И солнце взойдет (СИ) - О'. Страница 80

К тому моменту, как она влетела в помывочную, там уже было людно. Гремели столы с инструментами, из-за приоткрытой двери в операционный театр надсадно пищала аппаратура, и только Энтони невозмутимо стоял у стены, разглядывая носок своего левого ботинка. В любимой позе, скрестив на груди руки, он будто бы никуда не спешил, но вид его спокойного, почти каменного лица оказался для Рене неожиданным. Резко остановившись, она недоуменно взглянула на Ланга, а потом перед глазами взорвались фейерверки мигрени. Стало понятно, что вчерашняя тварь не ушла. Наоборот, она разрослась и пустила корни в каждую клеточку тела доктора Ланга. И с легким налетом фатальности Рене вдруг подумала, что выполни она вчера пустяковую просьбу, ничего бы этого не было. Ничего…

— Иди мойся, — пришел короткий приказ.

Казалось, Энтони даже рта не раскрыл, настолько старался не шевелиться. Итак, понадобилось две недели почти без сна, чтобы его мигренозный статус достиг апогея.

— Ну! — нетерпеливо выдохнул Ланг.

— Одна? Я не могу… — растерялась Рене.

— Ланг! Где тебя носит, — донесся знакомый голос, и Ланг медленно прикрыл глаза.

— Мойся, — отрезал он, а затем наконец-то оторвался от вертикальной кафельной опоры, но лишь для того, чтобы шагнуть к Рене навстречу и едва ворочая языком произнести: — Это твой пациент. Действуй.

— Энтони! — раздался чей-то удивленный вздох совсем рядом. Доктор Фюрст стоял в дверном проеме в операционную и, кажется, не мог поверить в услышанное. — Стажеру рано…

— Мойся! — жестко перебил его Ланг.

Это был очевидный приказ, ослушаться которого Рене не могла. У нее попросту не открылся рот. Но она перевела взгляд на дернувшегося к ним анестезиолога, и первое, что бросилось ей в глаза, — испуг. Алан казался не просто встревоженным. Он был едва ли не в панике, отчего внутри что-то противно кольнуло, а затем отвратительно взвыл длинный шрам. Рене сглотнула. Тупик! Они все в тупике! Почему-то стало тоскливо и страшно. Не лучшие эмоции перед операцией.

— Стажеру рано вставать за стол с такими травмами, — процедил тем временем Фюрст. Его тонкие бледные губы окончательно побелели, отчего россыпь до того невидимых веснушек вспыхнула яркими пятнышками, точно пыльца от цветков. — Ты рискуешь жизнью пациента.

— Она старший резидент…

— Энтони! Всего два месяца! — пытался вразумить его Алан, а сам оглянулся на брошенного пациента.

Из-за закрытых дверей Рене не видела, что происходит в операционной, но неправильный писк приборов был слишком очевиден. Энтони медленно моргнул, и стало до паники очевидно, что даже держать вертикально огромное тело дается ему неимоверным трудом. Рене чувствовала, как в черных пятнах исчезает периферическое зрение. Господи, будет чудом, если Ланга прямо сейчас не вырвет от боли.

— Доктор Роше, вас ждут. — Ланг невозмутимо кивнул в сторону мойки, и Рене словно что-то толкнуло под руку. Она пошатнулась и механически, как исполнительный робот, двинулась к раковине, а вслед неслись голоса. Взгляд сам метнулся к повешенному над раковиной зеркалу.

— Да ты рехнулся совсем со своей мигренью! Im Fall der Fälle bist du für einen Behandlungsfehler verantwortlich? Oder du hast den Absicht, das Mädchen zu bescheissen? [56]— шипение Фюрста в точности повторяло звук впрыснутых газов в систему вентиляциилегких.

— Еще пара минут таких разговоров, и пациенту уже не понадобятся ваши услуги, — невозмутимо откликнулся Ланг, проигнорировав сердитый вскрик, а Рене впервые услышала, как злится глава анестезиологии.

— Что за дерьмо ты творишь! Это не желчные пузыри вскрывать да зажим тебе подавать! Там человек умирает… Почти уже мертв, пока ты играешься в гуру от хирургии! — зарычал Алан, но замолчал, натолкнувшись на спокойный взгляд Ланга. По ту сторону зеркального отражения тот казался едва ли не равнодушным.

— Она готова, — спокойно проговорил Энтони, а потом добавил громко и четко. Так, чтобы услышала даже медсестра в операционной. — Начиная с этой минуты я беру на себя ответственность за каждое принятое доктором Рене Роше решение.

Она замерла с горстью мыла в руках, а Фюрст взвизгнул:

— Это так не работает!

Он хотел сказать что-то еще, но в этот момент приборы запищали особенно противно, и анестезиолог метнулся обратно.

Ланг же медленно прошел вперед и замер за спиной Рене, которая в эту минуту судорожно скребла меж пальцев. От тщательного мытья рук ее отвлекло прикосновение к плечу, и она подняла голову, встретившись с Энтони взглядом в отражении висевшего перед ней зеркала. Все произошло так быстро, почти сумбурно, что Рене не успевала за несущимися вперед событиями. Вот она еще бежала по коридору, а теперь, кажется, будет оперировать без чьей-либо помощи и нести ответственность за каждый свой шаг. Страшно? Безумно! Господи, она действительно не готова! Однако Ланг смотрел удивительно безэмоционально, так сухо, словно собирался сообщить ежеквартальный финансовый отчет отделения. И сколько бы она ни вглядывалась, сколько бы ни искала в повисшем меж ними молчании, что именно чувствовал Энтони, не нашла и следа. Он спрятался в каменную раковину и полностью отрешился то ли потому, что не хотел волновать, то ли слишком переживал сам. Голову вновь сжало от боли, и вдруг стало удивительно ясно, что доктор Ланг давно этого ждал — дня, когда он окажется не в состоянии встать за стол, и Рене придется справляться одной. Потому устраивались все те невероятные гонки с тестами, операциями и опросами. Но… Рене бросила новый взгляд в зеркало и поняла: они все равно опоздали. И ей бы разозлиться, отказаться, вызвать другую бригаду, но времени не осталось, да и звать, в общем-то, было некого. Им все еще не хватало хирургов. Она посмотрела на свои мыльные руки и вздрогнула, когда услышала тихий голос:

— Представь, будто их нет. И никого не слушай.

— Я не готова… — выдохнула Рене всем известный факт.

Захотелось плаксиво добавить, что так бросать ее слишком жестоко. Что есть миллион причин, почему Ланг должен стоять с ней там, у операционного стола и контролировать каждый шаг. Привычно. Безопасно. Однако, она наткнулась лишь на едва заметную улыбку, и возражения умерли сами собой. Похоже, время действительно пришло. Краешки бледного рта Энтони чуть дернулись вверх, пока пальцы бессознательно собирали ее выбившиеся из косы светлые пряди, а потом аккуратно прятали их под плотную ткань завязок.

— Ты сегодня удивительно много споришь, — мягко пожурил Ланг. — Я буду наверху.

С этими словами он отступил, потому что в помещение ворвался Алан Фюрст с целой пачкой рентгеновских снимков в руках. И при первом же взгляде на них Рене почувствовала, как зашевелились волосы под хирургической шапочкой. О боже! О боже… Она в панике оглянулась в поисках Ланга, но он уже ушел.

Глава 23

То, что сейчас лежало на операционном столе мало походило на человека. Разбитые вдребезги ноги, проткнутый насквозь живот, тело до неузнаваемости все в мелких порезах от лопнувшего ветрового стекла. Говорят, машина трижды перевернулась. И потому чудо, что остались целы глаза, но руки… Их Рене заметила в первую очередь. Не дыру, вокруг которой зеленая ткань уже до черноты пропиталась сочившейся кровью, не сломанные ключицы, не гематомы, но неестественно вывернутые пальцы, откуда торчали мелкие кости вперемешку с мышцами и обрывками нервных волокон. Такие изломанные, словно по ним трижды ударили молотком. А потом ее взгляд упал на лицо, и впервые стало так страшно, что Рене захотелось сбежать. Броситься прочь из комнаты, вон из больницы… из города. Она чувствовала, как задрожали от волнения пальцы, и вдруг поняла — не забудет. Чем бы ни закончилась сегодняшняя операция, Рене не забудет ни пациента, ни свою панику, когда на одно лишь мгновение показалось, что на столе лежит Энтони. Распластанный и почти уничтоженный, с текущей из ран прямо на пол донорской кровью, которой хватило бы уже на пару новых людей. Худший кошмар наяву! И наверняка стоило бы задуматься, отчего это привиделось… Почему она вообще обозналась, но Рене сделала шаг к столу и попросила поправить лампу.