Однажды в Голливуде - Тарантино Квентин. Страница 62

— Денег мне не дают. Отелю меня велели не обслуживать. За дверями поставили следить человека. Я здесь под домашним арестом.

Альдо взглянул на Клиффа, впился глазами в глаза каскадера и взмолился:

— Пожалуйста... пожалуйста, парень, мне очень тошно. Будь человеком. Пожалуйста... пожалуйста... не заставляй меня умолять... хоть я и готов.

Клифф вернулся к себе, взял свою бутылку, вернулся по коридору с грязным пластилиновым ковром и отдал джин постояльцу номера 104. Альдо Рэй принял бутылку у благодетеля и, сжав в руке — да не руке, а целой бейсбольной перчатке, — пристально на нее уставился.

Выпить есть.

Сегодня все будет хорошо.

Он выпьет все до дна.

И начнет прямо сейчас.

Альдо перевел глаза с бутылки на Клиффа. Потом обратно на джин. Потом обратно на Клиффа. Сощурился и спросил:

— Ты что, в парике?

Только тут Клифф сообразил, что на нем остался парик Рика с дневных съемок.

— А, да, я и забыл. — Он снял парик, впервые разоблачив перед Альдо светлые волосы. Помахал здоровяку и сказал на прощание: — Доброй тебе ночи, Альдо.

Альдо Рэй перевел взгляд обратно на бутылку и сказал старине бифитеру на этикетке:

— Она будет доброй.

Прикончив бутылку Клиффа, на следующий день Альдо не мог работать, и его посадили на первый же самолет домой. Испанские продюсеры землю носом рыли, чтобы узнать, кто снабдил Рэя бухлом, но, к счастью для Клиффа, так и не узнали. Клифф настолько переживал, что не рассказал об этом даже Рику. По крайней мере, пока не прошло два года.

— Что-что ты сделал? Клифф, когда тебе выдают карточку SAG в гребаном офисе профсоюза, — проинформировал его Рик, — есть всего три правила. Первое — тебе обязаны предоставлять выходные. Второе — не снимайся без разрешения профсоюза. И третье — если когда-нибудь будешь сниматься с Альдо Рэем, не наливай ему ни при каких обстоятельствах.

Но если бы Клифф вернулся в прошлое... вашу мать, он бы повторил все в точности.

Глава двадцать третья

«Зал славы алкоголиков»

Сидя перед зеркалом в своем трейлере на площадке «Лансера», Рик обтирает фальшивые усы и верхнюю губу ватным шариком, смоченным растворителем для театрального клея. Он уже снял длинноволосый парик, и его родные шоколадно-каштановые волосы торчат на макушке потным гнездом. Тщательно промочив верхнюю губу и заполнив ноздри ароматом спиртных паров, он медленно и довольно болезненно отдирает двумя пальцами конский хвост и аккуратно выкладывает на столик.

В маленьком телевизоре футбольная звезда Рози Грир в своем синдицированном [44] шоу-варьете «Шоу Рози Грира» поет «Yesterday» Пола Маккартни. Слушая вполуха, Рик берет банку с лекарственным кольдкремом «Нокзема», зачерпывает побольше двумя пальцами и размазывает по всему лицу. Услышав тихий «тук-тук», он откидывается на стуле, поворачивает ручку двери и толкает наружу, являя глазам крошечную Труди Фрейзер, которая глядит на него снизу вверх с асфальта. Рик впервые видит ее в повседневной одежде. В данном случае — в белой рубашке с белым же накрахмаленным воротничком на пуговицах под бежевым комбинезоном. Из-за одежды Труди выглядит не на двенадцать лет, как ей бы хотелось, а скорее на те восемь, сколько девочке на самом деле и есть.

— Что ж, я уезжаю, — сообщает она, — и просто хотела сказать, что, на мой взгляд, ты превосходно отыграл нашу сцену.

— О, спасибо, милая, — скромно отзывается он.

— Нет, это не просто вежливость, — заверяет она. — Это одно из лучших исполнений, что я видела за всю жизнь.

«Вау». Рика это трогает сильнее, чем он мог подумать. На сей раз его смущение не наиграно.

— Ну... спасибо, Мирабелла.

— Мы уже не на работе, — напоминает она. — Можешь звать меня Труди.

— Ну, спасибо огромное, Труди, — говорит Рик с кольдкремом на лице. — А ты одна из лучших актрис...

— Актеров, — настаивает она.

— Прошу прощения, актеров — любого возраста, — с кем я работал, — искренне говорит он.

— О, благодарю, Рик, — отвечает она серьезно.

— Больше того, — развивает Рик комплимент, — не сомневаюсь, что когда-нибудь я еще буду хвастаться, что мне повезло с тобой сниматься.

— Когда я получу свой первый «Оскар», ты правда будешь хвастаться, что снимался со мной, когда мне еще было только восемь лет, — уверенно заявляет Труди. — И всем расскажешь, что я была таким же профессионалом тогда, как сейчас. — На всякий пожарный она поясняет вполголоса: — Под «сейчас» я имею в виду будущее, когда получу «Оскар».

Рик не может не улыбнуться дерзости этой мелкой.

— Уверен, что буду хвастаться, и уверен, что получишь. Ты только поторопись, чтобы я это застал.

Она улыбается в ответ.

— Буду стараться изо всех сил.

— Как всегда, — говорит он.

Она кивает. Потом из ожидающей машины раздается громкий голос ее матери:

— Труди, иди сюда скорей, хватит приставать к мистеру Далтону. Ты еще увидишь его завтра!

Раздраженная Труди разворачивается к матери и кричит в ответ:

— Як нему не пристаю, мам! — Театрально махнув в его адрес: — Я поздравляю его с выступлением!

— Ну, тогда поторопись! — приказывает мать.

Труди закатывает глаза и возвращается к Рику.

— Прошу прощения. О чем я говорила? А, вспомнила... Браво. Ты сделал все в точности так, как я и просила. В этой сцене ты меня напугал.

— Ой, прости, я не хотел, — выпаливает Рик.

— Нет, не извиняйся, ведь как раз это и будоражило в твоей игре. А следовательно, поэтому и я сыграла хорошо. Благодаря тебе я не играла испуг. Я испугалась. А именно об этом я и просила, — напоминает она. — Ты отнесся ко мне не как к какой-то маленькой восьмилетней актрисе. Ты отнесся ко мне как к коллеге-актеру. И не сюсюкался. Ты пытался перетянуть сцену на себя, — говорит она с восхищением.

— Ну, спасибо, Труди, — теперь уже с ложной скромностью, — но не думаю, что мне удалось ее перетянуть.

— Да конечно, удалось, — отмахиваясь от возражений. — Все лучшие реплики — у тебя. Но, — предупреждает она, — в нашей завтрашней сцене все будет по-другому. Берегись!

— Сама берегись, — предупреждает он.

Она цепляет огромную ухмылку:

— Вот это настрой! Пока, Рик, до встречи завтра, — и машет ему на прощание.

— Пока, милая, — шутливо отдает честь он.

Рик отворачивается обратно к зеркалу, а она начинает закрывать за собой дверь, но сперва успевает сказать вполголоса:

— Не забывай завтра слова.

Тут Рик снова разворачивается к ней, не веря своим ушам.

— Что-что?

Личико Труди глядит через щелку почти закрытой двери трейлера.

— Я сказала: не забывай завтра слова. Знаешь, меня очень удивляет, сколько взрослых актеров не знают свои слова, хотя им за это платят. — И добавляет с самодовольной ноткой в конце наблюдения: — Я всегда знаю свои слова.

— О, вот как?

— Еще как, — подчеркивая каждое слово. И быстро добавляет: — Если не будешь знать слова, я выставлю тебя перед всей группой на посмешище.

«Ах ты сучка мелкая», — думает он.

— Ты это что, угрожаешь мне, засранка? — спрашивает он.

— Не, я тебя подъебываю. Дастин Хоффман так все время делает. Впрочем, это не угроза, а обещание. Пока-пока. — Она закрывает дверь раньше, чем он успевает опомниться.

Труди Фрейзер так и не получила Премию академии.

Зато номинировалась три раза. В первый раз — в 1980-м, в девятнадцать лет, на лучшую роль второго плана за исполнение как бы подружки Тимоти Хаттона в «Обыкновенных людях» Роберта Редфорда. Уступила Мэри Стинберген из «Мелвина и Говарда».

Вторая номинация в той же категории была в 1985 году, в двадцать четыре года, за роль сестры Агнессы в «Агнце божьем» Нормана Джуисона. Труди проиграла «Оскар» Анжелике Хьюстон из «Чести семьи Прицци», зато получила «Золотой глобус» за лучшую роль второго плана. Ее единственная номинация на «Оскар» за лучшую роль первого плана — в фильме 1999 года Квентина Тарантино «Дама в красном», ремейке гангстерского эпоса, написанного сценаристом Джоном Сэйлзом. Фрейзер играла бордельную проститутку Полли Франклин, ставшую в тридцатых главарем шайки грабителей банков, в паре с Майклом Мэдсеном в роли врага общества номер один — Джона Диллинджера. И уступила свою последнюю номинацию Хилари Суонк из «Парни не плачут».