И солнце взойдет (СИ) - О'. Страница 179

Неожиданно рабочее гудение голосов прервал негромкий окрик одного из хирургов, и Рене замерла. Она медленно подняла голову и уставилась на молчавший до этого кардиомонитор, где бежала сплошная линия.

— Пациент согрет. Готовимся к отключению. Раз…

И первый насос прошуршал еще несколько оборотов, прежде чем со спадающим гулом затих. Противно пискнул неведомый аппарат.

— Два…

Новый щелчок, и через несколько секунд в операционной стало почти оглушающе тихо. Люди застыли на половине движения и повернули головы к монитору, прислушиваясь к малейшему звуку, что мог донестись со стола. Опасный момент. Самый волнительный во всей их сумасбродной кампании. И потому Рене в страхе смотрела на неподвижное сердце. Господи! Давай же! Двигайся! Ну?! Но то неподвижно лежало в грудине, словно муляж. Гладкое, такое блестящее и отвратительно равнодушное к тому, что ее собственное сейчас заходилось в отчаянном ритме. Рене чувствовала, как то едва не сломало ребра, стоило хирургам немного прищуриться и склониться над Энтони. Но тут, спустя, кажется, целую вечность, по мышцам пробежала волна… затем другая. И тяжело, будто бы неохотно, сердце окончательно сократилось. Раздался удар. Потом еще. Радостно заголосил постепенно просыпавшимся пульсом молчавший до этого монитор, но Рене никак не могла расслабить свои напряженные плечи. Что-то было не так. Она не верила. Вернее, не ощущала тем самым чутьем, которое всегда работало с Тони. Его сердце билось, но как-то неправильно, и было так страшно признаться себе, что они где-то ошиблись. А в комнате уже вовсю слышались облегченные вздохи, чьи-то смешки, но Рене не могла им улыбаться. Наоборот, мышцы лица будто сковало от панического ожидания, когда прозвучала команда:

— Отключай.

Последние щелчки отдались в голове дробью, а ноги вмерзли в залитый кровью пол, пока где-то в углу жаркой операционной с зеленоватыми стенами вновь собиралась ледяная поземка. Рене зябко поежилась. Она не считала себя ни провидцем, ни гениальным хирургом и уж точно не была Господом Богом, который взмахом руки мог завести даже вставшее сердце. Но уже знала итог, когда биение вдруг стало слабее и глуше, однако все равно вздрогнула и в смятении огляделась, стоило зазвучать пугающе ровному писку. Сердце остановилось. Оно замерло на середине движения, а затем устало расправило напряженные стенки, будто хотело немного передохнуть. И в эту секунду Рене вдруг ощутила себя не врачом, не хирургом, не той смелой девчонкой из коридора, которая яростно спорила с главой отделения. Нет. Прямо сейчас она была самой обычной растерявшейся женщиной.

«Если однажды на стол перед тобой попадёт дорогой для тебя человек…»

Полный неверия взгляд метался между вновь умершим монитором и заснувшим сердцем, пока сама Рене не понимала, почему это произошло. С Энтони. С ней. Зачем они прошли столько, чтобы так бездарно закончить? Кому это нужно? Ради чего? В ее глазах, наверное, почти орало наивное удивление и отчаянное нежелание принимать, что все должно завершиться именно так. Нет. Это неправда. Слишком жестоко.

«Если однажды на стол перед тобой попадёт дорогой для тебя человек…»

Но тут вокруг зазвучали злые команды, загудели и щелкнули насосы, которые включились по приказу хирурга, а операционная резко пришла в непрерывное деловое движение. Кто-то судорожно проверял показатели, другие добавляли адреналин в сложную систему из трубок и капельниц. Все ради того, чтобы через проведенные в напряженном безмолвии пару минут опять услышать восемь ударов и громкий вопль будто бы насмехавшегося монитора. Ничего. Сердце предательски не хотело работать. Рене прикрыла глаза и стиснула в пальцах зажим.

— Еще, — услышала она за спиной голос Бюже.

«Если однажды на стол перед тобой попадёт дорогой для тебя человек…»

У неё не было мыслей, в какой момент он догадался. Еще в приемном покое или уже в коридоре, пока Рене нашептывала бездумную чушь во влажные волосы, что пахли снегом и кровью. Но глава отделения знал и делал все, чтобы стоявшей рядом с ним девочке не надо было прятать слезы за маской.

Рене не могла заставить себя посмотреть. Она трусливо боялась открыть глаза и увидеть перед собой то самое мертвое тело из сна, однако снова и снова слышала, как шум сменялся молчанием, молчание становилось шумом, а поверх всего этого раздавался короткий сердечный ритм. Глухой. Недовольный. Почти неохотный. Рене сбилась со счета, сколько раз танцевавшие вокруг Энтони хирурги пробовали сделать хоть что-то. Они пытались заставить жить с упорством, какого Рене от них не ждала. В ход пошло даже нечто из области экспериментального, совсем недоказанного, почти противозаконного. Но никто и не подумал о возражениях. К черту! К дьяволу правила, как учил ее Ланг. И потому Рене слышала то берущий разбег, то замолкавший гул аппарата, что насильно толкал кровь Энтони по венам, считала стук любимого сердца, а сама стояла не в силах даже вздохнуть. Никогда в жизни ей не было настолько страшно. Попытка. Еще. А затем новая… Казалось, это длилось до бесконечности долго. Но когда гулкий стук в очередной раз затих, а уши опять взорвало писком, Рене не выдержала. Из груди совершенно непрофессионально, абсолютно некомпетентно вырвался всхлип, что привлек чужое внимание. На неё посмотрели со смесью жалости и смущения, а потом вновь раздались щелчки подключаемого аппарата. Ради Рене. Для неё Энтони давали еще один шанс, и никто уже не знал который по счету. Но так больше не могло продолжаться. Верно? Пациент должен был справиться. Если хотел… Но Тони, очевидно, желал чего-то иного, потому что, вновь сократившись несколько раз, его сердце дрогнуло, а затем остановилось.

В душной операционной стало до страшного тихо. Молчали все. Каждый здесь понимал — это конец. И потому растерянный персонал безвольно замер на месте и отводил взгляд, не в силах смотреть ни на Рене, ни на умершего у них на глазах пациента. Возможно, первого за долгие годы, ведь всех остальных спасал тот, кого они сами спасти не сумели. Где-то почти бесшумно переступил с ноги на ногу поджавший губы доктор Бюже. Испуганно посмотрела на мониторы уставшая Кэтти. И только замершая с широко распахнутыми глазами Рене все ждала, что вот-вот… прямо сейчас красное сердце вновь дрогнет. Ритмично дернутся стенки, раздастся дробный удар, заверещит кардиограф, но… Оно не шевелилось. Проклятый кусок мяса решил окончательно сдохнуть и забрать с собой все, что осталось у Рене. Забрать ее саму. Потому что она же не справится, не сможет, никогда не осилит ни чувства вины, ни понимания, что сама во всем виновата. Быть может, если бы они дождались вертолета… Если бы увезли в Монреаль… Рене затрясла головой. Нет. Это глупый самообман, потому что ее собственное сердце шептало иное. И впервые за эти полгода хорошенько к нему прислушавшись, как давным-давно советовал навсегда замолчавший приемник, Рене оттолкнула стоявшего на пути кардиолога. В голове мелькнула мысль, что потом надо будет узнать его имя и извиниться, но в следующий момент пальцы сомкнулись на теплых тканях.

— Mortuus est, Роше! — попробовал некто остановить бесшабашный порыв.

— Заткнитесь!

На ощупь сердце оказалось одновременно мягким и твердым, таким упругим и хрупким, что Рене на мгновение растерялась. Она никогда не делала этого. Не касалась в Тони ничего настолько личного, интимного, но прямо сейчас в её руках был последний шанс. Отчаянный экспромт, в который Рене вложила все. Локтем выдернув защитный экран между собой и бледным исхудавшим лицом в обрамлении выбившихся волос, она зашептала, пока пальцы ритмично массировали гладкие стенки:

— Не смей этого делать, слышишь! Даже не думай! Тебе есть ради чего остаться! Остаться со мной… Я обещаю тебе, понимаешь меня? Обещаю, что больше не брошу. — Рене всхлипнула, проглотив ненужные сейчас слезы, что мешали ей любоваться. А она все смотрела и никак не могла насмотреться на впалые щеки, на чрезмерно огромный нос, ресницы и пересохшие губы, на острый кадык и морщинки на лбу. Ну почему? Почему она оставила, когда Тони так просил ее не уходить? И, не выдержав, Рене закричала: — Мерзкая моль! Нетопырь! Упырь! Некроз нерва! Гнилая короста! Вернись! И не делай вид, что оглох! Сделай хотя бы одно усилие, чтобы я наконец-то стала с тобой счастливой! Хотя бы одно, раздери тебя черти! Дурак, я ведь люблю тебя! Идиот! Зараза! Ско…