул Энтони.

Видимо, вопрос задавался уже не в первый раз, потому что сипы стали сильнее. Рене отчаянно заморгала в попытке вернуть четкость зрения и наконец-то смогла разглядеть заваленный бумагами и осколками музыкального центра пол, оборванные оконные жалюзи и Энтони. Он стоял к ней спиной в той же одежде, что была на нем в вечер аварии. А потому его куртка была не по погоде тонкой и блестела растаявшим снегом в свете единственной лампы, волосы же находились в совершеннейшем хаосе. В вытянутой руке Ланг держал шею Дюссо и побелевшими пальцами, кажется, готов был переломить ту пополам, когда Рене наконец-то победила непослушный язык.

— Все в п’рядке, — торопливо, хоть и слегка невнятно пробормотала она. Однако Энтони не разобрал или же вовсе не услышал, потому что еще раз приложил голову Дюссо о стену.

— Я задал вопрос, — проговорил он. — И хочу услышать ответ из твоего поганого рта. Ты что-то сделал. И я хочу знать что!

— Ничего… Ничего я не делал твоей шлюхе. — Дюссо едва мог вздохнуть, но все равно умудрился вложить в последнее слово две тонны презрения. А Энтони вдруг с рыком протащил по стене будто кукольное тело, собрав им все выступы и углы.

— Ах, вот что, — протянул он, и Рене поняла — надо вмешаться. Сделать, сказать, крикнуть хоть что-нибудь, иначе Ланг попросту свернет эту шею. И тогда… Что именно будет «тогда», она думать уже не стала.

Оттолкнувшись от кресла, Рене схватилась за стол, а через пару шагов уже уперлась руками в надежный шкаф. Они здесь все были такие, доверху набитые справочниками и журналами. Наконец, она оказалась рядом с замершей около самой двери парой и смогла их рассмотреть. У Энтони краснела содранная скула, Дюссо же выглядел намного хуже. Из разбитого носа на халат капала кровь, белок правого глаза краснел лопнувшими капиллярами, а лицо уже посерело. На первый взгляд, других ран на нем не было, но Рене слишком хорошо помнила нож и тупое желание перерезать чужую шею. Как тогда… Ее передернуло от самой себя, однако предаваться пустым страданиям времени не было. Как бы она ни хотела пустить все на самотек, быть мерилом чужой жестокости Рене не собиралась. И не даст стать этим Энтони.

— Отпусти его, — сказала она твердо, и Ланг вздрогнул. Он явно не ожидал, что Рене окажется настолько близко, а потому метнул на привалившуюся к шкафу фигурку быстрый взгляд.

— Сядь, — приказал он, но Рене лишь упрямо шагнула вперед. Паника уходила, сердце билось ровно и четко, так что она уверенно сжала напряженное мужское предплечье и постаралась заглянуть в темные от бешенства глаза. В них не было ни искорки золота, но Рене все равно улыбнулась.

— Пожалуйста. Отпусти.

То, что произошло дальше не было волшебством, каким-нибудь чудом или уловкой человеческого подсознания. Ничего из того, чем обычно объясняли такую связь в глупых ток-шоу или в непопулярных роликах на YouTube. Просто от одного вида лишь слегка дрогнувших губ, Рене рухнула в чужие эмоции, словно в свои. Энтони хотел улыбнуться. Сам не понимал почему, но, глядя в ее лицо, отчаянно боролся с собой и проиграл. Он разжал пальцы, отпустил руку, а потом на секунду прикрыл глаза.

— Ты уволен, — неожиданно ровно проговорил Ланг.

— Что, все-таки решил не возвращаться в тюрьму? — ехидно спросил Дюссо, пока сам расцарапанной рукой потирал оставшийся на шее след и размазывал текущую кровь.

— Собирай свои вещи и проваливай из моего отделения, — безэмоционально повторил Энтони. Казалось, он совершенно спокоен, однако во взгляде, которым он неотрывно смотрел в глаза Рене, бушевали миллионы эмоций. И ей хотелось понять хотя бы одну — поймать, изучить, рассмотреть, быть может, даже оставить себе… Но стоило попытаться, как те молниеносно сменились чем-то еще более сложным и потаенным, отчего Рене терялась.