Размышления русского боксера в токийской академии Тамагава, 4 (СИ) - Афанасьев Семён. Страница 31
Понятия не имею, на какие расширения грешила в адрес этих китайцев Цубаса, но даже вчетвером они за мной сейчас банально не успевают. Физически. Ни в маневре, ни в анализе.
А казалось бы, всего-то кислорода добавить, и мощности в сигнал.
В шахматах ситуация называется патом. Они, приближаясь ко мне ближе, попадают в зону действия моих кулаков. Которых опасаются не на шутку. А я не могу достать никого из них — поскольку в этом случае у кого-нибудь активного появится шанс зайти мне за спину. Из-за их численного преимущества, сманеврировать могу просто не успеть, даже с учетом ускорения.
На каком-то этапе появляется Ватанабэ. Повергает меня в шок.
Вначале он к чему-то призывает откровенных уголовников, апеллируя к имени закона. Затем, в подтверждение своих слов, взрывает в воздухе петарду.
У меня даже мелькает сгоряча мысль, что мой местами товарищ (ну, хороший знакомый — точно) повредился разумом и сейчас неадекватен.
В следующий момент его замысел, кажется, становится понятным: двое наседающих на меня головорезов бросаются к нему. Как следствие, нагрузка на меня падает вдвое.
Коротко рявкнув вслух слова благодарности комиссару, понимаю, что нужно обостряться. Меняю тактику и прилипаю к своим двоим вплотную.
После считанных секунд жёсткого размена ударами в ближнем бою, на ногах остаюсь только я.
Бокс есть бокс, а голый кулак есть голый кулак. Особенно если к нему прилагаются локти и кое-какой личный практический опыт.
И таблетка.
Один из иностранцев дважды по мне попал. По его лицу было видно, что оба раза заранее расслабился.
Но концентратор, булькающий у меня в животе, оказывается тем самым подавляющим преимуществом, которое всё и спасает.
Кажется, я теперь понимаю почему такая техника считается оружием: сотрясения от его попаданий даже близко не ощущаются. Несмотря на лопнувшую и кровящую кожу головы, снижения собственной боеспособности не наблюдаю ни на ноготь.
У Хиротоши за эти же две секунды положение ухудшилось ровно настолько, насколько оно улучшилось у меня.
Освободившись от своих, без разговоров сбиваю ближнего ко мне типа, наседающего на него, ударом кулака в затылок. Если получилось слишком сильно, надеюсь, комиссар отмажет. Потом.
Последнего деятеля нивы беззакония добиваем уже с ним сообща.
Так непредсказуемо начавшаяся чехарда заканчиваться и не собиралась.
После того, как самый обычный школьник помог целому профильному комиссару полиции запинать китайскую команду (на которую, по-хорошему, полагалось вызывать специальных людей), прибыл первый полицейский наряд. Видимо, вызвали местные жители — потому что коллеги первую минуту только ошарашенно хлопали глазами.
Хиротоши в две секунды представился, указал глазами на тела китайцев и очень быстро ввёл местных в курс дела.
Патрульные только занялись сортировкой тел, как одновременно с этим раскрылось окно второго этажа домика.
Ватанабэ собирался, дежурно и профильно, ради порядка, потребовать уже в более спокойной обстановке у белобрысого отчёт об использовавшихся им в бою предложениях — но высунувшаяся наполовину красноволосая успела первой:
— Маса, бегом сюда! Твоя таблетка весь ресурс на драку пустила, этой опять плохо!
Хиротоши вовремя вспомнил, что такой невзрачный на вид школьник в животе сейчас имеет полностью интегрированный боевой армейский концентратор.
— Нет худа без добра, — удивлённо признал вслух сам себе полицейский.
Без этой таблетки, случись повторить недавнее, их дела могли бы стать намного хуже — уж с собой можно быть откровенным.
Если даже он, законный второй дан, чуть не пострадал сверх всякой допустимой меры — то на тему способностей старшеклассника испытывать иллюзий и вовсе не стоило. Какой он там ни спортсмен.
Одно дело — мирный семинар, даже и на жесткую тему. В условиях ринга или татами, с оговоренным количеством противников.
И другое дело — такой вот реальный бой. Когда противник твой тебе не друг и видит тебя мёртвым, желательно поскорее. А его никак не законные импланты эту перспективу только приближают.
Таблетка же объясняла всё. И каким образом младший Асада справился с первой четверкой, один; и как со второй он вначале продержался, а потом и выиграл. Вместе с ним.
— Они что, сразу на вас бросились? — Ватанабэ, поддаваясь чувствам, приобнял пацана за плечо и вместе очень быстрым шагом направился в здание. Поглядеть, что там у красноволосой. — Кроме как биться, вариантов не было?
— Ответ на второй вопрос: в доме была Цубаса. И ещё одна девчонка, — хмуро ответил белобрысый, покосившись на чужую ладонь поверх своего плеча. — Надо было этих в дом не пустить любой ценой.
— Согласен… А что с первым вопросом? — шутливым тоном, пытаясь разрядить обстановку, напомнил комиссар.
— А сейчас сами увидите.
Четыре свежих трупа в доме, плюс пятый человек, нуждающийся в реанимации, мгновенно сняли все вопросы.
— Вы от меня что, пакет даже не посмотрели? — с претензией в голосе поинтересовалась у старшего Кимишима.
— Не глядел, — честно признался Ватанабэ и полез за гаджетом.
Следующие пять минут он занимался привычной работой инженера и специалиста. По мере погружения в ситуацию, его лицо всё больше заострялось.
Ватанабэ, конечно, мужик местами нормальный. Где-то даже свой.
Но его приезд сюда, без преувеличения, лично у меня вызывает ассоциацию со словом "турист". По крайней мере, поначалу.
Справедливости ради, мы его тоже позвали не на мордобой с неизвестными боевиками, а совсем по другому поводу.
По мере погружения в ситуацию, он теряет изначальный задор и мрачнеет, мрачнеет, мрачнеет. А потом и вовсе решительно поворачивается к нам, словно рассчитывая найти одобрение:
— Надо звонить директору департамента!
Цубаса, что характерно, воспринимает эти слова, как само собой разумеющиеся. Она даже порывается как-то прокомментировать, но вовремя спохватывается и прикусывает язык.
Зачем здесь нужен целый директор всей токийской полиции, я не знаю. Но встретить высокого чина первыми у нас и не получается: прибывает медицина, из уже знакомого лично мне заведения.
Какое-то время мы заняты погрузкой блондинки, поскольку та удерживается на этом свете исключительно за счёт ресурсов моего концентратора. Контакт прерывать нельзя.
Наконец, врачи фиксируют её внутри реанимационного вэна — и нужда в моём личном присутствии отпадает.
По территории к этому времени вовсю снуют, как я понимаю, сотрудники Хиротоши: после того, как мордобой оканчивается, вместе со своим начальником он мобилизует и подчинённых (слышу по интонациям и содержанию).
Полицейские из местного участка перемещаются за забор и выполняют дальше роль оцепления.
Китайцы на каком-то этапе испаряются, как их и не было.
Ватанабэ просил нас подойти к нему, как закончим со скорой помощью — что мы и делаем.
Как назло, попирая все японские традиции, попадаем на выяснение отношений:
— … незарегистрированный оборот из-за рубежа! — экспрессивно разговаривающий дядечка, являющийся боссом нашего комиссара, как будто что-то ему и выговаривает.
Мельком взглянув на меня, на Цубасу, самый главный полицейский окрестностей продолжает:
— И как у вас вообще несовершеннолетние оказались втянутыми в это всё?! Вы что, успели собрать все визы на плане операции? Включая прокуратуру и суды?!
Ватанабэ хмуро косится в нашу сторону и опускает взгляд, ничего не отвечая.
У меня мелькает парадоксальная мысль: могут меняться миры и страны, но стиль руководства неизменен.
Вместо того, чтобы вникать срочно либо поощрять (и ведь есть за что!), всё без исключения руководство в первую очередь трясётся за личную шкурку. Всегда и везде.
— Я не посторонний несовершеннолетний, — подаю голос со своего места.
Меня дергает за рукав Цубаса, потому ей просто отвечаю вслух: