И солнце взойдет (СИ) - О'. Страница 93

— Тише, — долетел до Рене мягкий смешок. — Не хочу наутро найти твой хладный труп.

Снова шаги, знакомая мягкость кровати и опустившееся сверху теплое одеяло. Матрас на другой стороне осторожно прогнулся, отчего Рене в своем коконе мгновенно съехала в образовавшийся под весом Энтони провал и уткнулась ледяным носом куда-то в мужское ребро. Раздался новый смешок, кровать опять скрипнула, а на плечо опустилась приятная тяжесть руки. Ну а через пару секунд Рене уже крепко спала, доверчиво свернувшись калачиком в тепле спокойных объятий дремавшего Тони.

Глава 26

Рене завозилась, а потом приоткрыла правое веко. Сквозь сон и удивительное, давно позабытое ощущение тепла в сонный мозг пыталось пробиться неясное чувство неправильности. Что-то было не так. Какая-то мелочь казалась столь необычной, что Рене рискнула и полностью открыла глаза, уставившись на пробивавшийся через жалюзи свет. Яркий. Веселый. Словно не было трех дней дождя и мрака, а только ослепительно голубое небо в оконном проеме и солнце. Солнце?! Рене почувствовала, как внутри на секунду все сжалось, а потом рвануло с обрыва вниз, точно сель. Вот черт! Черт-черт-черт! Она проспала! Проспала! ПРОСПАЛА! В половину шестого утра, а именно на это время был заведен сегодня будильник, над городом обычно витала сизая мгла, но никак не яркие желтые лучи, в которых прямо сейчас купалась радостная гербера. А значит, ей конец. Крышка. Точка. Взгляд метнулся к часам на комоде — половина двенадцатого. О боже, Энтони ее уволит. Убьет, а потом точно уволит за полную непригодность. В судорожной попытке выбраться в холод комнаты Рене судорожно забилась под одеялом, но лишь сильнее запуталась в слоях ткани и обессиленно рухнула на подушку. Быть может, получится притвориться мертвой? Она нервно усмехнулась и попыталась взять себя в руки. Глубоко вздохнув, Рене прикрыла глаза, на мгновение затаила дыхание, а затем уже медленно и настороженно вновь втянула суховатый воздух.

От подушки ощутимо веяло мятой. Не просто каким-то кондиционером или позабытым в шкафу саше, нет. От наволочки исходил тот самый, единственно правильный аромат, который вчера резал легкие убийственной свежестью, а теперь крепко-накрепко переплелся с ее личным привкусом. И имя ему было «Энтони». Рене снова открыла глаза и огляделась. События вчерашнего вечера наконец-то проснулись в ленивом мозгу, но в квартире оказалось удивительно пусто и тихо. Исчезли даже вещи, что сушились на вешалках около вентиляции отопления. Энтони ушел прямо в мокром и грязном? Но тут взгляд зацепился за незакрытую до конца полку комода, откуда торчала одна из футболок, и Рене раздраженно поджала губы. Рыться в чужих шкафах до ужаса некрасиво, доктор Ланг! Однако иллюзий она не строила. Энтони просто искал свою старую одежду и, конечно, нашел. Но догадался ли он, что та не отправилась в тот же вечер на переработку, или действовал на дурака, наверняка навсегда останется тайной.

В общем, о том, что в этой самой кровати провел остаток ночи глава отделения хирургии, теперь напоминал только запах. Энтони ушел, а она даже не знала когда. Сейчас, час назад, а может быть, сразу, как перенес ее замерзшее тело в постель. Хотя, нет. Сквозь еще полусонные мысли проникли воспоминания о ровном дыхании у себя на макушке, о тяжелой руке… а еще об ужасно холодной ночи и трясущемся теле, которое провалялось бог знает сколько прямо на сырой мостовой. Как после всего у Ланга хватило сил встать и уйти? Да еще так тихо собраться, чтобы не разбудить. И почему. И куда он вообще пошел? Столько вопросов… Рене снова пошевелилась и только сейчас вдруг поняла, что по-прежнему целомудренно завернута в тот самый плед и лишь потом укрыта теплым большим одеялом. Угол его был откинут, словно Энтони вот-вот вернется обратно в постель. Из груди вырвался нервный вздох. Это были опасные мысли. Неверные. Вчера ей четко указали на место в этой истории, так не надо все портить глупой влюбленностью. Она, может быть, и пройдет, а вот дружба доктора Ланга действительно то, о чем следовало хорошенько подумать и чем особенно стоило дорожить.

Рене нахмурилась и села, рассеянно оглядываясь по сторонам. Надо было решить, что делать с опозданием, а еще на всякий случай проверить, куда исчез доктор Ланг. Хотя насчет последнего закрадывались не самые приятные мысли. Но тут в глаза бросился стул, который оказался неожиданно придвинут вплотную к кровати, на нем обнаружился телефон, а под телефоном — клочок бумаги. Взяв в руки свой мобильный, Рене первым делом убедилась, что будильник отключен. И, причем, явно нарочно, потому что она ясно помнила, как ставила тот накануне. Кхм… Следующим изучению подлежал бумажный огрызок, где акварельным карандашом было нацарапано единственное слово: «Отгул». Оно протянулось с одного конца до другого, и Рене вглядывалась в него так долго, что изучила, наверное, вплоть до мельчайших подробностей. Например, она видела, где на третьей букве от непривычного нажима треснул, а затем отломился кончик хрупкого стержня. И где карандаш вдруг попал в мелкую выбоину на досках столешницы, отчего едва не порвал бумагу, так что Энтони пришлось передвинуть листок. Еще было много чего. Твердый почерк — значит, руки уже не дрожали; от спешки оказался чуть смазан конец, но при этом виднелась твердая точка. Это значило, что спорить бессмысленно. И все-таки главным Рене считала иное. Откинувшись на подушки, она уставилась на полосы света, что неторопливо ползли с потолка на желтые стены, и медленно пробормотала в ответ на такую категоричную благодарность:

— Всегда пожалуйста, Тони.

Остаток утра прошел в необычной и совершенно несвойственной для Рене лености. Выходные в ее работе выпадали так редко, что она давно привыкла планировать их заранее. А потому неожиданно оказавшись вне привычного графика, Рене растерялась и целый час в полудреме валялась в постели. Вылезать из уютного убежища, где можно было бы окуклиться до весны, отчаянно не хотелось, но непонятная вибрация выдернула из теплых видений. Первым делом Рене потянулась к собственному телефону, но тот молчал, пока до ушей совершенно явно доносился звук входящего звонка. Так что пришлось с сожалением отбросить прочь два слоя защиты от внешнего холода и осторожно коснуться деревянного пола. Жизнь в этом доме быстро приучила сначала пробовать доски кончиком пальца, а уж потом ставить стопу. Но в этот раз можно было не осторожничать. Огромные квадраты солнечного света спустились со стен и теперь грели отполированные половицы, покуда в лучах летала мелкая пыль.

Далеко идти не пришлось. Стоило Рене встать, как она действительно заметила телефон. Тот валялся в самом углу, между ножкой каркаса кровати и комодом, и сливался своей темнотой с ветхим полом. Не удивительно, что его никто не заметил. Наверняка в утреннем полумраке Энтони думал только о том, как не переломать себе ноги в тесной квартирке, а не пересчитывал разбросанные после алкогольной эскапады вещи. Рене ухмыльнулась, подняла тоскливо дрожащий аппарат, а в следующий момент едва не запустила тот в стену.

Последние десять лет Рене старательно избегала любых злых эмоций. Она стремилась не спорить и не ссориться, не распускала и не поддерживала сплетни, пыталась во всем и во всех найти что-то хорошее — нечто, заслуживающее уважение или благодарности, — но в этот раз не могла. С силой стиснув в ладони почти задохнувшийся от вибрации телефон, Рене медленно выдохнула, а потом зажмурилась. Хотелось нажать на кнопку ответа и едко спросить, в точности повторив интонацию Энтони:

— Лиззи? Да кто вообще такая Лиззи?!

Однако стоило вопросу отзвучать в голове, как она ощутила, что произнесла его вслух. Имя рыжей из кардиологии впиталось в стены с такой ненавистью, какой Рене не испытывала уже много лет. Оно словно пришло из другой жизни. С той поры, когда она была еще маленькой неблагодарной дрянью, закатывала в балетном классе беспричинные истерики и бредила карьерой великой танцовщицы. Перед глазами стало темно. Словно не было наполненной светом комнаты, не было десяти лет и событий в том жутком подвале, что навсегда перевернули для Рене бренный мир. И это пугало. Казалось, будто ее затягивает в лабиринт, где нет входа и выхода, а рисунок стен в точности повторяет татуировку с предплечья Тони. «Du bist im Labyrinth…» Господи, как удивительно точно!