Однажды в Голливуде - Тарантино Квентин. Страница 64

Пианист переходит к инструментальной версии «Alley Cat».

Когда Мейнард ставит заказ клиентов на стойку, все четверо рассаживаются по стульям. Бармен остается рядом, пока его не вызывает мучимый жаждой посетитель.

Клифф и Уоррен все еще трудятся над пивом, но Рик довольно быстро высосал свой «Виски сауэр» через соломинку, а Джим уже расправился с «Бренди Александром».

Бармен возвращается и спрашивает Джима и Рика:

— Еще по одной?

— Ага, — говорит Джим.

— «Виски сауэр», — повторяет Рик.

Пианист Курт Заступил как раз заканчивает «Alley Cat», когда к его рабочему месту подходит Джим с тремя друзьями и выпивкой в руках.

— Привет, Курт, как жизнь?

— Отлично, Джим, а у тебя какие новости? — отвечает Курт, отпив свой «Харви Волбенгер» [45].

— Очень даже хорошо. Сегодня отсняли первый день моего пилота.

— Бля, мужик, отлично же. — Курт начинает наигрывать «Вновь настали счастливые дни» [46].

— Придержи коней, Либераче, — осаживает его Джим. — Дай сперва доснять пилот. Дай глянуть, хорошо ли получится. Дай встать в сетку CBS на осень. Вот тогда уже «Вновь настанут счастливые дни». По крайней мере, на несколько недель.

Джим знакомит барного пианиста с двумя новыми друзьями. Уоррен Курта уже знает. Больше того, Уоррен подарил сыну Курта его первую собаку — Барона. Пианист жмет руки актеру и каскадеру. Джим хвастается своим приятелем-музыкантом:

— Курт может отыграть любую песню что на пианино, что на гитаре. Причем отлично, особенно «Ме and Bobby McGee». Он ее играет на манер кантри...

— Это и есть кантри, — объясняет Курт.

— Знаю, но ее так больше никто не играет.

— Это потому, что они просто повторяют аранжировку Дженис Джоплин. Но если послушать песню, акустика ей подходит больше, потому что это кантри, — и Курт уточняет: — Не такое кантри, как у Эрнста Табба. А современное.

Джим продолжает хвастаться другом-музыкантом:

— Я вам говорю, если б Курт записал «Me and Bobby McGee», у него на руках был бы хит. И «Криденс Клируотер» у него получается что надо. Особенно эта песня про «ду-ду-ду».

— Что еще за песня про «ду-ду-ду»? — не понял Курт.

— Ну ты знаешь... — Актер напевает: — «„Ду-ду-ду", выглядываю в заднюю дверь» [47].

Курт наигрывает начало песни на пианино и заводит:

Все четверо аплодируют.

— Отлично, — говорит Рик.

— Ну, не прям отлично, но и не плохо, — скромно отвечает Курт и добавляет: — У меня сын любит эту песню. Так что, когда я репетирую дома, всегда играю ее для него.

— Сколько твоему сыну? — спрашивает Клифф.

— Шесть в следующем месяце.

— Вылезай давай из-за пианино и покажи им, что умеешь на гитаре, — подгоняет Джим.

— Ладно, — соглашается Курт, берет гитару и кладет на колени. Настраивая гриф, он говорит Рику: — Должен сказать, Рик, я твой большой фанат. Обожаю «Закон охоты». «Закон охоты» и «Стрелок» — мои самые любимые сериалы тех времен. До сих пор их смотрю. И еще люблю твой вестерн.

— Какой? — спрашивает Рик. — «Таннер»? Он больше всего нравится людям.

— А кто в нем еще? — спрашивает Курт, пока возится с настройкой.

— В «Таннере» я и Ральф Микер.

— Не, там был не Микер — Микер мне нравится, но это был не он. — Курт задумывается, потом вспоминает: — Гленн Форд!

— А, Гленн Форд, — говорит Рик. — Это «Адское пламя, штат Техас». Да, тоже ничего. Но мы с Гленном не поладили. Он старался меньше меня. Типа, знаешь, иногда можно пересниматься в кино, и в этом была беда Гленна. Но в целом картина неплохая.

Джим говорит Курту, который закончил подготовку:

— Сыграй что-нибудь такое, чтобы показать себя во всей красе.

— А, значит, я тут себя продаю. А я и не понял. Спасибо, что предупредил.

— Ну, это будет по-честному, — подразнивает Рик. — Ты сказал, что тебе нравится моя фигня. Будет честно, если я послушаю и решу, нравится ли мне твоя.

Курт приступает к знаменитому вступительному риффу из «The Secret Agent Man Theme» Джонни Риверса. Узнав мотив, мужчины улыбаются. Затем Курт поет первый куплет:

Курт останавливается, ждет похвал — и заслуженно дожидается.

— Тоже любимая моего сына. — Потом, глядя на Рика, спрашивает: — Ну что, мы с тобой достигли взаимоуважения?

— И охренеть какого. — Рик поднимает «Виски сауэр». — За трубадура.

Все поднимают стаканы и бутылки и пьют за Курта.

— А, еще к слову о моем сыне и о тебе: мы с ним оба поклонники «Четырнадцати кулаков Маккласки», — говорит Курт Рику.

— Ну, это из моих хороших.

— Знаешь, когда смотришь такой фильм — о команде мужиков, которые ввязываются в какую-либо херню, — то как бы выбираешь среди них своего любимчика и болеешь за него до конца, надеясь, что он выживет.

Все невольно кивают.

— Ну, у моего сына любимчик — ты.

— О, приятно такое слышать, — говорит Рик.

— Вообще я недавно познакомил его с «Законом охоты», когда тот шел по телику, — говорит Курт. — Сериал начинается, я показываю на тебя и говорю: «Эй, Квинт, — моего сына зовут Квентин, — эй, Квинт, а знаешь, кто это?» Он мне — «нет», а я говорю: «Помнишь дядю из „Четырнадцати кулаков Маккласки“ с повязкой на глазу и с огнеметом, который выжигал нацистов на хрен?» Ну он такой — «да», и я говорю: «Это тоже он».

Заканчивает Курт риторическим вопросом:

— И знаешь, что он мне сказал? Он сказал: «Это из тех времен, когда у него еще были оба глаза?»

Все смеются.

— Можешь дать ему автограф? — просит Курт.

— Еще бы. Ручка есть?

У Курта нет, зато есть у Уоррена Вэндерса.

И Рик подписывает для сына Курта, Квентина, коктейльную салфетку — черкает «Для рядового Квентина», уточнив, как пишется имя, и потом добавляет: «Майор Маккласки и сержант Льюис приветствуют тебя». Потом подписывается — «Рик Далтон» и ниже — «Сержант Майк Льюис». И наскоро рисует сержанта Майка Льюиса с повязкой на глазу, в рубашке с надписью «Квентин крут», и добавляет ниже постскриптум: «Горите, нацисты, горите!»

Джим Стейси стонет:

— Эх... «Четырнадцать ебучих кулаков Маккласки». Какая боль. Кэз-сука-Гарас. Чтоб он сдох — прости, наверное, вы с ним друзья, — говорит он Рику. — Но все равно — чтоб он, сука, сдох.

Он рассказывает Курту, Клиффу и Уоррену Вэндерсу, как чуть не получил в «Маккласки» роль Кэза Гараса.

— Оставались трое. Гарае, Клинт Ричи и я. Но Гарае на тот момент уже засветился в фильме Генри Хэтэуэя. И вот Хэтэуэй звонит начальникам «Коламбии», вписывается за своего парня, и на этом для нас с Ричи все и кончилось, — вздыхает Стейси.

— А где Гарае снимался у Хэтэуэя? — спрашивает Уоррен Бэндере.

— Да в каком-то говне про Африку со Стюартом Грейнджером.

— Я тоже снимался в каком-то говне про Африку со Стюартом Грейнджером, — говорит Рик и добавляет: — С таким гондоном я еще ни разу не работал.

— Кстати о штопаных гондонах, — перебивает Стейси. — Генри Хэтэуэй — вот кто штопаный гондон! — Потом быстро добавляет: — В смысле режиссер он хороший, делает хорошие фильмы. Но как же он, на хуй, орет! А уж когда он принимается орать и материться, то генерал Шерман в сравнении как будто прошел по Джорджии, собирая букетик [48]. В его последнем фильме снималась моя жена. Она милая, нежная, как птичка. Так он орал на нее каждый божий день, днями напролет. Конец съемок — и у бедняжки чуть ли не контузия. Вот попадись мне этот гондон в баре... — Стейси осушает стакан.