И солнце взойдет (СИ) - О'. Страница 143

Если честно, Рене имела наглость надеяться на совместное утро. Ну, когда один готовит завтрак, а другой отчаянно ему мешает, пока все не закончится весельем либо прямо там же на кухне, либо в очередном коридоре по пути в спальню. Однако жизнь с врачом неизбежно внесет коррективы в планы на день, год и существование в целом. И кажется, Рене пора к этому привыкать? В груди что-то сладко сжалось от мысли, как теперь будут выглядеть будни.

— Надо кое-куда съездить, — тем временем ответил Энтони и подошел к кровати. Уперевшись коленом в отлично пружинивший матрас, он приблизился к перекатившейся на спину Рене и уткнулся кончиком носа туда, где еще ныла татуировка. Послышался глубокий вздох, а потом шепот: — Некто вчера так отлично провел время, что потерял половину одежды и документы, а ещё оставил целую видеозапись улик. Не знаешь, кто это был?

Раздался смешок, а Рене стыдливо спрятала лицо в сгибе мужского локтя. О, Тони! В душе распустились не просто цветы, а целое поле желтых гербер. Тем временем Ланг перенес вес на руки, и теперь с каждой секундой расстояние между двумя телами совершенно точно становилось все меньше и меньше. Дыхание прервалось, и Рене встретилась взглядом с глазами цвета тех самых гербер.

— Мне нужно ехать, — тихо сказал Энтони и наклонился чуть ниже.

— Это может подождать… — шепнула Рене, а сама никак не могла перестать проваливаться в золотой водоворот. Ладони скользнули по напряженным предплечьям.

— Зато отделение нет. — Еще тише и ниже.

— Тогда поезжай…

— Но я не хочу…

И кажется, замерло даже трудолюбивое сердце, пока Рене пальцами перебирала темные пряди.

— Почему?

— Потому что ты здесь…

— Тогда это и правда нелегкий выбор.

— Не думаю.

Энтони на секунду застыл, а потом резко наклонился и коснулся губами обнаженной шеи, затем ключицы, плеча под футболкой, груди. Рене запрокинула голову, вцепившись пальцами в жесткие волосы.

— Как твой живот? — донесся до неё сумбурный шепот вместе с шорохом откинутого одеяла.

— Великолепно. Только я даже не чистила зубы…

— К черту такие условности! — рыкнул Энтони, а потом вцепился в бедра и дернул Рене на себя.

Он провел по обнаженным ногам, нырнул ладонями под скомканный край черной футболки и задрал ту до самой груди. Прохладный воздух немедленно впился в неготовую к такому кожу, отчего Рене задохнулась, но в рот тут же проник язык Тони. И в этот момент она словно увидела себя в его голове. Сонная. Мягкая. Потрясающе теплая после проведенной рядом с ним ночи. С рассыпанной по подушкам копной волос и золотом кожи на самой белоснежной из всех простыней. Только черная ткань казалась здесь совершенно чужой. Неправильной. И тут же, как будто услышав мысли, Энтони разорвал поцелуй и почти грубо сдернул мягкую ткань.

— Не твой цвет. Не смей ее надевать, — бормотал он, пока покрывал впалый голый живот почти что укусами. — Я куплю тебе десяток других — красных, зеленых, малиновых и обязательно желтых. Слышишь?

— Oui…

Конечно же, она слышала. Но найти в себе силы на другой ответ уже не смогла, потому что рот Энтони сначала скользнул по бедру, а потом… Рене выгнулась, ощутив нежное прикосновение у себя между ног, и счастливо заулыбалась, когда где-то в углу комнаты раздался щелчок, а затем в мир ворвалась мелодия из утреннего радиоэфира:

— Look at the stars

Look how they shine for you

And everything you do

Yeah, they were all yellow…

От поцелуев и прикосновений перед глазами действительно засияли желтые звезды. То, что происходило сейчас на кровати, было совсем не похоже на вчерашнюю неистовую потребность доказать друг другу прощение. Рене переплетала их пальцы и тут же отпускала вновь, чтобы стянуть мешавшийся свитер и расстегнуть пуговицу на джинсах. Она рисовала языком узоры на теле Тони, а он в ответ обнимал так крепко, что хотелось смеяться. Его руки были везде — в ней, на ней, в его рту, в ее… Их запахи давно перемешались, одеяло было сброшено на пол, а где-то, вторя ее собственному сердцу, весело напевал будильник.

— So, then I took my turn

Oh, what a thing to have done

And it was all yellow!

Когда Энтони успел достать из-под матраса пачку с презервативами, она даже не заметила. Только чуть приподняла бровь и услышала перемежавшуюся поцелуями торопливую просьбу:

— Не ревнуй. Пожалуйста. Не ты и не сейчас!

Но она даже не собиралась. Вместо ответа Рене толкнула Энтони в плечо, вынудив перекатиться на спину, и забрала из рук уже надорванную упаковку. Она никогда этого не делала. Бога ради, с чего бы! Но прямо сейчас Рене совершенно точно знала, что именно хочет и как. А потому она взобралась на мужские бедра, отчего колени теперь едва касались матраса, и с трудом приспустила джинсы. Все же Ланг оказался слишком большим даже в своей неестественной худобе. Пальцы сами потянулись к горячей и такой мягкой коже, обвели подушечкой головку, скользнули вниз… вверх. Энтони не мешал. Он следил за Рене из-под полуприкрытых век, позволяя познать свое тело точно так же, как сам недавно делал с ее собственным.

Наигравшись вдоволь, она наклонилась вперед и прижалась губами к пересохшему рту, пока пальцы неумело, но старательно делали свое дело. А потом оперлась рукой на грудь замершего, не сводящего с неё взгляда Тони, медленно опустилась до самого конца и остановилась зажмурившись. Рене чувствовала, как гладят бедра его большие ладони. С каким отчаянным самообладанием он терпел, чтобы не вцепиться в напряженные мышцы и резко дернуться вверх. Энтони ждал, и она наконец-то качнулась. Еще раз. Затем еще. Колени едва доставали до опоры, но тут мужские ладони скользнули на спину и чуть надавили, вынудив склониться вперед.

— Вот так, — прошептал Ланг, когда она вновь устремилась ему навстречу, ловя ритм. И… да. Энтони был прав. Так гораздо удобнее…

«Your skin

Oh yeah, your skin and bones

Turn into something beautiful

You know, you know I love you so!»

— You know I love you so…

Рене даже не знала, кто из них прошептал слова песни. Он или она? Да и была ли в том какая-то разница? Ее тело двигалось само, пока руки Тони не давали дернуться слишком резко и сильно. Несмотря на то, что Рене была сверху, он все равно вел эту партию, когда подавался бедрами навстречу. Снова и снова. Их кожа давно стала влажной и скользкой. Такой восхитительно липкой, что ее хотелось лизнуть. Запомнить запах, вкус и ощущение на языке. И в порыве этого неосознанного желания Рене осторожно прикусила жилку на напряженной мужской шее, отчего Энтони толкнулся сильнее.

«And it was all yellow…» [81]

Перед глазами уже плыли желтые пятна, когда Рене неожиданно выпрямилась, а потом вовсе уперлась ладонями в мужские колени. Она прогнулась, и державший теперь за талию Энтони рванулся сильнее. Ему нравилось то, что он видел. Рене чувствовала это всем телом и кожей, в которую отчаянно впивались сильные пальцы. И потому, чтобы внутри взорвались горячие фейерверки, понадобилось слишком мало. Она застонала, когда между их телами уже знакомо скользнула ладонь, и тут же захлебнулась собственным криком. Сведенные мышцы дрожали, а чужое дыхание теперь раздавалось где-то над ухом. И Рене не понимала, как вновь оказалась лежащей на Тони, но ощутила последний толчок и окончательно потерялась в своих ощущениях.

Где-то в углу радостно бормотало о снежной погоде позабытое радио, а витавшая в остатках эйфории Рене не слышала ничего, кроме быстрого стука большого упрямого сердца. Такого живого. Громкого. Четкого. Она смежила веки и прижалась теснее к груди Энтони, стараясь запомнить этот восхитительный звук. И никто из них не знал, сколько прошло времени, прежде чем Ланг осторожно пошевелился.