И солнце взойдет (СИ) - О'. Страница 177
Зеленый коридор, мигавшая лампа, оставшаяся позади ужасная дверь… лифт. Рене не понимала, как они шли — быстро ли, медленно. Может, бежали? Или ползли, точно ленивые черепахи? Все, что она ощущала — как трясет бесконтрольное тело от страха… От самого настоящего ужаса, который обрушился слишком резко. Господи, она не готова! И никогда уже не будет. Она ведь совсем ничего не умеет!
«Я хочу, чтобы ты сдох!»
В ушах вдруг зазвенело, и пришлось вцепиться в край уносившейся прочь каталки, дабы не рухнуть прямо под ноги бригады из скорой. Она не сможет этого сделать. Нет. Не встанет за стол, потому что не объективна, напугана, на грани истерики. И потому что когда-то именно Рене желала ему смерти. А значит — она не справится. Она попросту его убьет!
«Если однажды на стол перед тобой попадёт дорогой для тебя человек…»
— Сатурация критическая… Сочетанная травма… правосторонний пневмоторакс… травматический шок. Был уже в коме, когда нашли… — Донеслись до Рене несвязанные факты. — Доктор Роше, задета печень, легкое и, похоже что…
— Сердце.
Зачем ей все это говорят? Она не слепая и прекрасно видит едва поднимающуюся грудную клетку, сухие губы с пленкой красной слюны, синие вены и бледную кожу на шее, которая уже не блестела. В теле попросту не осталось ни капельки лишней жидкости. Верно? О да. Вся она осталась на мерзлой земле, перепачкала покрытие неотложки и теперь рисовала за собой длинный след от колес. И все же, хотя Рене едва осознавала реальность вокруг, выточенными в Монреале инстинктами она замечала, как зажимала дыру в животе ладонь второго из смены врача. Как одна хуже другой звучали команды для персонала. Как испуганно следили за единственным монитором сестры, а линия пульса на нем учащалась и сглаживалась почти до прямой. Почти мертв… Живой труп! Но больше всего… больше того, с чем она и без того никогда не справится, Рене боялась взглянуть немного ниже и узнать, что…
«Я хочу, чтобы ты сдох!»
— … придется ампутировать руки…
«Если однажды на стол перед тобой попадёт дорогой для тебя человек…»
Наверное, именно это стало тем самым толчком, который неожиданно вернул в легкие ощущение сухого воздуха и твердость пола под подошвы развесело-желтеньких «вишенок». Реальность прорвалась сквозь паникующий мозг и рухнула голосами, звуками, писком аппаратуры. Ампутировать?! Руки? Руки хирурга?! Они там свихнулись? Милосерднее просто добить! От этой мысли внутри вдруг поднялась волна звериного бешенства, и Рене, словно очнувшись, вдруг резко остановилась и дернула на себя лязгнувшую каталку. В бессильном страхе, что у неё сейчас отберут самое главное, она со всей силы вцепилась в железные поручни и впервые осознанно посмотрела на непонятно когда оказавшегося рядом Бюже. Проклятый шторм собрал в больнице едва ли не все отделение, но прямо сейчас Рене было глубоко наплевать на ранги, звания и регалии. И потому взгляд, которым она уставилась на главу отделения, отдавал настолько чистым безумием, что старый хирург вдруг шарахнулся в сторону, а затем вовсе настороженно замер.
«Если однажды на стол перед тобой попадёт дорогой для тебя человек…»
— НЕТ!
Жесткий приказ вырвался сам. Рене не сомневалась и не стеснялась. Кажется, она вообще впервые была готова спорить до посиневшего языка, да только времени у них почти не осталось. «В моей работе споры часто заканчиваются слишком плачевно…»Рене бросила нервный взгляд на мониторы и вспотевшего парамедика, который по-прежнему ритмично сжимал кислородный мешок, но все равно упрямо поджала бледные губы.
— Я не позволю.
— Роше. Кости раздроблены, вот-вот начнется сепсис, а у нас нет ни возможностей, ни персонала, чтобы проводить подобные операции. На споры времени нет так же!
«В моей работе споры часто заканчиваются слишком плачевно…»Ну нет! Только не в этот раз!
— Значит, не спорьте и звоните в Монреаль…
— У него дыра в животе! — завизжал глава отделения и дернул на себя каталку, но Рене не позволила. Господи, что за цирк? Они должны бежать и спасать, но вместо этого стоят и решают, а стоит ли вообще это делать. — Ты ослепла? Наша цель — не дать ему помереть в этих стенах. Всё! Больше ничего, пока не прилетит вертолет и не заберет неудачника к Лангу.
Неожиданно Рене истерически захохотала. Заберет? К Лангу? Господи, какой проклятый сюр! Ей захотелось крикнуть, что везти больше не к кому! Что лимит святых на земле как-то внезапно закончился, но в этот момент Бюже решил договорить, и она резко затихла.
— Я не желаю участвовать в разбирательствах, если из-за тебя он окочурится…
«Я хочу, чтобы ты сдох!»
«В моей работе споры часто заканчиваются слишком плачевно…»
Рене стиснула зубы. Хорошо. Никаких споров. Она натянуто улыбнулась. Увидев это, глава отделения пробовал сказать что-то еще, но ту же секунду Рене стремительно перегнулась через длинное тело, вцепилась во противоположную ручку и так для себя знакомо прошипела:
— Идите вон. Жалуйтесь кому хотите. Но не смейте мне перечить.
— Совсем обнаглела? Ты не имеешь права!
— А мне плевать! — внезапно заорала Рене и оскалилась, все еще закрывая собой тело. Огромное, гораздо больше ее самой. Она не отдаст. Она не позволит! Из груди вырвался рык: — Никто даже пальцем его не тронет без моего разрешения!
— Рехнулась что ли?!
«Если однажды на стол перед тобой попадёт дорогой для тебя человек…»
«Я хочу, чтобы ты сдох!»
Господи… Господи! Как вынырнуть из кошмара, если не спишь? Паника снова попыталась прорваться в мозг, но Рене немедленно придушила поганую липкую тварь.
— Я иду мыться, — почти по слогам проговорила она и, наконец, выпрямилась, стягивая на ходу халат. — Захотите помочь — приходите. Нет? Возжелаете снова разводить споры? Тогда, ради бога, не стесняйтесь и придержите свое мнение при себе. Мне все равно на него наплевать.
— Ты забываешься!
— Зато вы, смотрю, нет. Бога ради! Можете уже бежать в своих мокрых штанишках и писать кляузы в Королевское Общество Трусливых Хирургов. Пусть они прямо сейчас отберут у выскочки ее лицензию! Вперед!
Рене фыркнула и со всей силы дернула за ручки каталки.
— Роше! — понеслось вслед, но в этот момент за спиной хлопнули последние двери, и каталка замерла около входа в операционную. Дальше Рене пока было нельзя.
Быстро наклонившись, она прижалась губами к виску и втянула запахи крови, грязного снега и мокрой шерсти.
«Если однажды на стол перед тобой попадёт дорогой для тебя человек, ты должна забыть его. Он не больше, чем тело, которое тебе надо починить».
— Не сегодня, mon petit rayon de soleil. Катись к черту со своими нравоучениями, потому что я не забуду! — прошептала Рене голосу в своей голове, а потом со всхлипом зарылась носом во влажные пряди, от которых уже почти не тянуло морозной мятой. Она торопливо стянула нитриловую перчатку и коснулась подушечкой пальца растянутого дыхательной трубкой рта, чтобы одновременно с шумом вогнанного в легкие воздуха тут же отдернуть руку. — Только попробуй сдохнуть, слышишь? Только посмей! Я…
— Рене, — донеслось до неё через двери, и она подняла совершенно обезумевший взгляд. Отчаяние. — Пора.
Слова застряли сухим комом, и у Рене с трудом получилось кивнуть, прежде чем ноги сами сделали крохотный шаг. Она отступила и налетела на невесть откуда взявшегося позади Бюже. Вдвоем они молча смотрели, как скрылась за обшарпанными дверями каталка, а потом стало до ужаса тихо. Только шорох от перебираемых главой отделения бланков с анализами не давал Рене скатиться в постыдную панику.
— Томограф? — наконец безликим голосом задала вопрос Рене и прикрыла глаза, когда услышала едва слышное:
— Не работает уже два дня. Может и сможем сделать парочку снимков, но не больше. Катушки заело…
Рене покачала головой. Впервые захотелось кричать и разбить на атомы всю больницу, чтобы выплеснуть гнев. Прямо сейчас она ненавидела всех: себя — за сказанные когда-то слова, Бюже — за халатное равнодушие, и, конечно, вселенную. За то, что эта тварь сделала с ним… С ними обоими! Но вместо этого Рене отвернулась от ритмично поскрипывавших дверей и холодно проговорила: