Pulp (СИ) - Сапожников Борис Владимирович. Страница 32

— Полковник предпочитает старые добрые методы, — произнёс он, — но я думаю, дело за новым подходом. Электричество развязывает языки куда лучше кулаков.

— Пока что ты тут болтаешь, — раздался откуда-то из багровой мути, застилавшей взгляд, голос фон Вольга. — Начинай уже.

Рыков не стал ничего отвечать — он просто ткнул длинными палками электродом мне в рёбра.

Вот теперь пришла настоящая боль!

Меня корёжило, ломало, било чудовищной судорогой. Все мышцы скрутились, наливаясь невыносимой болью. Только сейчас я почувствовал во рту деревянный кляп, не дающий мне откусить себе язык. Я извивался, будто рыба, живой брошенная на сковороду, и чувствовал себя примерно так же. Но в тот миг, когда казалось — всё, сейчас сдохну, Рыков убрал электроды.

Я повис безвольной тушей — все мышцы в теле расслабились. Я не мог и пальцем шевельнуть.

— И что с него толку теперь? — услышал я идущий из багрового далёка голос фон Вольга. — Он там не помер у тебя, Ваня?

Чтобы проверить, жив ли я, Рыков легонько тронул меня электродами. Пробудившаяся на мгновение боль заставила меня издать стон.

— Как видите, жив, — ответил лейтенант, удовлетворённый результатом проверки.

— Тогда вынь кляп, — приказал фон Вольг из-за пелены багрового тумана, — узнаем, способен ли он говорить.

Рыков положил на стол электроды и шагнул ко мне. Как только он вынул у меня изо рта кляп, я дёрнулся вперёд, стараясь не обращать внимания на боль, вспыхнувшую во всём теле, и ухватил его зубами за лицо. С силой сжав челюсти, я ощутил во рту вкус крови, и кровь эта была не моей. Рыков завопил от боли, врезал мне раз, другой по рёбрам, но я не отпускал. Лейтенант нашарил рукой электрод на столе и буквально воткнул его мне в рёбра. И это была очень большая ошибка. Удар током заставил мои челюсти сжаться ещё сильнее, а судорога выгнула тело дугой. Кровь Рыкова хлынула мне рот, а сам он отступил на несколько шагов. Одной рукой лейтенант держал электрод, другую же прижал к лицу. Придя в себя, я выплюнул кусок его щеки на пол.

Рыков закричал что-то на руславийском, и прежде чем его успели остановить, схватил второй электрод и снова воткнул оба их мне в рёбра. Я взвыл от боли, рвущей тело. Багровая дымка сгустилась и поглотила весь мир вокруг.

Проснулся оттого, что стенки палатки посветлели, выкрашенные утренним, а может, уже и дневным солнцем в серо-зеленоватый цвет. Я какое-то время просто лежал лицом вверх, глядя на полоток, где прежде висел нагревательный амулет. Сейчас его не было, но и без него в палатке стояло приятное тепло. Как будто снова почувствовав, что я проснулся, в палатку залез Оцелотти, и снова в руках у него была миска с похлёбкой и хлеб. Теперь я ел уже не так жадно, да и в сон от тёплой еды не потянуло.

— Обстановка? — спросил я у Оцелотти, покончив с похлёбкой и по привычке начисто вытерев миску остаткам хлебного ломтя.

Голодать, как прежде на фронте, мне не доводилось, но некоторые привычки изжить трудно. Особенно когда возвращаешься в полевые условия. В палатке с тебя быстро сползает весь налёт цивилизованности и вспоминаются привычки, приобретённые в окопах Великой войны.

— Нас хорошо прижали в подземелье, но мы вырвались. С боем и не без потерь, но вырвались.

— Сколько?

— Со мной четверо. Один легко ранен, но сражаться может в полную силу — живая вода поставит его на ноги раньше, чем ты придёшь в себя окончательно.

Трое «диких котов» во главе с Оцелотти — это та сила, с которой я могу многое провернуть.

— Найдётся для меня одежда, пистолет и нож?

— Серая Лисица передала нам твоё снаряжение вместе с информацией о месте, где тебя искать. Я принесу его, но пока тебе рано вставать на ноги.

— Сам знаю, — не без сожаления кивнул я.

Сил моих хватало пока лишь на то, чтобы самому забраться на складной стул. Даже ложку с похлёбкой приходилось очень крепко сжимать, чтобы не плясала в подрагивающих пальцах. Я получил слишком много разрядов током, особенно когда Рыков потерял голову от моего укуса в лицо. До сих пор меня то и дело потряхивали судороги или так больно скручивало какую-нибудь мышцу, что приходилось её разминать пальцами. Куда хуже, если крутило мышцы спины, до которых никак не дотянуться, приходилось терпеть.

— Канал связи с Лисицей не скомпрометирован?

— Вряд ли, — пожал плечами Оцелотти, — иначе нас бы отправили в трясину следом за тобой. У фон Вольга хватило бы людей, чтобы легко перебить нас, пока мы рыскали вокруг и искали тебя. Да и служат у него натуральные психи.

— Кто, например?

— Парни с огнемётами, которыми командует настоящий сумасшедший в чёрной броне. Они зовут себя крысобоями и запросто могут сжечь нескольких своих товарищей из рядовых бойцов охраны. Именно они прижали нас, когда мы отступали в тоннели для слива воды и прочих отходов. Никто и подумать не мог, что они примутся поливать пламенем из своих огнемётов всё вокруг, несмотря на то что между ними и нами стояли солдаты охраны.

Огнемётчики всегда были изгоями среди солдат — слишком уж страшна смерть в пламени. И многие среди огнемётчиков откровенно наслаждались мучениями своих жертв.

— Раз Лисица ещё внутри, то шансы остаются, — кивнул я больше себе. — Как только приду в себя, мы вернёмся на Фабрику.

— Каким образом? — спросил Оцелотти, хотя, наверное, уже знал ответ.

— Тем же, каким вышли, — усмехнулся я. — Вряд ли в стоках нас ждёт засада.

Оцелотти ничего не сказал в ответ, лишь сделал такое лицо, будто произнёс: «Ну кто бы сомневался».

В себя привели голоса. Говорили фон Вольг и Серая Лисица. Фон Вольг что-то требовал, она пыталась возражать. Когда её возражения надоели полковнику, я услышал звук звонкой пощёчины.

— Хватит, — рявкнул фон Вольг. — Вколи ему ударную дозу воды жизни и займись, наконец, лицом Вани.

Кажется, Рыков пытался возражать, но фон Вольг оборвал его.

— Заткнись! Таня обработает тебе лицо, а после ты отправишься в лазарет. Раз был таким идиотом, что дал беспомощному, связанному врагу откусить себе половину щеки, так тебе и надо.

Через багровую дымку я уже видел тени. Массивная принадлежала фон Вольгу. Он развернулся к фигуре поменьше — Серой Лисице — и прикрикнул на неё, чтобы делала мне укол. Боли от входящей глубоко в тело иглы я не почувствовал, лишь когда она надавила на поршень, по всему телу от места укола начал разливаться холод. Обычные ощущения от действия воды жизни. Вот только, судя по всему, дозу она мне вкатила действительно лошадиную — даже мой давно привыкший к этому лекарству организм не выдержал. Глаза сомкнулись, какое-то время я ещё слышал голоса, а потом были только тишина и темнота.

В себя я пришёл уже среди трупов в ледяной трясине.

«Дикие коты» быстро собирали лагерь, оставляя всё то, что нам уже не пригодится прямо в болоте. Палатки, скатки одеял, излишки припасов, — ничего из этого нам не понадобится ни в случае успеха, ни тем более если проиграем. Я всё поставил на карту, и теперь мы собирались вернуться на Фабрику, чтобы забрать то, за чем пришли. Если у нас ничего не получится, то все мы будем покойниками уже к вечеру, а мёртвым не нужны ни палатки, ни одеяла, ни еда.

— Можно пройти рекой, — показывал мне Оцелотти путь на карте местности, расстеленной на складном столе. Тот, само собой, тоже останется здесь, когда мы покинем это место. — Сюда сливают отбросы, и именно так мы вышли с Фабрики.

— Слишком очевидно, — покачал головой я. — Там точно нас будут ждать. Надо возвращаться через трясину.

— Там не пройти, — отмахнулся Оцелотти, — через топь нет проходов, а если и есть, то у нас уйдёт вечность на то, чтобы отыскать их.

— В трясине сейчас плавает несколько сотен свежих трупов, — сказал я, — по ним можно добраться до места, откуда меня выбросили.

— Думаешь, плавающие в топи покойники удержат нас?

— По одному — да, — кивнул я. — Мне-то удалось выбраться оттуда и доползти до берега.