И солнце взойдет (СИ) - О'. Страница 186

— Руки! Руки-руки-руки! — отчаянно шептала она, пока пыталась перевернуть слишком тяжелого для неё Ланга. — Вот идиот! Господи… ну почему обязательно надо драться!

— Он назвал тебя сукой, — пробормотал он и наконец-то пошевелился, когда с шипением попытался упереться на локти. Ноги пока слушались плохо. — А я больше не глава отделения. Имею, черт возьми, право даже убить этого мудака!

— Ты ответишь за это, Ланг, — раздалось гнусавое предупреждение Дюссо, которого осматривала Хелен.

— Да пошел ты, — выплюнул Тони. Он наконец подполз к стене и тяжело оперся на ту спиной. Рене видела, как плещется в золотистых глазах злость от беспомощности и обидной слабости, но все равно упрямо поджала губы.

— Будто тебя это хоть когда-нибудь останавливало! Ты уже врезал ему один раз, — раздраженно, но тихо заметила она и приступила к осмотру кистей. — Что показал рентген?

Рене тщательно ощупывала каждый сустав, скользила пальцами по изукрашенной шрамами коже, а потому не сразу заметила, что ответа так и не последовало. Недоуменно подняв взгляд, она увидела неожиданно хитрую ухмылку на худом лице.

— Энтони?

— До удара было очень неплохо, — наконец отозвался он, а потом добавил совсем что-то непонятное: — Им невероятно понравится.

Рене подняла растерянный взгляд, но увидела лишь изогнутые в непонятной улыбке по-прежнему бледные губы. Покачав головой, она прошептала.

— Если ты про пациентов, то без сомнения. Такое шоу! Сначала мое увольнение, потом драка… Боже! Тони! Тебе почти сорок, а всё ведешь себя будто мальчишка.

— Считай, что пока я был мертв, в конце тоннеля мне явилось сие откровение, — хохотнул было Ланг, но тут же понял, что подобные шутки весьма неуместны. Поймав сердитый взгляд Рене, он неуклюже коснулся её шрама предплечьем и прошептал: — Все к лучшему, Вишенка. Не расстраивайся.

— Oui, — вздохнула она, чувствуя, как за ними следят десятки глаз.

Here comes the sun

Here comes the sun…

С тех пор Энтони был полон загадочности. Однако, в чем крылась причина, Рене поняла лишь через несколько дней. В тот момент, когда нашла в почтовом ящике конверт с эмблемой университета, а в нём: приглашение на собеседование и свеженький пропуск в качестве резидента в монреальский неврологический институт. Машинально просмотрев документ, Рене остановилась взглядом на размашистой подписи Филдса, под которой чуть ниже виднелась небольшая приписка карандашом, и почувствовала, что внутри вспыхнуло новое солнце.

«Я видел снимки. Спасибо. За Колина. За таблетки. За руки. P. S. Осталось последнее. Хорошего пути».

Рене на мгновение замерла, а потом аккуратно убрала документ обратно в конверт и подхватила две связки ключей. Ну а через три четверти часа тихо вошла в квартиру на последнем этаже Хабитата.

And I say it's all right!

Следующие два с лишним года пронеслись со скоростью сигнала между нейронами. Учеба сменялась работой, а та снова учебой, потому что наверстывать приходилось чудовищно много. Рене не знала спала ли хоть раз больше трех часов кряду; не помнила, что ела вчера на обед; путалась в днях недели и часах на циферблате. Могла надеть наизнанку очередной желтый свитер, швами которого по вечерам любовался смеявшийся Ланг. Да, они по-прежнему упрямо не начинали заново отношений. Никто не строил планов на будущее, не обсуждал мечты и желания. Энтони старался не мешать ни обучению, ни личной жизни, и Рене знала, что он был готов в любой момент отпустить. Но пока у него получалось, пробовал окружить именно тем, чего ей так не хватало — заботой. Он поддерживал так, как умел. Разговором, прогулкой, советом, ненавязчивым уговором. Тони учился слушать и слышать, а еще мог часами молчать, когда Рене уставала. В такие минуты он садился с ней рядом, а потом вовсе перетаскивал на колени и долго-долго рисовал на уставшей спине круги и знак бесконечности. Иногда напевал неизвестные песни, но чаще только одну. Про восходящее солнце.

Да, ему тоже было непросто. Это читалось в напряженных глазах, полуулыбках, в словах и даже в походке — Тони хромал, если его одолевали слишком мрачные мысли. Тогда Рене садилась с ним рядом и тщательно разминала большие ладони, которые часто сводили дикие судороги. Она не знала, как еще доказать свою преданность, чтобы Энтони наконец-то поверил. Однако, когда нашла свои вещи, вдруг поняла, что в ней никогда и не сомневались. А потому пестрые платья так и висели на вешалках. Аккуратно отглаженные. Едва ли когда-либо тронутые. В белой квартире на последнем этаже Хабитата им был отведен целый шкаф. И взглянув на знакомый узор из ромашек, Рене осознала, что хотя Энтони не верил себе и в себя, он все же тайно надеялся. На чудо ли, на снисхождение от собственной гордости… Кто его разберет? Однако к Рене он хотел прийти сам. В тот день, когда будет готов.